— Побьет, холера, ребят! — ругнулся командир. — Гляди, как садит! Ему только гранатой можно заткнуть глотку...
Я тоже хорошо видел этот красноватый вздрагивающий [181] прямоугольник двери. И только тут до меня дошел смысл слов капитана. Отцепив противотанковую гранату, я пригнулся и побежал по канаве. По дороге увидел Шатова. Выкуривая фашистов, он стрелял из автомата по окнам избы.
— Этих без нас добьют... Давай сюда! — крикнул я ему, и мы вместе перемахнули через шоссе. Потом поползли, не спуская глаз с мерцающей от выстрелов двери. На мгновение пулеметное рычание прекратилось, и красноватый прямоугольник исчез.
Неожиданно рядом послышалось частое дыхание и хриплый шепот старшины Яковлева:
— Командир приказал вернуться... Вам, доктор, вам!
Я хорошо расслышал его слова, но в этот момент вновь засветился дверной проем и басовито загудел пулемет. Мне показалось, что он находится так близко, что слышно звяканье стреляных гильз. Повернувшись на бок, я что было силы бросил гранату. Шатов и Яковлев приникли к земле...
А позади, там, где вздымалось пламя пожара, в небе заколыхалась ракета: Шестаков подал сигнал выходить из боя. Я еще раз взглянул на то место, откуда только что стрелял крупнокалиберный пулемет. Он уже не мешал отряду.
Мы выскочили на освещенное пожаром шоссе. Но гулкая, сыпучая очередь загнала нас обратно в канаву. Я опять оглянулся: неужели ожил? Нет. Теперь пулеметные очереди обдавали шоссе откуда-то сбоку. Отряд уходил все дальше, а мы втроем лежали в придорожной канаве, отрезанные огнем.
— Похоже, станкач Башкирова бьет... Собака! — выругался старшина.
Я вспомнил: перед пулеметной тачанкой Николая Башкирова командир поставил задачу — во время выхода отряда из боя отсечь противника огнем станкача. Но раздумывать было некогда. Мы ринулись через шоссе. Бежали и падали, крича и ругаясь. Мы выкрикивали наш пароль «Кремль», но голоса тонули в пулеметном рокоте.
Отряд настигли в лощине. Он уже давно был в сборе, ожидали нас. Когда мы подошли, Шестаков вдруг грубовато и неуклюже обнял меня.
— Поздравляю... с днем ангела! А пулемет ты здорово рубанул, не то бы он много накосил, холера! [182]
— Мы бросали... одновременно, — ответил я.
— А я не знал, что у доктора день рождения, — отряхивая с куртки землю, сказал Шатов. — По этому случаю прошу, товарищ командир, уничтоженный крупнокалиберный пулемет противника занести на личный счет доктора.
— И я об этом прошу, — поддержал его старшина.
Подходили поздравлять и другие, но мне было не до того. Нервное напряжение проходило. По телу разливалась неприятная усталость. А в стороне от нас с присвистом рвались мины: оставшиеся в живых гитлеровцы пускали их наугад.
Над лощиной послышался тревожный голос начальника штаба!
— Не видно их — до самой Брезготки ползали...
— Здесь они, — ответил ему командир. — Сейчас тронемся: рассвет скоро!
Минут через пять в лощину лихо вкатила пулеметная тачанка. Николай Башкиров спрыгнул на землю и, похлопав ладонью по кожуху станкача, бойко доложил:
— Товарищ командир! Задача выполнена. Когда отряд отходил, какие-то три ошалелых гитлеровца бегали по шоссе... Вот уж я им подбросил огоньку! Так и пришил к шоссе!
— Спасибо, — угрюмо усмехнулся я, растирая ушибленное колено.
Башкиров растерянно замолчал, а Петрович слегка подтолкнул меня:
— Тогда вдвойне — с днем рождения!
Потом он скомандовал:
— Шагом марш!
Отряд, все более растягиваясь, направился к лесу. Позади на догорающих складах противника взрывались боеприпасы.
А впереди, над кромкой векового леса, близкого и родного, все больше алело небо. Оно возвещало наступление нового дня, светлого и большого, насыщенного благородной борьбой с врагами Родины. Бойцы «Славного» шли к новым боям и походам. [183]
В клетнянских лесах
Нам было все отпущено сверх меры — Любовь, и гнев, и мужество в бою.
Н. Рыленков
Клетнянский лес полнился птичьим гомоном и пьянил запахами трав. Шалаши и шелковые палатки утопали в зелени. Возле них в козлах стояли винтовки и ручные пулеметы. К лету 1942 года из Жирятинского, Клетнянского, Мглинского и Почепского районов Брянщины образовалась обширная партизанская зона. Народные мстители действовали также вокруг и Трубчевска. Клетнянский лес стал местом базирования многих отрядов, разведывательных и подрывных групп. Попытки гитлеровцев очистить эти районы от партизан, предпринятые в мае и июне, потерпели провал. Наступило относительное затишье. Но вскоре оно снова нарушилось. Противник проник в лес и внезапной атакой захватил партизанский центр — деревню Мамаевку, где находилась рота Чувилина.
Заслышав стрельбу, командир нашего отряда Шестаков подал команду «В ружье!». Бойцов «Славного» торопить не пришлось.
Спустя полчаса мы подошли к Мамаевке. Там уже орудовали фашистские факельщики. Наши соседи из отряда «За Родину» пытались вернуть населенный пункт, но их атаки были пока безуспешными.
— Надо предупредить Глебова, чтобы он организовал засаду на главной просеке и перекрыл ее, — сказал Шестаков Понасенкову. — Скорее всего, противник именно по ней пришел сюда из Клетни. Надо полагать, что этим путем он будет и отходить назад. [184]
Едва гонцы, посланные Шестаковым в клетнянский отряд, скрылись в лесных зарослях, по противнику ударили наши орудия. После нескольких выстрелов, вызвавших замешательство среди оккупантов, мы поднялись в атаку. На этот раз они не выдержали удара двух хорошо вооруженных партизанских отрядов и стали поспешно покидать Мамаевку. Но факельщики все же успели поджечь несколько изб.
Пленный немецкий ефрейтор на допросе показал, что их карательный батальон, усиленный отрядом полиции, насчитывал около 500 человек. Он имел задачу дотла сжечь Мамаевку и уничтожить ее гарнизон.
Внезапное вторжение оккупантов в глубь лесного массива насторожило нас. Обычно они не отваживались малыми силами так далеко заходить в партизанский лес.
...Вечером я подошел к небольшому костру, чтобы доложить командиру о делах медицинской службы. У нас кончались медикаменты и перевязочные средства.
Возле костра кроме командира находились комиссар и начальник разведки. Шестаков лежал, подперев голову рукой, и молча смотрел на огонь. Его лицо было хмурым, казалось нездоровым. Выслушав мой доклад, Петрович вдруг вспылил. Быстро достал из планшета листок бумаги, подал мне его и недовольно сказал:
— Читай!
Это была радиограмма, полученная из Центра. Прочитав ее, я сразу понял, почему у командира такое плохое настроение. Пришел ответ на радиограмму, которую мы передали несколько дней тому назад. Шестаков тогда не хотел ее посылать. Настояли мы с комиссаром. В радиограмме говорилось о наших нуждах и деликатно напоминалось об обещании Центра вывести отряд на Большую землю по прошествии четырех месяцев. А с момента перехода нами линии фронта прошло уже значительно больше времени. В результате активных боевых действий отряд понес значительные потери, а за Десной оторвался от основной базы. Жаркие схватки с фашистами в Жирятинском районе окончательно истощили запасы продовольствия, оружия, боеприпасов и медикаментов. Личный состав нуждался в отдыхе...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
