Лотти повернулась к окну.
– Кто-то едет на лошади, – сказала она. – Похоже на человека из платной конюшни.
– Наверно, Малыш Вилли, – пробормотал Джон, надевая шляпу и направляясь к двери. Он отодвинул задвижку и посмотрел на Лотти. Его глаза были почти не видны при свете камина. – Оставайся здесь, пока я не выясню, что происходит, слышишь?
Она кивнула и метнулась к окну, Джон уже вышел на крыльцо. Всадник быстро приближался, его лошадь мчалась галопом. Лотти видела, как он натянул поводья, осадив лошадь в нескольких дюймах от того места, где стоял Джон.
– Дети пропали, – прокричал человек, засовывая ружье в пустой чехол за седлом.
– Что значит – пропали? – нахмурился Джон.
Но Лотти все было ясно. Ноги сами понесли ее к порогу, руки потянулись к дверной ручке. Но, оглядев себя, она сокрушенно покачала головой, подбежала к кровати и накинула на плечи одеяло. «Малыш Вилли будет таращиться на меня, если увидит в ночной рубашке», – подумала она.
Теперь мужские голоса звучали глухо. Но ее сердце билось учащенно при мысли о том, что она уже услышала. Томас и Сисси… дети… о ком же еще может идти речь?
Джон вернулся. Вид у него был озабоченный. Отблески пламени от камина тревожно плясали в его зрачках. Он прикрыл глаза и помотал головой.
– Лотти, дети каким-то образом ушли из гостиницы, – сказал он, наконец. – Джентри Шерман послал Вилли предупредить нас. Они подняли половину графства на поиски.
– Где… почему? – пробормотала она, отказываясь верить и глядя прямо перед собой широко раскрытыми глазами. – Как они могли выйти из города? Может быть, дети еще там… все ли они осмотрели?
Джон поднял руку, останавливая поток ее слов:
– Успокойся, любимая.
Он подошел к жене и крепко обнял ее. Его холодные губы коснулись ее щеки. Сжимая ее в объятиях, он стремился внушить ей уверенность, поддержать ее силы.
– Оставайся дома. На случай, если они доберутся сюда, – произнес он тоном, не терпящим возражений. – А я оседлаю лошадь и поеду на поиски. Вернусь к рассвету, где-то через час.
– На дороге много снегу. Джон, они могут замерзнуть. Почему они ушли из гостиницы? – твердила Лотти. Ее руки дрожали, она в растерянности жалась к мужу.
– Не знаю, что сказать тебе, Лотти. – Джон поцеловал ее в лоб. – Они не хотели уезжать, но я никак не думал, что они убегут…
– Сисси так плакала, когда уезжала, – напомнила Лотти; ей хотелось разрыдаться при воспоминании о заплаканном личике малышки.
– Я вернусь, когда найду их, – пообещал он, глядя ей в глаза. – Я найду их, Лотти.
Она молча кивнула. Воображение рисовало ей ужасные картины. Она представляла себе хрупкое тело Сисси, покрытое снегом. Лотти знала, что Томас – крепкий мальчик, но не настолько же, чтобы преодолеть многие мили по сельской дороге в такую непогоду.
Хорошо еще, что луна светит, утешала себя Лотти, вспомнив сияние, окружавшее Малыша Вилли, когда он галопом скакал по долине.
– А скоро появится солнце, – прошептала она, заметив, что рассвет уже побеждает ночную тьму. – С ними все будет в порядке, все в порядке, – твердила она, поспешно надевая платье и теплые чулки.
Но тревожные мысли не покидали ее. Лотти доила Рози, а вспоминала руки Томаса; он показывал ей, как это делается, и у него были такие маленькие крепкие ручки. И такие умелые.
Разбрасывая зерно курам, Лотти вспоминала ту голодную курицу, которая оставила множество царапин на руках Сисси. Она грустно улыбнулась, вспомнив, как девочка показывала ей эти ссадины; они обе получили тогда урок, собирая яйца.
Солнце уже окрасило восточный край неба в густо-розовый цвет, а она все вспоминала детей, которые привнесли в ее жизнь так много часов любви и восторга. Вот Томас склонился над грифельной доской, старательно пишет, а Сисси подражает ему, ее маленький язычок выглядывает из уголка рта. Весь дом был наполнен воспоминаниями. Лотти в волнении ходила по комнате от стены к стене.
Она снова выглянула в окно, снова смотрела на тропинку, ведущую к дороге. «А что, если их уже нашли? – подумала она. – Возможно, Джон уже в дороге, и дети вместе с ним. Нет… если их нашли так быстро, то они поедут в Сент-Луис».
Лотти с тоской в глазах смотрела на безлюдную тропинку.
– Я должна что-то делать, – размышляла она вслух. – Я поеду искать их.
Лотти решительно вздернула подбородок и крепко сжала губы, приняв это решение.
– Почему только Джон ищет детей? – спросила она у стен. – Если он разозлится на меня за то, что я не дождалась его здесь… что ж, ему придется, потом победить в себе злость.
Не сразу ей удалось распутать и приладить упряжь, но деревенские рабочие лошади терпеливо ждали, пока она пристегивала ремни, перебирая всякого рода, крючки и деревянные детальки упряжи, которые отчаянно сопротивлялись ей. В конце концов, справилась. Как это легко выглядело, когда запрягал Джон, подумала Лотти, убирая со лба выбившуюся прядь.
Телегу за ночь покрыл слой подмерзшего снега, и Лотти пришлось расчистить себе место, чтобы сесть. Затем она постелила на сиденье старое одеяло, в корзину положила полбуханки хлеба, завернутого в полотенце, и бутылку молока, еще теплого после утренней дойки. Жирное молоко пенилось, и пена выливалась через узкое горлышко, когда Лотти торопясь, наполняла бутылку над раковиной.
– Ведь они голодны, как новорожденные щенята, – пробормотала она, подбирая вожжи.
Руки замерзли, суставы пальцев покраснели и задеревенели, и Лотти попыталась натянуть на них рукава пальто, чтобы хоть как-то согреться.
Она поняла, что надо бы найти рабочие рукавицы Джона, но только передернула плечами – слишком долго искать их где-то в амбаре. Лотти стеганула вожжами по крупам лошадей, и те, спокойно и терпеливо ждавшие ее команды, тронулись с места. А в рукавицах, утешала себя Лотти, ей было бы труднее управлять лошадьми.
Сначала она хотела заложить коляску, но, взглянув на Дэйзи, беспокойно вскидывавшую голову, вспомнила, каким упрямым может быть это животное ранним утром. Пожалуй, для поисков среди запутанных тропинок и оврагов разумнее запрячь вот этих двух широкозадых покладистых красавиц, с которыми куда легче управляться.
Надо найти их побыстрее, думала Лотти, глядя вприщур на раскинувшиеся перед ней бескрайние и, казалось, дремлющие поля. Снег уже давно растаял под бледными лучами солнца, и остатки осеннего жнивья предстали перед ее глазами, обнаженными черными островками. Вначале шли полосы сжатой пшеницы, затем – поле срезанных стеблей кукурузы, а еще дальше – заросли ив вдоль ручья. Вдали, примерно в полумиле вниз по дороге, большая группа деревьев отмечала границу владений Джеймса; тут были сосны, клены, орешник и прочие деревья и кусты.
