— Это ты чуть на нас не налетел! — возразил Брянцев, и в интонации его голоса было больше ожидания, чем угрозы, — в таком деликатном деле пережимать не следует. — И мы же тебе похорошему говорим: или — или. Сейчас милиции сообщим — и ты загремишь вместе с этим осиным гнездом, что в «Братане». А там уж сами разбирайтесь. Простят тебе — не простят…
Литовкин попросил сигарету. Закурил, пальцы его вздрагивали. При всем при том был он, конечно, не дурак и в данный момент балансировал на проволоке — в какую сторону упасть, где спрыгнуть. И тут мало хорошего, в агентах ходить, и там на перо в один миг насадят, как муху. Литовкин пообщался уже со средой наркоманов, знал, что у них там все просто.
Омельченко с Брянцевым молчали. Пусть думает человек.
— А когда-нибудь… Случайно или, может, кто из ваших проговорится… хрипло спросил Литовкин. — Мало ли! Живые люди!
— У нас не проговариваются, Миша, — спокойно сказал Омельченко. — У нас за это очень строго карают. Агентура — такое дело. Сам умри, а агента не выдавай.
— Да я, вообще-то, читал… слышал. Только как-то все неожиданно получилось. Ехал себе… — Литовкин докурил сигарету и окурок выбросил в приоткрытое окно.
Важный психологический пик в их беседе был, кажется, преодолен, и оперативники перевели дух.
Парень решительно вздохнул и подписал бумагу.
— Может, я все-таки поеду, а, товарищ капитан? — спросил он Омельченко.
— Миша, в таком состоянии тебе лучше не рисковать. Мы же решили: ставим машину на стоянку до утра, ты звонишь своей девушке, можешь с нашего телефона… Утром приходишь, мы возвращаем тебе ключи — отдохнувшему и не представляющему опасности для других. Расстаемся друзьями. Да, кстати, обращаться к нам лучше по имени-отчеству, так удобнее. И в разговоре, и когда будешь звонить.
— Мне часто придется звонить? — парень заметно напрягся.
— Да нет. Может, два-три раза… Мы и сами позвоним, если нужно будет встретиться. Дома есть телефон?
— Есть.
— Ну вот. Знакомый коммерсант позвонил, что тут такого?
— Ничего, я понимаю… Значит, мне все про наркотики… про Кашалота надо будет узнавать, да?
— Миша, успокойся, отдохни до утра, подумай. Утро вечера мудренее, знаешь, наверное, русскую пословицу? Ну вот. Завтра спокойно поговорим… Ты позвони своей девушке, позвони. Ждет ведь.
Брянцев снова открыл крышку бардачка, извлек аппарат, спросил номер. Трубка говорила громко, и все трое хорошо слышали нежный и немного взволнованный голос девушки:
— Миша, что случилось? Ты где?
— Тань, да ты понимаешь… Что-то с зажиганием. Короче, заглох, меня сейчас на стоянку оттащат, а потом я приду. Поняла?
— Поняла-а… — распевно отвечала пассия Литовкина. — Давай быстрей, мясо уже остыло.
«Ауди» поставили на стоянку у Вогрэсовского моста, безлошадного кавалера отвезли на свидание с возлюбленной на оперативных «Жигулях», и все четверо были довольны исходом происшествия: Омельченко с Брянцевым заполучили, кажется, источник информации в интересующей их среде, начинающий наркоман Литовкин из двух зол выбрал меньшее, а его пассия обрела-таки на ночь своего молодого любовника, который мог бы коротать ее где-нибудь в милицейских застенках…
* * *
Все трое — Мельников, Омельченко и Брянцев — пришли на работу пораньше, за полчаса до того, как появится у серого здания УФСБ наркоман Литовкин, и сидели сейчас в кабинете Мельникова, решали — как укрепить с любителем быстрой езды отношения, не пережать. Утро в самом деле вечера мудренее. Вчера парень был испуган, во всем сознался, продавца наркотиков назвал, бумагу подписал, ночью же мог кому-нибудь позвонить, посоветоваться. Мог девушке своей открыться, а у той знакомства среди юристов, те назвали вещи своими именами — вербовка агента посредством шантажа, действие с точки зрения права незаконное, подсудное, и злой на органы адвокат может, конечно, раскрутить эту историю до большого скандала. Но будет ли этот «злой и опытный» защищать провинившегося наркомана, с какой стати? Ради скандала, сенсации в бульварной газетенке? В конце концов, что он, Литовкин, может сказать адвокату? Что его задержали оперативники ФСБ, нашли у него наркотик, взяли объяснительную, машину как источник повышенной опасности для окружающих поставили на платную стоянку, а утром вернули ключи. Только и всего. Теперь же эту объяснительную надо передать в райотдел милиции по месту задержания Литовкина, и дальше колесо закрутится само собой…
Так, подбрасывая друг другу вопросы, три офицера прокачали ситуацию, решив пока наверх, в кабинеты замов начальника управления и самому генералу, ничего не сообщать — преждевременно. Придет Литовкин за ключами, все станет ясно. Обрел их отдел… ну, пусть и не друга, агента, или же небольшие неприятности. Доказать, что его вербовали, Литовкин щ сможет, документально это никак не отражено, его возможное заявление адвокату может быть расценено как фантазия, бред человека, знакомого с иглой и наркотиками, а глюки (галлюцинации), как известно, бывают самые невероятные.
Так, на всякий случай, офицеры себя подстраховали, надеясь все же на положительный результат. И к дорожному этому случайному знакомству все трое отнеслись весьма серьезно — Литовкин терся возле одного из авторитетов города. И надо было рискнуть, надо.
Придет? Не придет?
Придет — ключи от машины и документы у них, в управлении.
Но за машиной, в принципе, может явиться ее законный владелец, старший Литовкин.
Может. Если сынок ему все рассказал.
Правда, вчера младший Литовкин панически отнесся даже к мысли о том, что отец может узнать об инциденте. О наркотиках, об объяснительной, какую он написал сотрудникам госбезопасности.
Родитель, конечно, многое может простить чаду. Если уж дает ему на всю ночь дорогостоящую машину и не очень-то беспокоится о том, прибудет ли она домой…
Михаил Литовкин мог, наконец, признаться Марине, продавщице киоска, что с ним случилось, чтобы предупредить ее, чтобы она успела спрятать наркотики… В таком случае парень подписал себе приговор: зачем назвал Марину? Погорел сам — выкручивайся, а девку под удар не подставляй…
Нет, разговор с Мариной отпадает — это опасно для него самого. А поймать ее теперь просто: адрес известен, продавец в наличии. Небольшая хитрость и…
Конечно, с Мариной-продавщицей спешить не следует. Не нужно ее пугать. Она тут же поставит в известность своего хозяина, тот — поставщика наркотиков.
Надо подождать, подумать.
Все эти страхи-переживания отпали сами собой в тот момент, когда в кабинете раздался долгожданный телефонный звонок и Брянцев услышал знакомый и несколько взволнованный голос:
— Олег Иванович? Здравствуйте. Это Миша.
— Понял, Михаил. Где нам удобно встретиться? У тебя все нормально?
— Да, все в порядке… Встретиться… давайте где-нибудь подальше от вашего дома. У цирка, что ли? На остановке. Я тут недалеко.
— Давай. Машину нашу помнишь?
— На всю жизнь запомнил!
— Ну-ну, не надо так драматизировать. Все будет хорошо, Михаил.
— Надеюсь. В общем, жду, Олег Иванович.
— Договорились.
Вскоре Литовкин, увидев их довольно грязную машину, поднял руку (молодец, просит подвезти случайную тачку, соображает что к чему!), сел на заднее сиденье, еще раз сказал «здравствуйте» — и притих, как бы ожидая вопросов, не начиная сам разговора.
Омельченко повернулся к нему с переднего сиденья.
— Как настроение, Михаил?
— Нормальное. Отдохнул, выспался…
— Будем работать?
— Куда деваться?!
— Ну, опять… — Омельченко сдержанно засмеялся. — Миша, знаешь, что самое драматическое в этой ситуации?
— Что? — Литовкин хмуро смотрел на него.
— То, что ты на игле. А все остальное…
— Согласен. Отсюда и все беды. Я понимаю. Нормального вы бы меня не тронули.
Оперативники переглянулись.
— Ну, возможно, была бы какая-нибудь другая ситуация, Михаил. Жизнь-то, она разная… — Омельченко сидел вполоборота, положив локоть на спинку кресла. — Миша, мы можем помочь тебе. Ты молодой, симпатичный парень, зачем тебе эта гадость?
— Это не гадость, Андрей… забыл ваше отчество?
— Михайлович.
— А, легко запомнить… Ну вот, вы же не пробовали.
— Почему не пробовал? Пробовал. В Чечне когда служил. Когда над головой свои же снаряды рвались. Когда в грязи и в холоде месяцами сидели не жрамши… Попробовал, как же.
— Ну и как? — Литовкин с интересом глянул на офицера.
— Зараза. Никакого кайфа не получил. Блажь, распутство… Пропадешь, Миша! Брось! Как старший тебе советую… Большие дозы принимаешь?
— Да нет, обычные. Грамм-два.
— И как часто?
— Теперь уже два раза в неделю. Больше не выдерживаю.
— М-да.
Помолчали. Машина спускалась к водохранилищу. Был серый ветреный зимний день, ТЭЦ, как легендарный крейсер «Аврора», дымила всеми своими четырьмя трубами и, казалось, плыла.
