– Вы слишком добры, господин Фервайт. – Старый солдат непроизвольно положил ладонь на рукоять кинжала. – А я всенепременно помолюсь о вашем.
2
Локк неторопливо зашагал на юг, направляясь к Двусеребряному парку тем же путем, каким они с Кало покидали остров Дюрона пару дней назад. Ветер Палача сегодня дул сильнее обычного, и когда Локк шел через сады, залитые бледным, призрачным светом Древнего стекла, в шелесте и шорохе листвы ему чудились протяжные вздохи огромных незримых существ, затаившихся среди деревьев.
Почти семнадцать тысяч крон за полнедели. Дело двигалось значительно быстрее, чем предполагал изначальный план, рассчитанный на полные две недели. Локк не сомневался, что сможет преспокойно вытянуть у дона Сальвары еще один вексель, довести общую прибыль от махинации до двадцати двух или даже двадцати трех тысяч, а потом бесследно исчезнуть. Залечь где-нибудь на месяцок и держать ухо востро, пока неприятная история с Серым королем благополучно не разрешится.
А потом каким-нибудь чудом отговорить капу Барсави от намерения выдать за него Наску. Но отговорить исподволь, не наседая на старика. Локк вздохнул.
Когда на город спускалась подлинная ночь, Лжесвет не просто постепенно угасал, а словно бы отступал, убывал, утекал обратно в Древнее стекло – краткосрочная ссуда, истребованная назад суровым заимодавцем. Тени разрастались, густели и в скором времени поглотили весь парк. Среди ветвей там и сям загорались изумрудные фонари, чей таинственный мягкий свет невесть почему подействовал на Локка успокоительно. Света этого вполне хватало, чтобы разглядеть гравийные дорожки, петляющие между купами деревьев и живыми изгородями. Локк чувствовал, как тугая пружина нервного напряжения мало-помалу ослабевает в нем. Прислушиваясь к глухому хрусту щебенки под ногами, он вдруг с удивлением осознал, что испытывает сейчас чувство, близкое к умиротворению.
Он жив-здоров, он богат, он принял решение не поддаваться тревоге, гложущей других Благородных Каналий. И сейчас, посреди огромного, девяностотысячного города со всем его шумом, гамом, смрадом и суетой, он на краткую минуту остался совсем один в окружении колеблемых ветром деревьев Двусеребряного парка.
Один.
Внезапно по спине у Локка побежали мурашки и в душе пробудился знакомый холодный страх – постоянный спутник всякого человека, выросшего на улице. Стоял тихий летний вечер, и Локк находился в Двусеребряном парке – самом безопасном общественном парке города, в любой час ночи охраняемом патрулями желтокурточников с фонарями на шестах, а днем так просто кишащем состоятельными молодыми людьми обоего пола, которые, держась за руки и отмахиваясь от мошкары, прогуливаются по дорожкам в поисках тенистого укромного уголка.
Локк быстро огляделся по сторонам: кругом не видать ни души и не слыхать ни звука, кроме вздохов листвы да стрекота ночных насекомых. Ни голосов, ни шагов. Он легко крутанул запястьем, и тонкий вороненый стилет выскользнул из рукава в ладонь рукоятью вперед. Держа стилет лезвием вдоль руки, чтоб его не было видно даже с близкого расстояния, Локк торопливо зашагал к южным воротам парка.
От земли поднимался туман, и чудилось, будто трава сочится странными серыми испарениями. Хотя вечер был теплый и душный, Локка вдруг пробрала дрожь. Самый обычный туман, верно? Летом он заволакивает весь город каждые две ночи из трех – порой такой плотный, что кончика собственного носа не разглядишь. Но почему…
Вот и южные ворота парка. Локк неподвижно застыл перед ними, уставившись на окутанный туманом мост по другую сторону пустынной мощеной улицы. На Арку Древних с красными фонарями, зловеще мерцающими в серой мгле.
Арку Древних, ведущую на остров Дюрона.
Он сделал круг по парку. Как такое возможно? Сердце бешено колотилось, мысли путались. Потом вдруг Локка осенило: донья София! Хитрая, коварная стерва. Она что-то с ним сотворила… подсунула какую-то алхимическую отраву на пергаменте. В чернилах? В воске? Смертельный ли это яд, помутняющий рассудок, прежде чем убить? Или просто дурманное зелье, вызывающее временное помрачение ума? Мелкая, пустая месть, до поры утолившая злобу доньи Софии? Локк полез за пергаментом, но никак не мог нашарить внутренний карман. Он сознавал, что движения его слишком медленны и неуклюжи, чтобы приписать это единственно расстройству воображения.
Между деревьями показались два человека – один слева от него, другой справа.
Арка Древних. Локк снова стоял на гравийной дорожке посреди парка, таращась в темноту, прорезанную тонкими изумрудными лучами фонарей. Он судорожно глотнул воздуха и чуть присел, держа кинжал наготове. Голова кружилась. Двое мужчин в плащах. Один слева, другой справа. Хруст гравия под шагами. Черные очертания арбалетов, черные фигуры на фоне размытого изумрудного света… Головокружение усилилось.
– Господин Шип, – словно откуда-то издалека донесся приглушенный голос, – вам придется уделить нам час времени.
– О Многохитрый страж… – выдохнул Локк, а в следующий миг даже тусклая зелень деревьев померкла у него перед глазами и кромешная тьма накрыла мир.
3
Очнувшись, Локк обнаружил, что сидит на стуле. Ощущения он испытывал самые странные. Ему и прежде случалось выплывать из черного забытья, вызванного болью или каким-нибудь дурманным зельем, но сейчас все было иначе. Казалось, будто кто-то просто привел в действие механизм его сознания подобно тому, как ученый запускает водяные часы, выдергивая затычку из водоподающей трубки.
Локк сидел за столом в общем зале таверны, один. Он видел питейную стойку, очаг, другие столы, но помещение выглядело заброшенным, и пахло плесенью, сыростью, пылью. Где-то позади него горел масляный фонарь, источающий неверный оранжевый свет. Грязные запотевшие окна тускло отблескивали, и что там за ними – было не разглядеть.
– Вам в спину нацелен арбалет, – раздался голос позади, совсем близко. Вежливый мужской голос, с едва уловимым акцентом, но явно принадлежавший урожденному каморрцу. Местный житель, долгое время проживший в чужих краях? Голос был совершенно незнакомый. – Сидите смирно, господин Шип.
По спине Локка забегали ледяные мурашки. Он изо всех сил напряг память, пытаясь вспомнить последние секунды перед забытьем. Кажется, один из двух мужчин в парке тоже употребил такое обращение. Локк глубоко вздохнул:
– Почему вы меня так называете? Мое имя Лукас Фервайт. Я эмберленский подданный, служащий торгового дома бель Аустеров.
– О да, звучит весьма правдоподобно, господин Шип. Акцент убедительный, а ваша героическая готовность париться в черном сукне вызывает глубокое восхищение. Дон Лоренцо и донья Сальвара свято верили в Лукаса Фервайта, пока вы сами не вывели их из заблуждения.
Это не человек капы, лихорадочно соображал Локк. Барсави точно ни при чем. Барсави проводил бы этот разговор самолично. И не здесь, а в недрах Плавучей Могилы, где на дыбах висели бы все до единого Благородные Канальи и на лавке лежали бы все до единого ножи Мудрого Доброхота, наточенные до блеска.
– Меня зовут Лукас Фервайт, – настойчиво повторил Локк. – И я решительно не понимаю, что вам угодно и почему я здесь. Не причинили ль вы какого вреда Грауманну? Он цел, надеюсь?
– Жан Таннен цел и невредим, как вам хорошо известно, – ответил незнакомец. – Да уж, хотелось бы мне посмотреть, как вы заявились в кабинет дона Сальвары, в черном плаще, размахивая бумажником с фальшивым значком тайного сыска. И уничтожили в бедняге веру в Лукаса Фервайта – подобно тому, как отец ласково объясняет своим простодушным детям, что на самом деле Святого Дарителя не существует. Вы настоящий артист, господин Шип!
– Говорю же вам, меня зовут Лукас, Лукас Фервайт, и я…
– Если вы еще раз повторите, что вас зовут Лукас Фервайт, я прострелю вам левое плечо. Убивать вас я не собираюсь, просто осложню жизнь. Славная сквозная дыра. Возможно, перебитая кость. Ваш превосходный наряд испорчен, ваш чудесный пергамент залит кровью. Служащие Мераджо с интересом послушают ваши объяснения. Векселя в бурых пятнах крови, знаете ли, привлекают повышенное внимание.
Локк молчал.
– Нет, Локк, так тоже не пойдет. Безусловно, вы уже поняли, что я не человек Барсави.
«Святые Тринадцать! – подумал Локк. – Где же я допустил ошибку, черт возьми?» Если незнакомец говорил правду, если он действительно не работал на капу, оставалось предположить одно: Локк имел дело с настоящим Пауком. С настоящими Полуночниками. Неужели в Тайном сыске стало известно о фальшивом значке? Неужели талишемский мастер поддельных дел донес на Локка ради дополнительной наживы? Другого объяснения быть не могло.
– Встаньте и повернитесь. Медленно.
Локк подчинился – и чуть было не вскрикнул от удивления.
За столом перед ним сидел мужчина неопределенного возраста, от тридцати до пятидесяти, высокий и поджарый, с сединой на висках. Обличьем чистокровный каморрец: загорелая оливковая кожа, высокий лоб, резко очерченные скулы, длинный острый нос.
