В прошлом столетии (т. е. в XVIII в. — Ред.) карты положительно владели всем высшим обществом. При императрице Елисавете, как говорит императрица Екатерина II, игра в фараон[98] составляла занятие всех придворных дам с утра и до поздней ночи. Сама императрица в то время должна была принимать участие в таком препровождении времени; позднее, в царствование Екатерины II, в известные дни в Эрмитаже, куда собирались придворные дамы и гвардейские офицеры, всегда составлялись партии в ламуш, бостон, реверси и пикет. В частных домах в её время у наших бар, кроме этих игр, играли очень сильно в банк, штосс, квинтич, крепс, пас-дис и ландскнехт.
Князь Вяземский в своих записках рассказывает, что он знал одного нелицеприятного и беспристрастного сына, который говорил ему, что покойный отец его в конце прошлого столетия выиграл у приятеля своего двадцать тысяч рублей на клюкве. Вот как это происходило. Он предложил добродушному приятелю своему угадывать, в которой руке его цельная клюковка, в которой раздавленная. Разумеется, заклад был определён в известную сумму. Игра продолжалась около двух часов. Нужно ли добавлять для простодушного читателя, что вызванный на игру назначал решительно всегда невпопад?
На всех почти публичных маскарадах, гуляньях сто лет тому назад были «горницы для играния в карты». Так, в Большом театре, в Петербурге, давая маскарады, машинист Данпиери и танцовщик Ганцомес извещали публику, что у них будет допущена и игра в карты.
Самые же карты в то время стояли невысоко в цене, и, как видно из публикаций в «С.-Петербургских Ведомостях», цена их на публичных маскарадах была 2 руб. 60 коп. за дюжину. Карты в то время были выписанные из-за границы, а также и петербургского изделия. Карты отдавались на откуп. Откупщиками карточного дела были — именитый гражданин Злобин и с. — петербургский купец Чеблоков.
Император Павел I, когда в 1797 г. 16 декабря запретил привоз иностранных карт и возвысил сбор за клеймение карт, установленный в пользу Воспитательного дома, то дал Чеблокову шпагу и медаль на голубой ленте, а Злобину — одну медаль. Злобин не пожелал выйти из купеческого звания. Он считался богатейшим из откупщиков, но при всём своём богатстве отличался большой простотою; видом он был очень некрасив, неуклюже-толст, из лица красен и вдобавок кос и притом большой заика; ходил он в русском платье и с бородой. Сыновья у него были очень хорошо воспитаны, и один из них был зятем графа Сперанского. Жена Злобина ходила в большом кокошнике на голове и телогрейке, вся одежда её была из золотой парчи и усыпана жемчугом, крупными бриллиантами и другими драгоценными камнями; кокошник у неё был так велик, что не мог пройти в двери, и входила она всегда боком. По рассказам, бриллиантовых вещей у неё было так много, как ни у одной из тогдашних аристократок.
В Екатерининское время в Петербурге существовало восемь немецких карточных фабрик, из них одна принадлежала Воспитательному дому. Позднее, в начале нынешнего (XIX. — Ред.) столетия, учреждённая под покровительством императрицы Марии Фёдоровны Александровская мануфактура стала выделывать по способу Деларю по 14 000 колод ежедневно, но за всем этим она не могла удовлетворить требованиям тогдашнего общества, и карты всегда распродавались быстро, без всякого остатка. Наши карты отличаются достоинствами высшего качества…
В прежние времена спинка карт была белая, на спинках только тарокко и испанских были рисунки или крап; от этого и получилось название «краплёные», присвоенное картам, имеющим это украшение. Впрочем, последнее название у нас теперь понимается иначе: краплёные карты — это такие, которые побывали до игры в руках шулеров.
Игральные карты имеют большое применение в гаданьях у людей суеверных, прибегающих к дознанию будущего. Искусство узнавать будущее по расположению игральных карт не особенно старо и у нас в России восходит не ранее начала нынешнего (XIX. — Ред.) столетия. Привезено оно к нам из Франции; матерью гаданий надо признать известную девицу Ленорман. Многие из наших офицеров, бывших в 1814 г. в Париже, посещали из любопытства квартиру этой знаменитой ворожеи в Турнонской улице, под № 5. Девица Мария Ленорман приобрела себе славу во время консульства и империи. Искусством прорицания девица Ленорман занималась более пятидесяти лет. Пишущему эти строки доводилось знать в Москве одну богатую помещицу г-жу Кр-ну, судьбу которой Ленорман предсказала как по писаному. Эта барыня, в силу её предсказания, что она умрёт ночью, никогда не спала ночью, когда спят люди, а спала днём, и чтобы не знать часа смерти, приказала во всём доме испортить все часы с боем, чтобы не знать времени.
В числе странностей этой барыни было также и то, что она не употребляла никогда для мытья воды, а вместо последней какую-то мазь. Кр-на ездила несколько раз в Париж к Ленорман и раз по просьбе Аракчеева, портрет и оттиск с ладони которого возила к ней для узнания судьбы временщика.
Девятнадцати лет от роду Ленорман уже была известна как хорошая предсказательница и нередко за свои предсказания платилась тюрьмой. Славу Ленорман сделал Наполеон: она предсказала молодому артиллерийскому поручику по чертам на ладони, что он выиграет не одно сражение, покорит царства, будет владычествовать и удивит мир. Эта Сивилла во всех случаях давала советы и императрице Жозефине, которая и покровительствовала ей в благодарность за её блистательные предсказания.
В Петербурге известных гадальщиц на картах было немного: в начале этого столетия — старуха-немка Штольц и в сороковых годах — на Бердовом заводе чухонка, известная под именем Марфуши.
В царствование императора Павла I особенно строгие меры последовали против игроков. Полиция в то время имела приказание прямо являться в дома, где велась игра, и забирать играющих. С. Глинка в своих воспоминаниях рассказывает о том, что после строгого запрещения банка в 1797 г. и всяких поздних собраний в столице тогдашний обер-полицмейстер Эртель, проезжая раз ночью Арбатом, увидев свет во втором этаже одного каменного дома, поспешил туда войти и застал игру. На беду здесь случился поручик Архаровского полка Бессонов, казначей своего батальона. Не участвуя в игре, он спал в комнате на диване. Обер-полицмейстер разбудил его; Бессонов сказал:
— Оставьте меня, завтра нашему батальону ранний смотр. Вы видите, что я спал. Не стыдите меня перед начальником. Для меня честь дороже жизни.
— Ступайте, — прикрикнул Эртель.
— Иду, но только смотрите, чтобы вы не раскаялись.
Часа в четыре ночи привели игроков и Бессонова в дом начальника полка, где по тогдашнему обыкновению стояли и полковые знамёна. Выходит Иван Петрович Архаров, разбуженный тревогою, в колпаке и халате. Взглянув на Бессонова, он сказал:
— Как, и ты здесь?
Посадили приведённых под знамёна. На заботливые расспросы начальника полицмейстер признался, что Бессонова он застал спящим.
— Грешно было тебе, братец, будить!
Смущённый Эртель просил дозволения сказать Бессонову, что до него не будет дела.
— Не надобно было и заводить шума, — прибавил Архаров. — Поди, братец, поправь свой грех.
Эртель пошёл к Бессонову и сказал, что он свободен.
— Поздно! — закричал Бессонов, — я говорил тебе, не води меня сюда, ты привёл: вот тебе!
Была схватка; Бессонов отдан был под суд. Офицеры полка были судьями, они плакали; но в силу устава Петра I выставили в приговоре: лишение руки.
Впрочем, до развязки не дошло, приговор хотя и был послан императору, но за примирением соперников Бессонов был прощён.
Тот же С. Глинка, рассказывая про большую азартную игру в то время, говорит, что С. Ю. Храповицкий, служа в Крыму, спустил всё родовое имущество в бездну карточную. Последний намекает, что счастливым партнёром его был известный герой Отечественной войны М. И. Кутузов, про которого тогда говорили его товарищи: «Кутузова и в картах никто не перехитрит». Но никогда так азартно игры у нас не процветали, как с восшествием на престол императора Александра I. Этот государь вынужден был издать указ «об истреблении непозволительных карточных игр», где, между прочим, было сказано, что «толпа бесчестных хищников, с хладнокровием обдумав разорение целых фамилий, одним ударом исторгает из рук неопытных юношей достояние предков, веками службы и трудов уготованное». На этом основании в то время всех уличённых в азартных играх приказано было брать под стражу и отсылать к суду.
Особенно славилась в эти года Петергофская дорога своими трактирами, где велась тогда адская игра. Эта дорога в те времена была сильно оживлена, гвардейские полки стояли в Стрельне и в Петергофе, ездить в Петербург офицерам без разрешения великого князя не дозволялось. Подписанные дозволения осматривались на заставе. Вследствие этого обстоятельства как почтовые станции, так и все трактиры по этому тракту были полны офицерством, любившим, как тогда говорили: «сушить хрусталь» и «попотеть на листе»; последнее обстоятельство также называлось «бессменным советом царя Фараона», т. е. тут метали банк «от зари до зари».
