Вот тебе новость, подумал Цигель, копируют способы общения активистов и диссидентов.
В квартире их ждал мужчина с явно незапоминающимся лицом. Цигель распорол подкладку и вынул всю пачку бумаг. Пока женщина зашивала подкладку, мужчина читал бумаги, каждый раз то ли с неприязнью, то ли с любопытством поглядывая на Цигеля. Мания преследования продолжалась: мужчина казался Цигелю чем-то похожим на человека в кожаной куртке, который вел с ним беседу в Службе безопасности Израиля.
Господи, думал про себя Цигель, я же отдаю им такие улики, не зная, кто они вообще, полагаясь лишь на Аверьяныча. Удивительно как эти люди без слов давали понять, что следует делать: сидеть ли, вставать. Мужчина вручил Цигелю конверт и вышел его проводить до ближайшего метро. На улице сказал:
– В конверте также записка. С указаниями. Прочтите и сожгите.
– От Аверьяныча… записка? – вырвалось у Цигеля.
– Не знаю никакого Аверьяныча, – сухо оборвал его мужчина, повернулся и сгинул во мраке.
Только в номере Цигель вскрыл конверт. В нем оказалась внушительная пачка долларов и записка с указанием тайников в Тель-Авиве, куда лишь в чрезвычайных случаях, за неимением иного выхода, следует прятать информацию и фотопленку. Особый аппарат для фотографирования он в свое время получит в Израиле.
Настроение Цигеля значительно исправилось при виде долларов. Он так и не уснул, всю ночь подсчитывая, что можно сделать на эти деньги: облицевать ванную итальянскими керамическими плитками, поставить на крыше солнечный бойлер, купить мебель.
В аэропорт его опять повез Гриша, и сцена переругивания с обгоняющими его водителями повторилась.
– Ну и шороху вы тут наделали, – сказал Гриша, пожимая ему руку на прощание, – долго вас тут будут помнить.
Порченый глаз
Спустя несколько дней после приезда Цигеля из Америки, состоялся давно объявленный вечер солидарности с евреями СССР в большом зале «Дома сионистов Америки», на перекрестке улиц Ибн-Гебироль и Даниэля Фриша в Тель-Авиве. В зале не было свободных мест, мелькали знакомые по плакатам лица отказников и недавно освобожденных из советских тюрем узников Сиона. Цигеля повели на сцену, посадили за длинным столом президиума между представителем Министерства иностранных дел Израиля и шефом Комитета солидарности с евреями СССР, который и вел вечер. Он в самом начале дал слово представителю МИДа, и тот сразу же назвал имя Цигеля, добившегося большого успеха в пользу советских евреев своими выступлениями в Америке, не только политического, но и финансового. Под оглушительные аплодисменты Цигель должен был встать и поклониться. Его душили слезы, пот катился по лицу.
Он облегченно вздохнул, когда завершилась официальная часть, и все повалили в лобби, где вдоль стен стояли столы со всевозможной едой и напитками. Все жадно ели, как говорится, на дармовщинку, как будто вырвались из голодного края. «Все это за мой счет», то ли с удовлетворением, то ли со злорадством, думал про себя Цигель, как всегда завышая свои возможности, раздуваясь от гордости, скромно запивая какую-то булочку чашкой кофе и снисходительно принимая поздравления Ормана и еще каких-то незнакомых людей. Все теснились, почти наступая друг другу на пятки и беспрерывно извиняясь. Гул голосов был назойливым и утомительным.
Вдруг кто-то сзади хлопнул Цигеля по плечу, заставив обернуться. Незнакомый мужчина, выше Цигеля на голову, с чуть искривленным носом и порченым глазом громко сказал:
«Так вот он этот Цигель. Я ведь тоже был в Нью-Йорке. Сидели мы в компании евреев из Вильнюса. Они и говорят мне: ты слышал, здесь, перед американскими толстосумами сильно выступает за сионизм наш земляк Цигель. Так он же стукач и советский шпион».
Цигель глазом не моргнул, но в глазах у него потемнело.
Мужчину с порченым глазом отвлек в сторону какой-то человечек в очках с редкими волосами, зачесанными слева направо и едва прикрывающими лысину.
К горлу Цигеля подступила тошнота, надо было протолкаться, как можно быстрее, в туалет, а там, почти падая с ног, выстоять очередь в кабинку.
Цигель вырвался на воздух. Спотыкаясь, пошел, куда глаза глядят. Очутился в парке Дубнова. Его вырвало. Лег на скамейку. Надо было успокоиться. Жалел, что не пошел на вечер с женой, ведь пригласительный был на двоих. Порченый глаз стоял перед глазами, затмевая свет фонаря, пробивающегося сквозь густую листву.
Несколько дней Цигель не спал, почти не ел, подумывал пойти в Службу безопасности и во всем признаться. Чем раньше, тем лучше.
Но ведь всегда после черной полосы должен наступить светлый день. Идя на работу – паковать книги, вдруг столкнулся на улице Яффо лицом к лицу с человечком в очках, который увлек тогда на вечере кривоносого беса.
– Простите меня великодушно, – с привычной для него бесцеремонностью, на этот раз рожденной отчаянием, обратился он к очкарику, – вы узнаете меня?
– Конечно, узнаю. Мы с вами встречались на вечере солидарности.
– Еще раз извините, но кто этот кривоглазый человек?
– А-а-а. Он и вам настроение испортил?
– Не понимаю.
– Видите ли, это Цудик, но мы его зовем Чудик. Он просто болен шпиономанией, строчит доносы на активистов, отказников, узников Сиона, доказывая, что все они стали там стукачами, а потом шпионами. Иначе бы их вообще не выпустили. Никто его всерьез не принимает. Тут многие заболевают этой манией. Я слышал, что он вам сказал, но не придал этому значения.
– А чем он занимается?
– Кажется, инженер-химик. Работает на какой-то частной фабричке по пластмассовым изделиям.
– Благодарю вас, извините, не знаю вашего имени, – сказал Цигель, стараясь сдержать нахлынувшую на него радость, чуть не сбившую его с ног.
Очкарик назвал свое имя, которое Цигель, пожимая ему руку, тут же забыл.
Давно он не паковал с такой энергией книги.
Дома, едва открыл дверь, жена подала ему конверт.
Надо было взять себя в руки, ибо это уже было слишком. Его официально оповещали, что он принят на работу в авиационную промышленность, и ему предстоит обратиться в отдел кадров, а затем пройти месячный курс, чтобы ознакомиться с предстоящей работой в цехе проверки авиационных приборов.
Глаз да глаз
В течение нескольких месяцев работы Цигель, благодаря своей способности с наглой ненавязчивостью сходиться с людьми, весьма освоился с окружением. Он подружился с некоторыми охранниками. Он примечал смену караулов, систему пропусков, поведение сторожевых псов, которые уже разрешали ему себя гладить.
На обед шли посменно. Цигель незаметно собирал бумажки, салфетки, оставшиеся в столовой, на которых что-то чертили работники соседних цехов. Вызывался уносить в резку засекреченные бумаги и некоторые умыкал.
Сам удивлялся своей смелости и сноровке, и, главное, беспечности окружающих.
Даже начал курить, естественно, не затягиваясь, чтобы потоптаться в курилке.
Запоминал имена и фамилии работавших в других цехах по идентификационным карточкам, прикрепленным к обшлагам спецодежды или рубахам.
Цехов было восемнадцать. Появились знакомые из цеха проверки оружия самолетов, проверки кислородного снабжения, проверки системы катапультирования.
Попасть в секретный цех по проверке системы отвода противоздушных ракет было невозможно. Там работали только уроженцы страны.
Но, в общем-то, инженеров-электриков, инженеров-механиков, электронщиков из СССР, которые тогда еще были редкостью, брали с охотой, проверяли три месяца, а то и полгода.
Цигель работал в цехе по проверке авиаприборов, измеряющих высоту полета, маневренность воздушного корабля.
Общительность Цигеля свела его с работниками других цехов. Цигель умел вкрадчиво влезать в душу. Ему рассказывали про измены женам, выражали недовольство жизнью.
Рядом был цех по проверке авиационных моторов. Оказалось, что там работает один парень из Вильнюса, весьма разговорчивый весельчак. В свободное время они рассказывали друг другу анекдоты, между которыми Цигель как бы ненароком задавал вопросы не очень знающего, но любопытствующего человека. Парень этот работал в отделении сборки. Цигель узнавал, что моторы привозят запечатанными в цистернах. Распечатывают. Разбирают до самой малой отдельной детали. После этого мотор идет на стенд проверки в как бы реальных условиях. Затем его возвращают в цех, проверяя все входные и выходные отверстия. Запечатывают. Иногда вызывают прямо к самолету: прослушать мотор, если что-то в нем вызывает сомнение. От парня Цигель узнал о том, что на проверку привозят партии моторов американских ВВС из Турции. Дешевле и удобнее, чем возить в США.
Примерно, после полугода сумел сблизиться с одним из начальников смены, помешанным, подобно тому Чудику с порченым глазом, на идее. Только другой. Этот плотный, усатый мужчина, чьи дед и бабка были из Полтавы, уроженец кибуца, но русского не знающий, был уверен, что в большинстве своем политиканы и военные чины – гомосексуалисты. Тема была навязчива и не давала ему покоя. Цигель подливал масло в огонь, с наивным удивлением задавая вопросы:
