Рейчел первая оправилась от неожиданности.
– Я, наверное, пойду, – сказала она, поцеловав меня в щеку. – Подумай о том, что я тебе говорила.
Незнакомец вежливо улыбнулся ей вслед и приподнял несуществующую шляпу.
Проводив Рейчел до конца лестницы, я повернулся к нему и поинтересовался, зачем ему понадобилась Лиззи. Привалившись к колонне и засунув большие пальцы за пояс джинсов, странный визитер, возникший из темноты холодной и ветреной мартовской ночи, сообщил мне, кто он такой и зачем ему нужна сестра моей жены. Совершенно ошарашенный услышанным, я попросил его подождать и отправился в дом за Генри.
Прежде чем приступить к церемонии знакомства, я дал Генри хорошенько рассмотреть нашего гостя.
– Генри Клайв, разреши тебе представить Джона Роузмана. Точнее, мне, наверное, следует представить его несколько по-иному. Познакомься с мужем Лиззи.
После того как прошел первый шок, у нас состоялся очень милый семейный совет. Сначала при виде входящего в комнату Джона Лиззи пришла в ужас. Но, по мере того как проявлялось обаяние австралийца, из-за которого, судя по всему, она когда-то и вышла за него замуж, ужас сменялся восторгом. Генри наблюдал за происходящим отчужденно, как бы со стороны.
Мы узнали, что Лиззи вышла замуж около четырех лет назад, когда путешествовала по Австралии. Это был необычайно бурный, но крайне непродолжительный семейный союз. Через три месяца после свадьбы Лиззи уехала. Почему она решила бросить мужа, не уточнялось, да это, собственно, было их личным делом. Казалось, Лиззи совершенно не беспокоило ее двоемужие. Так же, как, впрочем, и Генри с Джоном. Джессика молчала, но я сразу понял, что она все знала с самого начала. В результате было принято решение: Генри как адвокат возьмется уладить это дело, а Джон будет ему всемерно помогать. После чего Лиззи и ее вновь обретенный муж отправились восвояси. Куда? Бог их знает. Генри это было совершенно безразлично.
Я же был настолько потрясен, что за все время не произнес, наверное, и десятка слов.
– Мне всегда нравились австралийцы, – резюмировал Генри, надевая пальто, чтобы уходить. – Кстати, старик, советую связаться с их посольством. Вдруг они откопают что-нибудь и для тебя?
– Стоит попробовать, – рассмеялся я. – Кстати, она сегодня снова была. с Литтлтоном.
– Может быть, удастся уговорить его взять ее с собой, как ты думаешь?
– Ни единого шанса.
Вернувшись в дом, я увидел, что Джессика стоит на пороге гостиной. По выражению ее лица было понятно, что она слышала каждое слово. Я молча прошел мимо и направился в свой кабинет. Вслед мне донеслись слова:
– Я никогда не отпущу тебя, Александр! Так что можешь даже не мечтать об этом.
Под утро она залезла ко мне в постель и плакала так, словно ее сердце разрывалось от боли. Я молча обнимал ее, с отчаянием думая о том, что же с нами будет. Невозможно было не разделить радость Генри, когда они с Каролиной наконец смогли объявить день свадьбы. Правда, у меня к этом чувству примешивались периодические уколы зависти. После той ночи у нас с Джессикой снова был долгий и тяжелый разговор о наших взаимоотношениях, но на этот раз я уже не обманывал себя, прекрасно понимая, что никогда больше не смогу доверять этой женщине. Те нежные чувства, которые я раньше все-таки испытывал к ней, были окончательно убиты в день, когда я узнал о телеграмме. И хотя в последнее время я не изменял Джессике, мы прекрасно понимали, что это верность вынужденная, вызванная не любовью, а обычной импотенцией. Джессика постоянно изводила меня язвительными шуточками по поводу моего «дефективного органа» и угрожала заявить во всеуслышание о том, что «у великого Александра Белмэйна не стоит». А вскоре над моей кроватью появилась табличка с цитатой из Уильяма Конгрива: «Нет ничего хуже любви, перешедшей в ненависть. Нет ничего страшнее гнева оскорбленной женщины». Эти две строчки столь точно выражали суть наших семейных отношений, поистине являясь эпитафией им, что это «было бы смешно, когда бы не было так грустно».
Стараясь пореже думать о своем мужском бессилии, я с головой окунулся в работу, что очень положительно сказывалось на моей профессиональной репутации. Но ноша, которую я добровольно взвалил на себя, могла придавить и верблюда, и в результате Генри даже посоветовал мне обратиться к специалисту-психиатру, прежде чем я убью себя непосильной работой. Я в ответ посоветовал ему не лезть в чужие дела, но легче мне от этого, естественно, не стало. Проблемы мои казались все более неразрешимыми. Сейчас я хотел детей еще больше, чем когда бы то ни было. Я ловил себя на том, что улыбаюсь им в магазинах и часами гуляю в парках, наблюдая за их игрой. Я презирал себя за эту слабость, но ничего не мог с собой поделать.
Во время одной из таких моих прогулок в Гайд-парке я почувствовал, как что-то ударилось о мои ноги, и увидел маленькую девочку, которая весело смеялась, несмотря на свое падение. Нагнувшись, я поставил ее на ноги, ожидая, что девочка тотчас же убежит. Но этого не случилось. Она с любопытством рассматривала меня до тех пор, пока к нам не подошла какая-то женщина, видимо, няня ребенка.
Я видел, как она: обеспокоена тем, что девочка стоит с незнакомцем, и решил немного разрядить ситуацию. Улыбнувшись, я слегка взъерошил мягкие черные кудряшки.
– Получите в целости и сохранности.
Девочка задорно улыбнулась и позволила женщине'увести себя. Я же еще долго смотрел им вслед – веселой, резвой, тонконогой девочке и высокой, элегантной женщине в форме канареечно-желтого цвета.
Тот вечер был одним из немногих, когда мы с Джессикой ужинали вместе. Я с облегчением заметил, что она относительно трезвая и в несколько лучшем расположении духа, чем обычно. На следующей неделе открывалась ее персональная выставка в бейсуотерской галерее, и Джессика весело щебетала на эту тему, не слишком интересуясь, реагирую ли я на ее слова, – просто ей было нужно перед кем-то выговориться. Сам не знаю почему, но я ей вдруг рассказал о встрече в парке. К моему великому изумлению, она была искренне тронута. Несмотря на всю сложность отношений, у нас иногда все-таки случались моменты нежности. Вот и теперь, когда она подошла и села рядом, я легонько обнял ее за плечи и устало вздохнул.
– Что нам делать, Джесс? Ведь нельзя же так мучить друг друга.
Джессика посмотрела мне в глаза.
– Ты хочешь сказать, что нам нужно развестись?
Разве я говорил что-нибудь подобное? Если честно, сейчас я совсем не был уверен, хочу ли разводиться. Да, Джессика презирала меня за мое бесплодие, но ведь и с любой другой женщиной меня ждало то же самое. А Джессика, по крайней мере, несмотря ни на что соглашалась и дальше жить со мной.
