Я встал. Женщины отошли, чтобы посудачить.
— Теперь это пойдет как степной пожар, — сказала Делия.
Алиса встала:
— Допивай свое пиво, Делия. Я пойду поправлю шляпу.
Теперь мы с Делией остались одни.
— Алиса говорит, ваш муж возвращается через неделю? Поздравляю. — Делия посмотрела на меня долгим взглядом и отмахнулась. — Его долго не было?
— Семь месяцев.
— Представляю, сколько волнений.
— Вот именно!
— На каком он корабле?
— У них четыре эсминца… Больше двухсот человек экипажа — и все живут здесь.
— Делия, у вас есть дети?
— Трое.
— А для них какая радость!
— Им не привыкать. Я их отвожу к матери. Она живет в Фолл-Ривере. Мне повезло.
— Не понимаю.
— Доктор, когда они сходят на берег, мы их встречаем и машем им. Понятно? Они целуют нас и так далее. Потом мы идем домой и ждем их. А они идут прямо на Долгий причал.
— А-а…
— Вот вам и «а-а».
Кое-что стало ясно. Улисс вернулся домой инкогнито. Никаких объятий со слезами. Они напиваются в лоск на Долгом причале. Зрелище не для детей, Встреча требует больше мужества, чем расставание. Всевышний создавал институт брака не в расчете на долгую разлуку.
— У Алисы есть дети?
— У Алисы? У Алисы с Джорджем?
— Да.
(Это характерно для таких поселений, как морская база: их жители считают, что местные обычаи и дела как раз и есть центр вселенной; тот, кто не знает их, просто глуп.)
— Пять лет женаты, а детей нет. Алиса вне себя.
— А Джордж?
— Говорит, что слава богу, — и пьет.
— Джордж когда возвращается?
— Он здесь. — Я уставился на нее. — Неделю назад вернулся. Пробыл здесь три дня. Потом поехал в Мэн помочь отцу на ферме. Им дали три недели отпуска. Он скоро вернется.
— Джорджа здесь любят?
Все, что я говорил, ее раздражало. В некоторых слоях общества вопрос «любят — не любят» — если не говорить о законченных злодеях — просто не возникает. Твои соседи, в том числе и твой муж, просто есть — как погода. Они — то, что в математике называется «дано».
— Джордж — ничего. Пьет, конечно, а кто не пьет? — Она имела в виду мужчин. Мужчинам положено пить — это мужественно. — Если Алиса пойдет с вами в кино, смотрите, чтобы она вернулась не позже часу.
— А что будет, если она вернется позже часу?
Взгляд Делии говорил, что терпение ее истощилось. Возвращаются ведь жены позже часа, когда гостят у родителей, — ну, поезд опоздал или что-нибудь еще?
— Убить не убьют, если вы об этом. Но припомнят. — О, это грозное безличное «припомнят». — По-моему, Алиса никогда не задерживалась позже одиннадцати, так что могут и не заметить. Вы задаете чересчур много вопросов.
— Я знаю — более или менее — только береговую артиллерию. А про флот ничего не знаю.
— Ну, так флот лучше всех, учтите.
— Извините, если я вас рассердил, Делия. Я не нарочно.
— Я не сержусь, — отрезала она. Потом она посмотрела мне в лицо и что-то процедила сквозь зубы — что, я не понял.
— Я вас не расслышал.
— Больше всего на свете Алиса хочет одного. Дайте ей это.
— Что?.. Что?
— Ну, ребенка, конечно.
Я опешил. Потом очень заволновался.
— Это она вам велела сказать?
— Да нет, конечно. Вы не знаете Алису.
— Алиса ходила с другими за этим в город?
Я так разгорячился, что толкнул ее коленом под столом. Мне виделись войска и парады.
— Примите свое колено! Она только на прошлой неделе решилась. В тот вечер, когда Джордж уехал в Мэн, мы с Алисой пошли в «Оперу» смотреть фильм. Она разговорилась с соседом. Картина им не понравилась, и они пошли куда-нибудь поесть. Она мне шепнула, чтобы я ее не ждала. Потом она рассказала, что у этого человека была своя лодка на причале возле яхт-клуба. Она пошла с ним, но в лодку не полезла. Говорит, когда они шли, Иисус предостерег ее, что этот человек — бутлегер, контрабандист, он ее свяжет, запустит мотор, и она надолго застрянет на Кубе. Она не пошла по трапу, а когда он стал ее тащить, закричала, стала звать береговой патруль. Он ее отпустил, и она чуть не до самого дома бежала.
— Поклянитесь, что говорите правду.
— Вы мне колено ушибли! На нас все смотрят!
— Поклянитесь!
— В чем поклясться?
— Что говорите правду.
— Клянусь богом!
— И Алиса не узнает, что мне это известно?
— Клянусь богом!
Я откинулся в изнеможении, потом снова наклонился к ней.
— Джордж будет думать, что это его ребенок?
— Он будет самым счастливым человеком на базе.
Вернулась Алиса. Она не зря прихорашивалась — в воздухе засверкали искры.
— Ну, Делия, уже поздно. Пора идти. Рады были встретиться с вами, доктор Коул. Я расскажу Джорджу.
— До свидания, девушки. Я ему напишу.
— Он огорчится, что разминулся с вами.
Каждая из этих реплик повторялась несколько раз. Я сообразил, что рукопожатия будут излишни. Оставшись один, я заказал еще пива, снова раскурил трубку и стал читать. За мой стол сели другие. Когда подошло время, я сделал, как велела Алиса, и крадучись обогнул ресторан, чтобы забрать велосипед. Алиса ждала на трамвайной остановке. Отойдя от меня и почти не повернув головы, она сказала:
— Я сяду впереди. Может, вы поедете на Вашингтон-сквер на велосипеде?
— Нет. Ночью разрешают ехать с велосипедом на задней площадке.
— В кино я не хочу. Я знаю тихий бар, там можно поговорить. Около телеграфа. Если в трамвае будут знакомые, скажу, что еду на телеграф получить перевод от матери. Вы идите за мной по Темза-стрит, но поотстав на квартал.
— Моя квартира всего в нескольких кварталах от телеграфа — может, пойдем ко мне?
— Я не говорила, что мы пойдем к вам! С чего вы взяли?
— Вы сказали, что любите собак.
— Бар называется «Якорь». Пока я буду говорить с телеграфистом, ждите меня в «Якоре» прямо возле двери. Без кавалеров туда не пускают. — Она посмотрела на меня свирепым взглядом. — Это очень опасно, но мне все равно.
— Ах, Алиса, может быть, прямо пойдем ко мне? У меня есть немного виски.
— Сказано вам! Я еще не решила.
С лязгом и скрежетом подъехал трамвай. Алиса чинно вошла и уселась на переднем сиденье. На остановке «Перекресток первой мили» в вагон вошли ее знакомые — флотский старшина с женой.
— Алиса, дорогая, куда ты?
Алиса разразилась целой повестью, полной бедствий и чудес. Ее слушали разинув рты. На Вашингтон-сквер все пассажиры вышли. Друзья всячески старались ее подбодрить. «Ничего, все будет хорошо. Спокойной ночи, дорогая. В следующий раз, когда увидимся, все нам расскажи».
Я снова выполнил ее инструкции. Через большое окно телеграфа я видел, как она рассказывает очередную душераздирающую историю дежурному. Наконец, она решительно направилась ко мне, постукивая каблуками по кирпичному тротуару. Вдруг посреди улицы к ней пристали два подгулявших матроса. Алиса ухитрилась сделать три вещи одновременно: подала мне знак скрыться в «Якоре», повернула обратно, словно забыла что-то на телеграфе, и уронила сумочку.
— Алиса, киса! Как ты в город забрела?
— Алиса, а где Джордж? Где наш Джорджи, старый негодяй?
— Боже мой, я потеряла сумочку. Мистер Уилсон, помогите мне найти сумочку. Ой, наверно, забыла на телеграфе. Какой ужас! Я умру! Мистер Вестервельдт, помогите мне найти сумочку.
— Вон она где. Гляди! А за это поцелую — один разок, а?
— Мистер Уилсон! Вот уж не ожидала от вас! На этот раз я Джорджу не скажу, но больше так не говорите. Я ужасно спешила, чтобы отправить перевод сегодня, до закрытия. Мистер Вестервельдт, пожалуйста… уберите… вашу… руку. За мной по Темза-стрит шел береговой патруль. По-моему, вам лучше свернуть на Спринг-стрит. Уже десятый час.
Военным морякам ходить по Темза-стрит не разрешалось. Они последовали ее совету и побрели в гору.
С застывшим лицом она решительно вступила в «Якорь», взяла меня под руку — женщин без кавалеров не пускают в таверны на северной стороне Темза-стрит — и повлекла к последней кабинке в глубине зала. Она села у стены, съежилась, сразу став маленькой, как ребенок, и прошептала сквозь зубы:
— Уф, пронесло. Если бы они увидели меня с вами, не знаю, что было бы.
Я прошептал:
— Что вам заказать?
На меня опять посмотрели как на слабоумного. Она опустила голову и сказала:
— Ну, «Ромовый поплавок», конечно.
— Алиса, поймите наконец, я не моряк. Я не знаю морского языка. Пожалуйста, не ведите себя, как Делия. Я не глупый; я просто не сведущий, я не был ни в Норфолке, ни в Панаме. Зато бывал в местах поинтересней.
Она удивилась, но промолчала. Молчала Алиса внушительно; пользуясь школьным выражением — слышно было, как «шарики перекатываются». «Ромовые поплавки» оказались ромом с имбирным пивом — сочетание, которого я не выношу. Она набросилась на свой, словно умирала от жажды.
— Как было в Панаме?
— Жарко… не так, как здесь.
— А что вы делали в Норфолке?
