Нет, тогда он не думал ни о чем. Лишь о том, как успеть захлопнуть дверь за собой. Все это верно, спасти капитана он не смог бы, и даже пытаться было глупо, кроме того, не он был основным объектом защиты, даже не барон, а Альберт фон Курценхальм… Но тогда, в те несколько мгновений у двери в основную башню, майстер инквизитор, выпускник с отличием, не сдвинулся с места, не бросился на помощь не под влиянием всех этих доводов, а потому лишь, что попросту оторопел. Струсил ли, этого он не понял еще сам, сколь глубоко в себя ни заглядывал, сколь ни пытался ответить честно, ничего от самого себя не утаивая, но оцепенел, растерялся — это вправду…
Без стука отворяя дверь в комнату Курценхальма, Курт вдруг вспомнил о том, как в церквушке Таннендорфа пять дней (Господи, неужто всего только пять дней?) назад он покрывался холодной испариной при одной лишь мысли о том, что придется требовать встречи с бароном, придется — какой ужас! — выдвигать ему обвинение, как подавлял смущение, входя в замок…
— Что происходит? — устремился ему навстречу тот, глядя с ожиданием Курту за спину и, никого больше не увидев в коридоре, отступил. — Что с ним?..
— Они прорвались. Капитан убит, — коротко ответил он, беря старика за локоть. — Слушайте меня. В вашем замке никого на вашей стороне, кроме меня и Вольфа, не осталось. Дозорный предал вас. Те двое, что были здесь, тоже.
— Вы… — барон опустил взгляд на его руку, не отмывшуюся полностью, и снова посмотрел в глаза. — Вы в порядке? На вас кровь.
Я вижу кровь на этом человеке…
— Я знаю, — невпопад усмехнулся Курт, таща его в коридор. — Я цел, спасибо. Эти двое покушались на мою жизнь, и… забудьте о них. Идите к сыну. Запритесь. Никому не верьте. Никого не впускайте.
— А вы? Вы останетесь здесь? Но зачем?
Курт не слишком учтиво отмахнулся одной головой, невольно скосив взгляд в окно, и тихо ответил:
— Постараюсь найти зачинщика всего этого беспредела. Если Deo volente[51] мне суждено здесь погибнуть, не желаю принять смерть загнанным в угол.
— А меня вынуждаете к этому.
— Вы должны защитить сына, барон. А я… я тоже попытаюсь, как умею. Не знаю, что из этого выйдет, но я должен хотя бы попробовать; если я сумею обезвредить заводилу, как знать — может, все это просто прекратится…
— Вы в этом уверены?
— Нет, — вздохнул Курт, довольно бесцеремонно подталкивая барона прочь, и повторил: — Но должен попытаться. Идите уже, Бога ради, они в любой момент могут войти в жилую башню.
Тот хотел сказать что-то, но лишь понуро кивнул и развернулся, уходя.
Курт возвратился в его покой, глядя на двор — двор был пустой, почти тихий, и лишь откуда-то далеко слева, снизу, доносились мерные удары: крестьяне сочинили из чего-то таран, и теперь выдалбливали все еще крепкую дверь. Хотелось бы знать, сколько она выдержит… Взгляд его, рассеянный и отсутствующий, скользнул по комнате, задержавшись на столе. Так вот оно что… Вот почему барон был таким тихим все утро; неудивительно, после этакого кувшина вина. Не натворил бы чего сгоряча, когда отпустит…
Курт прошагал к столу, поднял кувшин за горлышко, понюхал и опустил руку. Пусто. Однако — в любом случае это плохая идея: в его состоянии бодрость после нескольких глотков продлится недолго, вслед за чем станет и вовсе невмоготу.
Он опустился на скамью у окна, поставив на нее кувшин, закрыв уставшие глаза и потирая лицо ладонями; снова вернулась слабость, измученное тело желало покоя, хотя бы просто покоя, если не сна, голова мягко кружилась от вынужденной голодовки в последние трое суток и усталости. Надо было подумать, измыслить хоть какой-то план действий, придумать, как подманить пивовара к себе, как заставить его проявиться, но мозг, перегруженный многочисленными событиями последних дней, слившихся в один долгий и муторный, соображать отказывался. Забравшееся ввысь солнце нагло лезло в окно, прогревая комнату, припекая даже здесь, в каменных стенах, и Курт поднялся — тяжело, с усилием, а в голове мелькнула мысль, что, быть может, умереть сейчас — не столь уж плохой выход. «В любом случае — сегодня отоспимся», — припомнился смешок капитана, и он встряхнул головой, пытаясь прийти в себя, отогнать вновь навалившееся уныние.
— Здорово, твое инквизиторство, — голос позади прозвучал пронзительно, чересчур беззаботно для этих стен и этого дня. — Соскучился? Насилу тебя нашел.
Курт обернулся, не поверив в первую секунду глазам, а когда осознал, кто на пороге, нахмурился и отступил.
— Бруно? Как ты оказался здесь?
Тот пожал плечами, войдя, то ли не замечая его настороженности, то ли игнорируя, и позвенел в воздухе связкой ключей.
— Пока эти идиоты долбятся там, у двери, я вошел через вход для прислуги — тихо и спокойно… Лови.
Курт поймал брошенную ему связку, посмотрел на нее и снова перевел взгляд на бывшего студента.
— Откуда это у тебя? — спросил он требовательно; тот помрачнел.
— Когда… Когда они все рванули к двери, я попытался пробраться сюда; знаешь, как-то не по себе было там, к тому же — я тогда подумал, что пропустить такое…
— Еще бы, — желчно сказал Курт, пристегивая кольцо с ключами к ремню. — Тут весело. Видел уже капитана во дворе?
— Видел, — резко откликнулся Бруно. — С него ключи и снял… И не надо на меня так смотреть! Меня с этими зверьми не было, ясно?!
Курт снова потер глаза, подавив зевок, и не ответил. Еще вчера он поверил бы ему; да что там — еще только сегодня утром, но сейчас…
— Все равно не понимаю, — вздохнул он, прислушиваясь к тому, что творится во дворе; звуки тарана стихли, и Курт подумал, что надо бы найти бойницу в замке, откуда виден главный вход, чтобы знать, что происходит. — Зачем ты полез сюда, в замок, который вот-вот будет взят? Уходил бы. Даже если я отсюда и выберусь, Конгрегации еще долго будет не до тебя, успел бы уйти. Не понимаю, что ты тут забыл.
— Потом поймешь, — отмахнулся бывший студент и прислушался тоже, подойдя к окну и выглянув. — Что-то они там притихли, а?
Ответить или хоть подумать о чем-то Курт не успел — успел лишь даже не увидеть, а почувствовать, как Бруно у окна за его спиной сделал шаг и поднял руку. Как знать, не будь он таким усталым, измотанным, может быть, успел бы отойти в сторону или отбить удар, но сейчас утомленный мозг смог только вяло констатировать происходящее, не успев дать телу команды действовать. И когда с опустившейся рукой голову расколола тупая боль, Курт, падая на пол среди глухо загремевших черепков и ощущая противно сползающую в волосах струйку крови, лишь отстраненно подумал о том, что судьба его обладает непонятной склонностью устраивать регулярные встречи его головы с глиняной посудой.
Глава 10
Сознания он не потерял — просто все вокруг стало похожим на сон, плывущим и нечетким, и ясно виделось лишь то, на чем останавливался взгляд — сначала высокий темный потолок, потом ножка стола у самого лица, а после сознанием целиком завладел глиняный полукруглый осколок, качающийся, подобно лодке, напротив его глаз. Это длилось секунду, а потом, отдаваясь в щеке, прижимающейся к полу, прозвучали шаги, замерли у двери, и теперь взгляд вычленил из окружающего тяжелые пыльные башмаки, один из которых весело притопывал по камню. Курт попытался приподнять голову, чтобы увидеть, кто это, но не смог.
— Неплохо, Бруно, — прозвучавший над ним голос пивовара он узнал сразу, хотя тот тянулся, сползая в неестественный бас, словно Каспар, спрятавшись в каменном идоле, пытался изобразить провозвестнический глас оракула. — Старательно, я б сказал…
Ноги в башмаках приблизились, остановившись рядом, и все тот же расплывающийся голос хмыкнул:
— Ты гляди — в сознании! Схалтурил, студиозус.
— Я бил как надо, — возразил тот откуда-то из-за спины. — Он, похоже, с детства на глиняных горшках тренируется.
— Занятно. — Курт почувствовал, как шершавая подошва, провонявшая свиным навозом, царапая щеку, повернула его голову в одну сторону, в другую; комната поплыла перед глазами, и он не удержал болезненного стона от вдруг подступившей к горлу тошноты. — Для такого сложения слишком уж крепкий… Давай-ка, Бруно, помоги мне. Оружие с него долой, забери ключи обратно и — связать.
— Ты сказал, что не тронешь его.
— Господи, да брось ты, — уверенные руки отстегнули ремень с мечом и кинжалом, и в голову ударил стук брошенных на пол клинков. — Видите, майстер инквизитор, как он за вас заступается? — голос у самого уха был издевательски сочувствующим. — Слышать бы, чем это ты его за одну ночь успел нашпиговать, что он о тебе так печется.
Курт всеми силами пытался заставить сознание работать как положено и начать снова управлять телом, однако при малейшем усилии в месте удара вспыхивала та же тупая боль, и в глазах начинало темнеть. По крайней мере, голоса уже не вытягивались, звуча так, как им положено, но мозг очнуться не желал — напротив, все более сползал в вязкую полудрему, и остатков самообладания едва хватало на то, чтобы не позволить себе потерять сознания, ибо тогда организм, дорвавшись до вожделенного покоя, просто погрузится в сон, долгий и беспробудный…
