— После сме… — Камакин осекся. — Значит, он… умер?
— Уж год как умер. Теперь здесь живем мы. Купили у Брудереров квартиру год назад.
Камакин сник. Значит, Брудерер умер. И значит, все его мечты о миллиардах летят прахом. Нет академика — нет «осмия». Да и не только в «осмии» дело. За годы знакомства Лев Анатольевич здорово привязался к старику.
— А вы ему кто? — поинтересовалась женщина.
— Я-то? — Лев Анатольевич грустно усмехнулся. — Приемный сын.
— А что же вы раньше не заходили, если сын?
— Были дела, — рассеянно ответил Камакин.
Он повернулся, чтобы идти.
— А цветы-то кому? — крикнула ему вслед женщина.
Лев Анатольевич остановился, повернулся, посмотрел на женщину и холодно произнес:
— Вам, кому же еще.
Камакин всучил ей цветы и пакет с продуктами, повернулся и побрел к лифту.
Весь день Лев Анатольевич был убит горем и даже напился по этому поводу. А к ночи, поспав часок и выпив пару чашек кофе, чтобы хоть немного прийти в себя, вдруг вспомнил слова Брудерера, сказанные им несколько лет назад. «Если я не успею закончить исследования, Сергей сделает это за меня».
Ну конечно же! Лучший, самый верный и самый талантливый ученик академика Брудерера Сергей Иванович Павлюков, человек с рожей маньяка-убийцы и душой десятилетнего ребенка. Утром Камакин отдал срочное распоряжение отыскать Павлюкова. И Павлюков нашелся. Да он и не терялся, потихонечку преподавал в институте, писал какие-то статьи в журналы — одним словом, вел тихую и размеренную жизнь академического ученого средней руки.
Встретились они в институтской столовой.
— Бредерер не успел создать «осмий», — сказал Камакин, глядя на то, как резво Павлюков поглощает малоаппетитный общепитовский рассольник. — Но он сильно продвинулся на этом пути.
— Да, очень сильно, — кивнул Павлюков. — Если бы вы тогда не отказали ему в помощи, он бы осуществил свою мечту.
— Я был вынужден так поступить.
— Да, я слышал, что у вас были неприятности.
— «Неприятности» — это мягко сказано, — усмехнулся Камакин, вспомнив, через что ему пришлось пройти в последние годы. — Но не будем о грустном. Жизнь продолжается, Сергей Иванович. Записи Брудерера достались вам?
Павлюков кивнул:
— Да, все без исключения. По завещанию.
— Вы наверняка тщательно их изучили?
— Разумеется.
Камакин пристально посмотрел на Павлюкова и прямо спросил:
— Когда можете создать «осмий»?
От неожиданности физик раскрыл рот:
— Э-э… Нужна лаборатория. Без нее ничего не получится. А на лабораторию нужны деньги. Так что вполне может быть, что…
«А ведь тебя жизнь тоже здорово потрепала», — подумал Камакин, слушая Павлюкова. Череп у того стал совсем гладким. Кожа физика, и раньше-то не отличающаяся здоровым видом, приобрела бледно-голубоватый оттенок. Лицо осунулось, а глаза запали еще глубже под совсем уже лысые надбровные дуги.
«А может, он болен?» — с тревогой подумал Лев Анатольевич.
— Вы, кстати, как себя чувствуете, Сергей Иванович? — мягко поинтересовался он.
— В каком смысле?
— Ну со здоровьем у вас как? Все в порядке?
— А что, так плохо выгляжу? — усмехнулся Павлюков. — Признаться, здоровья у меня не осталось совсем. У меня язва и диабет. А в последнее время еще и почки пошаливают.
— Вы лечитесь?
— Какой там! — махнул ложкой Павлюков. — На это у меня нет ни времени, ни, извините, денег.
— Я познакомлю вас со своим личным врачом, — сказал Камакин. — Это самый лучший диагност в Москве. Если понадобится, я оплачу вам лучшую клинику.
— Спасибо, конечно. Но зачем это вам?
Лев Анатольевич ободряюще улыбнулся:
— Вы мне нужны здоровым и бодрым.
— Гм… — озадаченно посмотрел на него Павлюков.
— Я намерен довести исследования академика Брудерера до конца. И без вас мне в этом деле не обойтись.
С тех пор они стали работать вместе. То есть работал, конечно, Павлюков, а Камакин снабжал его деньгами, необходимыми для продолжения исследований. Лев Анатольевич задумал осуществить давнишнюю мечту и построить в дачном поселке физическую лабораторию.
И построил.
4
Лев Анатольевич притормозил машину у ворот и посигналил. Из калитки вышел один из охранников. Камакин махнул ему рукой. Тот кивнул и открыл ворота.
Камакин въехал во двор и заглушил мотор. Ему не терпелось увидеться с Татьяной. Он уже знал, что она познакомилась с Павлюковым и даже пила с ним чай. Поначалу он рассердился, но потом подумал: а почему бы нет? Что плохого в их знакомстве? Тем более что Татьяна о нем уже слышала и знает, что от лысого физика зависит их финансовое благополучие на всю оставшуюся жизнь. А жить Лев Анатольевич собирался долго и счастливо. Причем жить не с кем-нибудь, а именно с Татьяной.
После той истории с киллером Камакин по-особому взглянул на свою подругу. Ну то есть он перестал смотреть на нее сверху вниз. Понял, что имеет дело с человеком, равным себе по силе характера.
Что и говорить, по мнению Камакина, Татьяна тогда показала себя не с худшей, а с лучшей стороны. Романтическая поездка в Венецию еще больше их сблизила. Татьяна была ровно настолько же нежна и заботлива, насколько холодна и безжалостна, когда заказывала его. Она просто совершенство!
«Именно такая женщина мне и нужна, — рассудил Лев Анатольевич. — Красивая, смелая, решительная, умеющая принимать трудные решения и воплощать их в жизнь. В сущности, она такая же, как я».
Камакин выбрался из машины и направился к дому. Едва он поднялся на крыльцо, как дверь дома открылась — и на пороге появился Павлюков.
— Э-э… Приветствую вас, — проговорил физик и, покраснев, закашлялся.
В явном смущении он заправил в брюки выбившуюся рубашку. Лев Анатольевич пристально посмотрел на профессора и нахмурился. «Что еще за сюрпризы», — недовольно подумал он.
— Вижу, вы уже познакомились с моей невестой, — сказал он.
— С не… невестой?
— Да. А вы разве не знали? Татьяна — моя невеста.
— Очень рад за вас, — протараторил Павлюков, схватил руку Камакина и с чувством ее пожал. — Она прекрасная девушка.
Отпустив руку, он снова потупил взгляд и засеменил мимо Камакина.
— Уже уходите? — спросил тот.
— Да, — не оборачиваясь, бросил физик. — Мне пора.
— Зайдете вечером на чай?
— Может быть, может быть.
Павлюков спустился с крыльца и быстрым шагом направился к калитке. Лев Анатольевич проводил его задумчивым взглядом. Затем качнул головой, словно отгоняя бредовые мысли, и тихо проговорил:
— Да нет, не может быть… Чушь какая-то.
Татьяна встретила его приветливо. Обняла и сказала капризным, ребячливым голосом:
— Почему ты не приезжал. Мне здесь страшно скучно без тебя.
— Ничего, недолго осталось, — ответил Лев Анатольевич.
Он поцеловал Татьяну в губы, скользнул губами по ее нежному, маленькому ушку и вдруг замер. На шее девушки темнели характерные кровоподтеки. Камакин издал тихий горловой звук.
— Что случилось? — встревожилась Татьяна. — Что с тобой?
Лев Анатольевич отодвинул от себя девушку и внимательно посмотрел ей в глаза. Затем повернулся и решительно зашагал в спальню. Татьяна пошла за ним.
— Да что случилось-то? — удивленно спросила она. — Куда ты идешь?
Камакин вошел в спальню, подошел к кровати и откинул одеяло. Он тщательно исследовал простыню, затем встал на колени и заглянул под кровать.
— Да что с тобой? — тревожно спросила Татьяна.
Камакин встал на ноги, повернулся к Татьяне и, размахнувшись, влепил ей звонкую пощечину. Удар был такой сильный, что Перова отлетела к стене, больно ударившись бедром об тумбочку.
— А-а… — застонала она, сморщившись от боли.
Однако Камакина этот возглас не успокоил. Он подскочил к Перовой и принялся хлестко и методично бить ее по лицу.
— Шлюха… Мерзкая шлюха… — приговаривал он, осыпая ее пощечинами.
Татьяна взвыла белугой, и тогда Камакин ударил ее кулаком в подбородок. Перед глазами у нее вспыхнула молния, и в следующий момент она поняла, что лежит на кровати. Татьяна попыталась встать, но Камакин снова оказался рядом. Он придавил ее коленом к кровати и продолжил избиение. Татьяна захлебывалась в рыданиях.
Наконец Камакин устал. Тяжело дыша, он сел на кровать. Перова плакала, закрыв лицо руками. Губы ее были разбиты в кровь.
— За что? — рыдая, проговорила она. — Что я тебе сделала?
— Ты, кажется, держишь меня за идиота? — холодно произнес Лев Анатольевич. — От этого Фантомаса разит твоими духами. А твоя шея… — Он брезгливо поморщился. — Это он поставил тебе столько засосов? И это его сраные носки валяются у тебя под кроватью?
— Я не понимаю, о чем ты…
— Заткнись, сука! — В голосе Камакина звенела лютая ненависть. — Заткнись, пока я тебя не прикончил. — Он покачал головой. — Это ж надо, изменить мне с этим ничтожеством! С этим жопоголовым Эйнштейном-Франкенштейном!
