*………*………*
— Ты, боярин, хочешь, чтобы я на веру взял то, что ты тут сказывал? — спросил я Шаховского, как только тот закончил свой душещепательный рассказ про душевные терзания Пожарского.
— Нет, государь! Прошу спросить с него, ты был к князю Пожарскому ранее милостив, — сказал Григорий Петрович.
Мне хотелось сразу же поговорить с Пожарским, да послать за Мининым. Герои все-таки. Но времена Смуты столь туманны, что не понять кто с кем и за кого. Потому верить нельзя никому, даже Дмитрию Пожарскому, в этом варианте истории еще не успевшим значительно выделится.
— Учини дознание! Поспрашивай у московских стрельцов, наемников. Коли случится так, что князь Пожарский призывал всех перейти ко мне, да замедлял переходы, кабы опоздать, то приму его и приближу, — сказал я и отвернулся, не желая больше разговаривать.
Мне еще предстояла работа. Как бы странно не звучало в это время, но я работал с бумагами. Калуга, Кашира, Ростиславо, Тула, Рыльск, Путивль и иные города теперь подчиняются мне. Следовательно, нужно хоть как-то понять, что это мне досталось.
По мере того, как присягали города, а Калуга присягнула только вчера, я требовал с местных властей, которые пока не менял, кроме Рязани, где сами жители схватили и бросили в холодную, информацию по количеству доходов-расходов. Сколько и когда платили налогов, сколько населения, какие ремесленные производства имеются? Сколько коней, телег и прочее, прочее. Получалась с одной стороны инвентаризация части государства, с другой, проверка местной власти на лояльность, профпригодность, элементарно, на честность.
Я найду кого послать в какой-нибудь город для проверки и сверки данных, после будут приниматься кадровые решения. Но это дело будущего, пока же я изучал, на что мне вообще стоит рассчитывать. И понял, две вещи: ни о каком богатстве речи быть не может, с иной же стороны, из того, что уже изучил, понял — перспективы есть. И ремесленники имеются и телеги, кони. Всего мало, но в наличие есть. А по налогам… как только я окончательно перенаправлю на себя налогообложение, то заимею более двух тысяч рублей уже в этом году. Да, для развития, ни о чем. Но это полгода нормального содержания той армии, что я имею на данный момент.
Жду ответов из Нижнего Новгорода, Захарий Ляпунов заверил, что города Рязанской земли все падут к моим ногам. Ярославль, Казань, Астрахань и много городов, они так же, даже без взятия Москвы, войдут в мою систему налогообложения. Кроме того, это же только города. Я, как царь, имею множество деревень и земли, города, к примеру, Углич, которые должны давать немало прибытку. Но с собственными землями стоит обождать. Тут без взятия Москвы и полного контроля государства будет сложно.
Ну и вишенкой на торте формирования финансовой подушки безопасности стало мое послание Строгановым.
Я читал и в будущем, да и успел кое что узнать и в этом времени. И понял… Строгановы обуревшие типы. Половина соли, металл, ходят слухи, что и серебро, тысячи крестьян, сами обкладывают местное, уральское население данью. А еще они эксклюзивно торгуют с Сибирью и через них проходит пушнина в Москву. В мутной водичке Смуты они очень даже удачно наживали добро. И пусть писали об астрономических суммах в двести пятьдесят тысяч рублей помощи от Строгоновых разным царям, в том числе и Шуйскому… не верю! Были подачки, чтобы никто не обращал внимания, как бегут крестьяне на строгоновские вотчины. Да и пусть, казалось бы, Урал же нужно развивать! Но не ценой же полного упадка европейской части России⁈
— Так, а это что за письмена? — спросил я пустоту.
Передо мной было письмо, написанное…
— Это что, греческий? Ну и как мне читать, чтобы не спалиться? — продолжал я разговор с самым умным, самым великим и могучим, лучшим из ныне живущих, и тех, кто родится после — с самим собой.
Я знал, что мой предшественник в теле, что я оккупировал, читал и на латинском, и на греческом. Латинский я немного, но знал чуть выше уровня стихотворных высказываний про penis. Римское право изучал, немного столкнулся. Конечно, я не знаю всех склонений и времен, которых, если не ошибаюсь, в латинском языке… до хрена. Но имеется небольшой словарный запас и те же самые выражения помнил. Греческий же не знал абсолютно.
— Ерема! — закричал я так, что, будь Ермолай и в Кашире, мог услышать.
Через пару минут Ермолай уже получал указания привести ко мне разрядного дьяка Луку Латрыгу [разрядный дьяк, по сути, чиновник, администратор в городах, ведавший разрядами. Встречаются чаще в южнорусских городах]. Мне уже рекомендовали этого товарища, чтобы он помогал разбирать бумаги. Я не отказался, но решил чуть выждать, чтобы самому понять принцип современного делопроизводства. Так что, пусть идет и читает. Все-таки, я все еще болею, могу же прикрыть свое неведение греческого языка тем, что болят глаза? И вообще! А должен я перед кем-то оправдываться? Наверное, так же думал и Лжедмитрий I, вплоть до того, как его убили и прах развеяли.
— Государь! — через два часа, когда я уже и перекусил и подремал, пришел тот самый дьяк.
Слово «дьяк» рисует у меня некого человека в рясе, с огроменной, почему-то нечёсаной, бородой. Нет, борода пострижена, да весьма коротко. Волосы чернявые, так же коротко сострижены. Не старый, даже, наоборот, человек, лет тридцати пяти. Хотя для этого времени это уже возраст уважительный. Одет же Лука был в нормальный кафтан. Без изысков, но вполне, насколько я разбираюсь, из добротной красной ткани. Был чем-то похож на стрельца… цветом кафтана, скорее, чем телосложением, так как был полноватым.
— Читать по-гречески умеешь? — спросил я.
— Да, государь. И по-латински и по-польски, по-немецки, — ответил, не разгибаясь, в поклоне, Лука Латрыга.
— Спытаю тебя дважды. По-первой, отчего такой разумник и в Серпухове? Второе, от чего ты Латрыга? — поинтересовался я.
Безусловно, есть много различных ситуаций, когда грамотные люди затирались, забывались, выгонялись. Можно найти много причин, отчего такое было возможно: скинули конкуренты по карьере, не оказал почтение кому-либо, женщины, деньги и связанный с ними криминал. Но в этом времени очень мало людей, которые могли бы похвастать таким знаниями, как Лука. Я бы, к примеру, обязательно привлек его к работе в Кремле. Если, конечно, он не привирает. Но врать государю? Чревато.
— Так был я, государь, — Лука еще больше согнулся в поклоне, а потом и вовсе плюхнулся на колени и лягнулся головой о пол. — С Федором, сыном Бориса Годунова, был. Научал его наукам с иными наставниками, карту земель чертил… Не губи, государь, я ж никак с Годуновыми не знался, токмо научал. А как прознал, что идут убивать Федора Борисовича, так и сбежал. Вот тута дьяку разрядному и помогал. Да сбежал он в Москву. А мне куды бегти? Кабы злато было, так и в Литву подался, но гол я, аки сокол.
— Вот как? — задумчиво сказал я.
Интересный экземплярчик мне попался. Трус, предал своего господина. Но ученый человек должен ли с саблей наголо вставать на защиту, пусть даже монарха? Может это и долг каждого верноподданного, но для того есть войско, рынды, бояре.
— Ну а чего прозвали Латрыгой? — напомнил я Луке второй свой вопрос.
— То отец мой так. Я из Новгород-Северского, там хмельное вино завсегда сторговать можно было. Вот отец и… упивался, апосля и замерз. От того и прозвали отца, да меня с братами, Латрыгами. Так я дворянского роду Лука Мартынович Костылевский, и учился в Острожской школе.
Я не стал спрашивать Луку, почему он представился позорным прозвищем, но не своей благозвучной фамилией. Возможно, потому, что с таким именем, отчеством и фамилией его сразу же приписали в литвины или ляхи, да надавали по мордам? Или вовсе не приняли бы к годуновскому двору, где не так, чтобы и привечали ляхов. А после начала польско-литовской поддержки меня, Лжедмитрия I, так и вовсе выгоняли всех, кто был связан с Литвой.
