Что касается жертв, то их большевики отнесли на счёт «провокаций» со стороны «контрреволюционеров». Газета «Известия» в редакционном комментарии 6 июля подвела тягостный итог происшедшему: «Они добились гибели четырёхсот рабочих, солдат, матросов, женщин и детей, погибших во время панической бесцельной стрельбы вооружённой толпы. Они добились разгрома и ограбления ряда частных квартир, магазинов и в том числе разгрома квартиры председателя продовольственной управы нашего товарища Громана, делегированного революционной демократией… Они добились ослабления нашего фронта, ибо события 3 и 4 июля не могли не отразиться на правильности подвоза продовольствия и снабжения… наши товарищи на фронте принуждены были послать часть своих сил для защиты дела революции». Страницы многих газет были также наполнены скорбными публикациям о похоронах погибших во время Июльского выступления казаков.
Характерной оказалась в дни, последовавшие непосредственно за окончанием активной фазы Июльского выступления, реакция А. Ф. Керенского, уехавшего из Петрограда в самом начале восстания и вернувшегося уже в полностью успокоившуюся столицу. По свидетельству «Русского слова» от 7 июля, Керенский «обратился к публике с краткой речью, в которой указал, что революционное правительство найдёт средство предотвратить дальнейшие выступления предателей русского народа и неприятельских агентов».
Такую, вызывавшую обоснованные опасения в её устойчивости власть в то время мог узурпировать кто угодно. Мог это сделать и Ленин во главе со своим большевистским ЦК, но делать этого не стал, причём по очень простой, но веской причине: первым лозунгом восставших был «Долой Временное правительство!», а вторым — «Вся власть Советам!». И если с первым в то время многие были готовы согласиться, то к реализации второго Ленин был ещё не готов: большинство в Совете было у меньшевиков, и передать власть Совету после свержения Временного правительства означало бы передать власть меньшевикам. Сам Ленин так описал это положение в своём письме «Марксизм и восстание», отправленном из подполья в адрес большевистского ЦК в сентябре 1917 г.: «3–4 июля можно было, не греша против истины, поставить вопрос так: правильнее было бы взять власть, ибо иначе всё равно враги обвинят нас в восстании и расправятся, как с повстанцами. Но из этого нельзя было сделать вывода в пользу взятия власти тогда, ибо объективных условий для победы восстания тогда не было. / 1) Не было ещё за нами класса, являющегося авангардом революции. / Не было ещё большинства у нас среди рабочих и солдат столиц. Теперь оно есть в обоих Советах. Оно создано только историей июля и августа, опытом „расправы“ с большевиками и опытом корниловщины»[109]. Так что состоявшуюся в июле 1917 г. в Петрограде неудачную попытку государственного переворота можно (и следует) считать вполне удавшейся репетицией по отработке взаимодействия штаба большевиков с вооружённой массой солдат и матросов.
5.2. Конец либерализации и VI съезд РСДРП (б)
Несмотря на неоднородность состава и, соответственно, политических взглядов и убеждений членов Временного правительства, их отношение к большевикам было по большей части одинаково отрицательным — в особенности после едва не окончившегося государственным переворотом Июльского выступления. Однако и в этом, казалось бы, ясном вопросе, среди членов правительства обнаружились расхождения, которые сыграли решающую роль в очередной смене его состава, которую Милюков впоследствии назвал «первым кризисом власти и второй коалицией (3 июля — 28 августа)». Выяснение отношений внутри самого Временного правительства выплеснулось на страницы газет, в результате чего стали известны и подробности того, как была организована описанная ранее антибольшевистская кампания. Более того, именно в результате полемики по вопросу о публикации сведений, «разоблачающих» большевиков как германских шпионов, начался очередной кризис, приведший 11 июля к отставке министра-председателя кн. Г. Е. Львова и назначению на его место А. Ф. Керенского. Это назначение также стало одним из многозначительных итогов Июльского выступления.
В новом правительстве Керенский, совмещая пост министра-председателя с постами военного и морского министра, сконцентрировал в своих руках большую власть, а возмущавшийся более всего преждевременным опубликованием сведений о «протоколе Ермоленко» Н. В. Некрасов, бывший до того министром путей сообщения, после удачного начала антибольшевистской кампании получил из рук Керенского пост заместителя министра-председателя и министра финансов: это становится понятным из протоколов заседаний Временного правительства, в которых, среди прочего, отмечались имена и должности присутствовавших членов кабинета.
В своей новой роли главы правительства Керенский, вопреки собственным предыдущим усилиям по либерализации общественной жизни, теперь начал проявлять особенную активность в сторону её, наоборот, всемерного ограничения, с той поправкой, что такая кардинальная смена политики была вызвана разрушительной деятельностью большевиков и была поначалу направлена прежде всего против большевиков и их печатных органов. Однако новый министр-председатель не остановился на мерах, направленных против прессы большевиков, а перешёл к наступлению на свободу печати в целом: Керенский фактически инициировал восстановление предварительной военной цензуры. «Новое время» в номере от 15 (28) июля публикует два сообщения на эту тему, объединённых общим заголовком «Восстановление военной цензуры». В первом из них, «От Временного правительства», сконцентрированы объяснения, долженствовавшие убедить общественность в оправданности предпринимаемых ограничений: «За последнее время наблюдались неоднократные случаи помещения в повременной печати военных сведений, разглашение которых отражалось крайне вредно на ходе военных действий, оказывая иногда прямую помощь врагу… Временное правительство вместе с тем признало нужным ныне же, не ожидая введения в действие постановления о военной цензуре, установить временные правила о воспрещении разглашения в повременной печати военных тайн и установления уголовной за то ответственности». Следом идёт и текст самого постановления: «Воспрещается помещение во всякого рода повременных изданиях и других произведениях печати, без предварительного просмотра военной цензуры, сведений, относящихся к военным действиям российских армии и флота, а равно о состоянии армии и флота, и о всех мероприятиях военного характера, разглашение коих может нанести ущерб интересам российских или союзных армий и флотов. Виновный в нарушении сего постановления, если в деянии его не заключается признаков преступлений, предусмотренных статьёй 108 уголовного уложения, подвергается: заключению в тюрьме на время от двух месяцев до одного года четырёх месяцев, или аресту на время не свыше трёх месяцев, или денежному взысканию не свыше десяти тысяч рублей, причём суд может подвергнуть виновного денежному взысканию независимо от тюремного заключения или ареста. Настоящее постановление ввести в действие по телеграфу до обнародования его правительствующим Сенатом».
Но, как мы уже говорили ранее, цензура политическая — в лице осуществлявшего её в эпоху самодержавия Главного управления по делам печати МВД — была официально ликвидирована решением Временного правительства от 4 марта 1917 г. Однако никакого специального решения по вопросу о ликвидации цензуры военной не принималось. Более того, согласно п. 13 постановления правительства № 11 от 8 марта 1917 г. Юридическому совещанию при Временном правительстве поручалось «разработать вопрос о пределах применения военной цензуры», то есть тем самым фактически подтверждалось, что де-юре военная цензура продолжала действовать. Тем более что с юридической точки зрения между ликвидацией политической и военной цензуры по итогам Февральской революции существовала определённая разница. Другое дело, что по Положению о военной цензуре, введённому в действие с началом войны в 1914 г., этот вид контроля над содержанием печатной прессы осуществлялся под руководством того же Главного управления по делам печати МВД, а поскольку само управление было упразднено, то, следовательно, и военная цензура де-факто прекратила своё действие. И Керенскому как новому главе правительства в июле пришлось фактически восстанавливать действие военной цензуры, при том, что подспудной целью восстановления де-юре цензуры военной было восстановление де-факто и цензуры политической — иначе почему бы Керенский не озаботился этим ранее, а не сразу после Июльского выступления?
В целом события июля-августа 1917 г. позволяют утверждать, что кардинальный поворот политики Временного правительства от политики либерализации общественной жизни произошёл не вообще, а в качестве непосредственной реакции на красноречивую деятельность большевиков, угрожавшую не только весьма относительному общественному спокойствию, но прежде всего власти самого Временного правительства в целом и личной власти Керенского в частности. В итоге и старательно сформированная Временным правительством в период марта-июня 1917 г. либеральная модель общественного устройства была свёрнута, сменившись на разносторонние ограничения всех демократических свобод, в том числе свободы печати.
