я взял пачку. — Но вы же понимаете…
— Две таблетки на десять килограммов веса?
— Примерно так, — я убрал уголь. — И, разумеется, чага. Спиртовый настой…
Опять затошнило, представил чагу и сказал:
— Мне пора, Нина Сергеевна. Сегодня еще на телевышку, вы меня понимаете?
— Да, безусловно… А когда…
— После обеда, — пообещал я. — Мы заберем Романа после обеда, ему надо отдохнуть перед вечерним шоу.
— А если…
— В гостинице дезинсекция, так что пока нельзя.
— Дезинсекция?
— Увы. Клопы-с. Многих покусали.
Я вышел из библиотеки.
Собирался в гостиницу — все-таки проспаться, вернуться в человеческий облик, съесть бульона… где-нибудь найти, пусть хоть кубик кипятильником заварить… однако перед библиотекой стояла «шестерка» Хазина, сам Хазин бодро менял фильтры на фотокамере. Худшая черта в Хазине — пьет и выглядит хорошо.
— Пора поработать, — сказал Хазин. — Я тут дорогу уточнил, кстати, надо поехать.
— Куда? На телевышку?
— В Заингирь. Или на Заингирь. Там жил Чичагин. На телевышку… потом.
Хазин сощурился и поглядел в объектив.
— Этот твой Пёдор мне все линзы заляпал… Своими жирными ментовскими пащелками…
— Вряд ли в Заингире хоть что-то осталось, — предположил я. — Двести лет все-таки прошло. Там пустынь.
— Да плевать, — отмахнулся Хазин. — Снимем какие-нибудь руины, снимем пустынь, все в копилку… Крыков, кстати, не объявлялся?
— Нет.
— Ну, если встал на лыжи…
Хазин поглядел на библиотеку.
— Да не, — покачал головой я. — Вряд ли. Он же не дурак. Все идет вроде ровненько, с чему ему на лыжи?
— Ровненько… — хмыкнул Хазин. — Ну да, ровней не бывает…
Хазин навел камеру на меня, сфотографировал.
— Ладно, пусть сам крутится. Поехали, Витенька, пока погода хорошая.
Хазин сфотографировал мимо меня.
— Эй! — на крыльце библиотеки показался Роман. — Эй, погодите!
— И Шмуля здесь, — ухмыльнулся Хазин. — Шмуля, а я твою саблю в ломбард отнес!
— Как?
— Шучу-шучу, — успокоил Хазин. — На заднем сиденье, забирай свою селедку.
Роман подбежал, заглянул в салон.
— Где?!
— Там, в диване… провалилась…
Роман забрался в машину и стал рыться в заднем диване.
— Вы едете в какой-то Заингирь? — спросил Роман.
— В Заингире адмирал Чичагин прожил свои лучшие годы, — сказал Хазин.
— Перед тем как отправиться на Русско-турецкую войну, адмирал приезжал сюда поклониться родной земле, — предположил я.
— Выпить воды из родного колодца, — подхватил Хазин. — Да, адмирал Чичагин рыл колодцы для крестьян и внедрял громоотводы в среде мещанства.
— Хазин! — испуганным голосом проговорил Роман. — Ты что, кота зарубил?
— С чего вдруг?
— Вся шашка в кровище…
Я обернулся. Шашка действительно была в бурых разводах, Роман держал ее брезгливо двумя пальцами.
— Ты что, Шмуля, совсем ку-ку?! Это кетчуп.
— Зачем ты измазал шашку в кетчупе? — спросил я.
— В «Растебяке» с утра был, — пояснил Хазин.
— Что? — не понял Роман.
— В жральне местной. С утра в «Чагу» сунулся — не работает. А «Растебяка» открыта. Взял пиццу с собой, а не порезали… и ножика нет в машине, пришлось саблей.
Роман вытер шашку о диван и сказал:
— Поехали.
— А ты что, с нами? — не особо удивился Хазин.
— Да, лучше я с вами, — сказал Роман. — Признаться, я не хочу здесь оставаться… Там колодцы есть, говорите?
— И громоотводы. Чичагин внедрял громоотводы…
— И вакцинацию, — добавил внезапно Роман.
Хазин повернулся и долго смотрел на Романа.
— Пожалуй, — сказал Хазин через некоторое время. — Пожалуй, и вакцинацию.
Я записал в блокнот про вакцинацию и уточнил:
— Раньше не было вакцинации, раньше была вариоляция.
— Шмуля, там вариоляция, тебе лучше не ездить!
Хазин, в сущности, сволочь. С утра мотнул в «Растебяку», и не тошнит его, здоровый.
— Здесь я не хочу оставаться… — Роман указал на библиотеку.
— Почему же?
— Эта… Женщина… заведующая… она попыталась меня закрыть в отделе.
Хазин присвистнул.
— Зачем? — спросил Роман. — Зачем она это сделала?
— Мало ли? — сказал Хазин. — Может, хотела приватный танец…
Он стал издевательски смеяться.
— Поехали, — попросил Роман. — Поехали-поехали…
— Но мы работать, — предупредил Хазин. — Если ты там плясать собираешься…
— Поехали!
Хазин завел двигатель, и мы направились в Заингирь, но не напрямую, а с заездом на РИКовский — Хазин собирался посмотреть котлован.
От библиотеки до РИКовского минут пять мимо бани, мы спустились с холма, проехали по мосту, за мостом Хазин затормозил.
— Однако…
Я тоже удивился. Работы в котловане серьезно продвинулись. Яма стала в три раза шире и глубже, пожалуй, теперь в ней легко уместились бы уже два стадиона. На другой стороне котлована синели бытовки и возвышался автокран, на дне копошились бульдозеры и экскаваторы, самосвалы вывозили песок, все гудело и двигалось.
— А Светлов неплохо развернулся, — сказал Хазин. — Умеет работать быстро.
И сделал серию снимков.
— Атомная станция, — зевнул Роман. — Тут надо быстро.
— Какая станция к чертям… — поморщился Хазин. — Тут комбинат собирались…
— Отец сказал, что станцию, — повторил Роман.
— Ну да, — согласился Хазин. — Может. Какая разница? Красиво…
И сделал еще серию.
Я вдруг увидел, что котлован похож на иллюстрацию к «Войне миров», ту, где марсиане уже плотно обосновались и мастерили летающую машину в Суссексе.
— Слушайте, а этот Светлов… Он кто?
— НЭКСТРАН, — ответил Хазин. — Эх ты, Шмуля, своего господаря надо знать в лицо!
— Он мне не господарь, — сказал Роман.
— Ну да, то-то ты вчера газырями гремел, — усмехнулся Хазин. — «Курень Большака», ага, как же… «Пахан Общака», вот и все дела. А ты еще над Воркутэном смеешься, говном его называешь, а сам такое же говно, правда, пожиже.
Роман обиженно отвернулся. Хазин дружественно подмигнул:
— Не дуйся, Шмуля, смотри на вопрос шире — мы все говно. Грошовое и бессмысленное. Это же диалектика: надел скоморошьи рейтузы — скачи, сука! Скачи!
— Едем дальше, — предложил я.
Хазин произнес речь об исконной продажности работников культуры и их жидкопесьей и меркантильной сущности.
— Я — продажное фотоговно, — рассуждал он, выворачивая с обочины. — Я мог бы поехать корреспондентом в Боснию или в Родезию или пусть хоть в Валверде, но я дрищ и люблю лавандосы. И вот я здесь, в Чагинске, и какая-то коридорная выпь подкладывает мне клопа!
Хазин прибавил скорости и взялся за меня:
— А вот Витенька — продажное литературное гуано. Задумал роман про Сонечку Мармеладову и бездну земли русской, но обосрался в пути и написал «Новое Дерябино — город большой судьбы». И с тех пор все время пишет «Дерябино — город большой судьбы» и сам давно Сонечка-Сонечка.
Я про это уже много раз слышал, не интересно.
— А ты, Шмуля, хуже всех среди нас, — заключил Хазин. — Козак гуттаперчевой сотни! Товарищ старший содержант! Пляши, Артемон, пляши!
Про Артемона неплохо.
Выбрались за город. Здесь горела свалка, резиновый чад.
— Ты — пляши, а ты — пиши, спокойной ночи, малыши! А над всем этим
