Неужели группа молодых руководителей, которая сплотилась вокруг Шелепина, не хотела получить возможность претворить свои идеи в жизнь?
– Нет, мы просто еще не созрели для того, чтобы брать на себя ответственность за государство, – говорил Владимир Семичастный. – Рядом с Микояном, Подгорным, Сусловым мы были комсомольцами в коротких штанишках. Нам на что-то претендовать было смешно…
Но в Москве шли разговоры о том, что Шелепин и его друзья уже составили некий теневой кабинет министров, распределили должности. Полянский во время сессии Верховного Совета ернически спросил Месяцева:
– Ну, как дела, член теневого кабинета?
Месяцев был тогда председателем Государственного комитета по телевидению и радиовещанию.
Считается, что даже будущий член политбюро и академик Александр Николаевич Яковлев принадлежал к команде Шелепина. Я спросил Яковлева: действительно ли его планировали назначить на высокий пост, если бы к власти пришел Шелепин?
– Это полнейшая чепуха, – ответил Александр Николаевич. – Когда стали разбираться с этой молодежной группой, у них вроде бы действительно какой-то список нашли. Якобы в одном списке была и моя фамилия. Но я-то тут при чем? Мне что-то импонировало, например, выступления Шелепина против привилегий. Что я Шелепину симпатизировал, не скажу, что я к нему относился отрицательно, тоже не скажу.
– Так существовал ли комсомольский заговор против Брежнева?
– Я думаю, это миф, – сказал Александр Яковлев. – По пьяной лавочке где-то что-то сказали. Но кто у нас по пьяной лавочке групп не создает? Протрезвеют, а группы нет.
А мог все-таки Александр Шелепин стать первым человеком в стране?
Его слабым местом считалось отсутствие опыта практической работы. Из комсомола он перешел сразу в КГБ, а затем в ЦК. Он никогда не руководил каким-то регионом, не занимался вопросами народного хозяйства.
С одной стороны, Александр Николаевич не был своим для первых секретарей обкомов. Говорят, они бы его не поддержали. С другой стороны, в областях и краях многие партийные руководители были выходцами из комсомола. Они с уважением относились к Шелепину. Он был самым молодым членом политбюро и, возможно, самым умным. Так что у него был шанс стать первым.
У Шелепина было сложное отношение к Сталину. На посту председателя КГБ он многое сделал для реабилитации незаконно осужденных. Он безусловно осуждал репрессии 1937 года. Но за остальное, по мнению Шелепина, особенно за победу над Германией, Сталин заслуживал глубокого уважения. В этом он радикально расходился с Хрущевым.
– Александр Николаевич был своего рода сталинистом, – говорил мне Леонид Замятин. – Получилось, что Хрущев, когда начал борьбу со сталинизмом, оперся на человека, который был против самого Хрущева.
А Александр Яковлев считал:
– Он был прожженный сталинист, андроповского типа, может быть, даже жестче. Он говорил: начинать обновление надо с партии, чтобы аппарат вел себя прилично. Мне нравилось, что он говорил о привилегиях как о заболевании партийно-государственного аппарата…
Валерий Харазов рассказывал:
– Саша переезжал с квартиры на квартиру. Однажды ему делали ремонт. Он спросил, сколько стоит ремонт. Ему принесли документы. Он их просмотрел и дал денег своему помощнику, чтобы тот заплатил. Об этом узнали его коллеги. Не бывало еще такого! Члены политбюро обиделись: в какое положение их поставил Шелепин! Что же, и им теперь за все платить? Не привыкли.
Шелепин настаивал на том, чтобы в партийных документах акцентировался классовый подход, требовал давать отпор империализму и добиваться взаимопонимания с маоистским Китаем. Интеллигенция и даже часть аппарата ЦК боялись его прихода, считая, что это станет возвращением к сталинским порядкам.
Шелепин (да и Семичастный) с его характером и решительностью внушал опасения не только Брежневу, но и многим высшим чиновникам, вцепившимся в свои кресла. Им куда больше нравился Леонид Ильич с его основополагающим принципом: живи и давай жить другим. Александр Николаевич совершил тактическую ошибку, настроив против себя других членов президиума ЦК.
– Когда Шелепин стал членом президиума, он не взял охрану, – рассказывал Владимир Семичастный. – Брежнев меня спросил: почему Шелепин без охраны ездит? Я говорю: он же отказывается от охраны. Пусть скажет, я ему завтра хоть взвод поставлю. Тут Шелепин встает и говорит: «Леонид Ильич, а зачем нас охранять? Я считаю, что нужно охранять троих – первого секретаря, председателя президиума Верховного Совета и главу правительства. А нас-то чего охранять? От кого?»
Заодно Шелепин выступил против «иконостасов». Он сказал, что ему стыдно, когда во время демонстрации он стоит на мавзолее, а рабочие несут его портрет. Зачем повсюду выставлять портреты вождей?
Члены президиума ЦК замолкли. Но тут вмешался Суслов:
– Это традиция такая. В этом проявляется авторитет партии. Нас не поймут, если отменим.
На этом обсуждение вопроса закончилось.
Председатель КГБ Семичастный встал:
– Ну, так как, ставить Шелепину охрану?
Шелепин махнул рукой:
– Ставь…
Александр Николаевич высказался также против того, чтобы члены политбюро сами себя награждали орденами. Ну, тут уж он задел товарищей за живое…
– На политбюро он выступил за пересмотр всей системы привилегий для начальства, – рассказывал Вячеслав Кочемасов. – Речь шла и о зарплате, и о дачах, и о специальном питании, машинах, охране. Он говорил категорично, убежденно. Воцарилось молчание. Никто не берет слово. Наконец Подгорный говорит: «Ну, вот Саша у нас народник, придумал все…» Члены политбюро с облегчением заулыбались и все его предложения благополучно похоронили…
Чем же Брежнев был лучше Шелепина? У Брежнева была завидная биография – работал на заводе, воевал, прошел целину, был первым секретарем обкома, первым секретарем в Молдавии, в Казахстане. Он наладил хорошие отношения с военными и промышленниками. Это имело значение.
А у Шелепина в послужном списке – комсомол, КГБ и Комитет партийно-государственного контроля. Это не те должности, которые прибавляют друзей. Партийного контроля боялись больше, чем КГБ. Шелепин был с характером: строгий, по долгу службы суровый. А рядом улыбающийся симпатичный Леонид Брежнев, который умел ладить с людьми.
Николай Месяцев говорил:
– Молодой Брежнев уважительно относился к людям, добрый, умный, красивый парень. Не только женщины от любви к нему трещали по всем швам, но и мужчины в него влюблялись.
Но когда Брежнев почувствовал, что такое власть, он стал другим человеком. Слаще власти ничего нет и быть не может.
