напору. Ядро оппозиции 1923/24 г. со всей резкостью, в свою очередь, ополчалось на ленингр[адскую] группу ([книга] “Уроки Октября” Троцкого etc), ибо видела в ней тогда воплощение всей неправильности партийного курса. Ни то, ни другое не подтвердилось. Вся пролетарская часть партии теперь видит это ясно. Мелкобуржуазный уклон пошел на деле (через группу Ст[алин] + Рык[ов] + Бух[арин] etc). А ядро оппозиции 1923/1924 г. не только не пошло со Стал[иным], как этого ожидали ленинградцы с тех пор, как начались расхождения между ленинградцами и сталинской группой, но пошло
против него и этим в решающей обстановке – 1926/27 г. заново решают судьбу Октябрьской революции – показало, что […] оно готово бороться против сползания с пролетарских рельс»[752].
На самом деле тактический союз Зиновьева с Троцким очень напоминал другой союз, заключенный еще во времена «единой» РСДРП, – марксиста Ленина с махистом Александром Александровичем Богдановым, над которым не уставал издеваться лично не воспринимавший Богданова Георгий Валентинович Плеханов, заявивший на Лондонском съезде 1907 года: «…когда мы встречаемся с т. н. критиками Маркса, то мы не можем причислять их к лагерю марксистов. Ведь и [представитель польских социал-демократов] не решится назвать марксистами, например, эмпириомонистов»[753].
Как бы то ни было, союз Зиновьева и Каменева с Троцким стал реальностью, и Сталин, с одной стороны, получил Объединенную оппозицию во главе с большинством вождей «ленинской» партии эпохи Гражданской войны, с другой – все условия для обвинения оппозиционеров в беспринципности, поскольку, вопреки зиновьевским разъяснениям, союз Зиновьева и Троцкого не мог не расцениваться как явление противоестественное.
Позднее сторонники «генеральной линии партии» соревновались в остроумии, характеризуя союз Троцкого с Зиновьевым и Каменевым. По иронии Павла Петровича Постышева, на XIV съезде РКП(б) – ВКП(б) 1925 г. Троцкий «молчал. Молчал, выжидая: может быть, к нему кто-нибудь придет, потому что если идти самому, то от него слишком многое запросят, а на уступки он идти не хотел, – он не привык идти на уступки. Его, так сказать, предчувствия, стремления, желания в известной мере оправдались: Новая оппозиция перешла к Троцкому, причем Троцкий не сделал никаких уступок, а уступки были сделаны Новой оппозицией именно Троцкому, и Троцкий сел на Новую оппозицию, которая, как вор из-за угла, хотела вонзить нож в спину партии. Троцкий на эту оппозицию сел, оседлал ее и, как конь, вырвавшийся из конюшни, начал бегать по большевистскому табуну и ну лягать и кусать. А за ним и выводок его»[754]. Я.Э. Рудзутак припомнил выступление Л.Б. Каменева на XI Московской губернской конференции РКП(б), когда сталинско-зиновьевское руководство противостояло Левой оппозиции. Лев Борисович ответил на предложения отдельных товарищей о заключении с оппозиционерами перемирия сравнением левых оппозиционеров с разноцветным пушистым хвостом и заявлением: «Если мы обнимемся с этим хвостом, то, пожалуй, поцелуй выйдет неаппетитный»[755]. Ян Эрнестович позволил себе шутку в сталинском духе: «…насчет целования хвостов у т. Каменева имеется опыт большой. Я думаю, что за эти два года его поцелуи попадали иногда не только в хвост, но и под хвост»[756].
Добавим к этому заявлению утверждение Л.Д. Троцкого в его труде о генсеке: «Когда сложилась тройка оппозиции (Троцкий, Зиновьев, Каменев), в партии ходила острота: Каменева они терпят, но не уважают; Зиновьева они не терпят и не уважают; Троцкого они не терпят, но уважают. Это с известной меткостью характеризовало отношение бюрократии к главарям оппозиции»[757]. На наш взгляд, налицо опять-таки придурка самого Троцкого: Каменева в партии терпели и уважали – по крайней мере до лета 1927 г.
Тот факт, что союз Зиновьева с Троцким был тактическим, подтверждает следующий фрагмент, вычеркнутый из черновика Зиновьевым: «Относительно прошлого некоторые разногласия между нами могут оставаться. Но мы убедились (обе группы), что именно наши группы являются группами пролетарских революционеров. Ядро оппозиции 1923/24 г. оказалось пролетарским ядром. В этом отношении ошибка ленинградской группы должна быть признана»[758]. Зачем вычеркнул? – для обеспечения себе свободы маневра в будущем. И это исправление – одно из многочисленных свидетельств взаимного недоверия Зиновьева и Троцкого.
По разъяснению Зиновьева, данному лидерам иностранных коммунистических партий, которых Сталин постепенно настраивал против идеолога Новой оппозиции, «мы были бы старыми бабами, если бы только из-за прошлых споров мы отказались от блока»[759]. Зиновьев с Троцким были не старыми бабами, а старыми интриганами, поэтому теоретические разногласия не могли служить для них препятствием к временной тактической блокировке против общего врага.
Н.А. Васецкий отметил в своей книге, что зиновьевская «беспринципность», проявленная «при заключении союза с Троцким», «повергла в смущение даже его самых преданных соратников. Против такого шага высказались Наумов, Саркис, А. Файвилович и другие», однако «их возражения не были приняты во внимание»[760]. Позднее (1927) С.М. Киров заявил о том, что перелом в настрое Ленинградской парторганизации стал следствием того факта, что «нигде троцкизм не был так разбит, нигде не была до такой степени разобрана по косточкам идеология Троцкого, как в Ленинграде»[761]. И «вдруг неожиданно состоялось знаменитое братание между Зиновьевым и Троцким. Этот шаг показался Ленинградской организации чем-то совершенно волшебным: столько лет ее воспитывали, столько лет разъясняли ей сущность троцкизма, а теперь что-то произошло! И, конечно, тогда рабочим стало совершенно ясно, до какой жизни дошли их бывшие вожди, которые еще только вчера всех собак вешали на Троцкого, а сегодня носят его на руках, привозят в Ленинград, как самую тяжелую артиллерию. Рабочий понял, в чем тут дело, понял и наш партиец»[762]. Заслуживает самого серьезного внимания заявление Сергея Ивановича Сырцова о том, что в Сибири зиновьевцам и троцкистам приходилось, устраивая собрания, «конспирируя от партии, в то же время конспирировать друг от друга»[763]. «Та гнилая связь, которая их соединяет, те беспринципные положения, на которых они объединились, не могут затушевать […] той внутренней драки, которую они ведут между собой, – констатировал Сырцов. И добавил: – Во всяком случае, у нас сибирские оппозиционеры, в большинстве отстаивающие ориентацию Зиновьева, пользуются всяческим случаем, чтобы подкузьмить, подковать троцкистов»[764].
Достойно серьезных размышлений следующее мемуарное свидетельство Виктора Сержа: «Вокруг нашего ленинградского Центра группировалось десятка два сочувствующих. Зиновьевцы утверждали, что могут рассчитывать на 500–600 подпольно организованных человек. Эти цифры вызывали у нас сомнение, но мы решили начать кампанию привлечения людей, чтобы иметь такую же организацию на случай, если придется сравнивать численность. Группа Зиновьева, которой была известна наша слабость, потребовала немедленного слияния организаций. Мы колебались, передавать ли им список наших руководителей. Как они поведут себя завтра? Многие предлагали скрыть от новых союзников некоторые имена; мы отвергли это предложение как бесчестное. Наши агитаторы взялись за дело. В одном квартале за другим мы проводили полуподпольные собрания. Чадаев, организатор Центрального района, приходил ко мне по вечерам и, блестя
