В целом события июля-августа 1917 г. позволяют утверждать, что кардинальный поворот политики Временного правительства от политики либерализации общественной жизни произошёл не вообще, а в качестве непосредственной реакции на красноречивую деятельность большевиков, угрожавшую не только весьма относительному общественному спокойствию, но прежде всего власти самого Временного правительства в целом и личной власти Керенского в частности. В итоге и старательно сформированная Временным правительством в период марта-июня 1917 г. либеральная модель общественного устройства была свёрнута, сменившись на разносторонние ограничения всех демократических свобод, в том числе свободы печати.
Ещё одним очевидным итогом Июльского выступления стало поражение кампании по дискредитации большевиков и освобождение большой группы их партийных активистов и вождей: бесконечно держать под арестом значительную в количественном отношении группу активистов без того, чтобы предъявить общественности убедительные доказательства их вины в чём-либо, не представлялось возможным. Следствие, на которое, как это будет показано далее, оказывали давление и сам Керенский, и министерство юстиции Временного правительства, действительно не смогло представить убедительных доказательств «предательства родины» большевиками, как, впрочем, и вообще каких бы то ни было доказательств их вины в чём-либо.
Однако у защитников версии подкупа большевиков со времён 1917 г. остаётся в запасе один оригинальный аргумент: будучи представителем социалистов в правительстве, Керенский будто бы специально не педалировал предъявление доказательств их связи с германским генштабом, опасаясь раскрытия таких же связей между другими левыми партиями, в частности эсеров, и военными штабами стран Антанты. Так, Г. Л. Соболев, например, уверен, что «эсеровская партия сама получала деньги от Антанты. Боясь скандальной огласки, её руководители посчитали за благо снять вопрос с повестки дня». Мы ранее также приводили данные из переписки германских дипломатических и военных чинов, подтверждающие интерес военных союзников России, прежде всего Англии и Франции, к оплате сил, выступавших за войну[110]. Однако, как и в случае с переговорами между офицерами германского генштаба Шидицким и Люберсом, с одной стороны, и русским прапорщиком Ермоленко, с другой, здесь также приходится полагаться лишь на тот же самый, сугубо внешний германский источник. К тому же о том, что «Антанта расходует колоссальные средства для поддержки военных усилий и подкупа влиятельных лиц»[111], германским чинам, по источникам Б. И. Николаевского, рассказали те люди в России, для которых Ленин и большевики составляли ощутимую конкуренцию на политическом поле — меньшевики Шкловский и Аксельрод.
Кроме того, этой версии прямо противоречит поведение Ленина в разгар кампании: объявив поначалу о своей готовности предаться в руки «правосудия», но вовремя оценив происходящее как попытку избавиться от большевиков отнюдь не политическими методами, он поспешил отказаться от этого своего намерения. Ленин, как представляется, не мог прямо рассчитывать на боязнь эсеров в разоблачении их финансовых связей со странами Антанты; скорее, он мог ожидать ещё большего ужесточения уже прозвучавших обвинений в свой адрес и именно поэтому отказался от намерения сдаться на «милость» правосудия. В «Известиях» от 18 июля опубликовано известное заявление Ленина и Зиновьева по этому поводу: «Товарищи! Мы переменили своё намерение подчиниться указу Временного правительства о нашем аресте по следующим мотивам. Из письма бывшего министра юстиции Переверзева, напечатанного в воскресенье в газете „Новое время“, стало совершенно ясно, что „дело“ о шпионаже Ленина и других подстроено совершенно обдуманно партией контрреволюции. Переверзев вполне открыто признал, что пустил в ход непроверенные обвинения, дабы поднять ярость (собственное выражение) против нашей партии». Это публичное объяснение Ленина фактически подтвердил впоследствии советский и правительственный деятель И. Г. Церетели: «Возмущённый вызванным большевистскими демонстрациями кровопролитием на улицах столицы, Переверзев, под влиянием беседы с начальником контрразведки штаба Петроградского военного округа Никитиным, сообщившим ему показания прапорщика Ермоленко о связях Ленина и его ближайших товарищей с германским штабом, принял решение немедленно опубликовать эти данные, чтобы, как он объяснял на другой день в печати, „поднять ярость солдат против изменников родины и революции“. А когда он увидел, что этот его необдуманный поступок вызвал недовольство как в правительстве, так и в центральных органах Советов, то подал в отставку»[112].
Большевики же, кроме того, инициировали проведение расследования со стороны Совета, причём сделали это почти одновременно с публикацией «Живого слова»: газета «Известия» в номере от 6 июля (первая публикация «Живого слова» с обвинением в шпионаже, напомним, состоялась накануне) поместила специальное заявление «От Центрального исполнительного комитета» о том, что «в связи с распространившимися по городу и проникшими уже в печать обвинениями Н. Ленина и других политических деятелей в получении денег из тёмного немецкого источника, Исполнительный комитет доводит до всеобщего сведения, что им, по просьбе представителей большевистской фракции, образована комиссия для расследования этого дела. Ввиду этого, впредь до окончания работы этой комиссии, Ц.К. предлагает воздержаться от распространения позорящих обвинений». При этом в июле 1917 г. большевикам, как известно, было ещё далеко до завоевания большинства в Исполкоме Петросовета, и то, что они при неблагоприятном для них раскладе сил не побоялись инициировать расследование, говорит об их уверенности в своей правоте и отсутствии доказательств у стороны обвинения. Эта не зависевшая от влияния Временного правительства комиссия, так же как и правительственные органы, не нашла подтверждений причастности Ленина к шпионажу в пользу Германии.
Таким образом, эффективно начавшаяся в качестве реакции на попытку переворота антибольшевистская кампания потерпела фиаско и привела к освобождению из «Крестов» около 70 организаторов и участников выступления 3–4 июля. На освобождение повлияло в том числе решительное поведение самих арестантов. Как вспоминал потом один из них, большевик Владимир Антонов-Овсеенко, в начале августа 1917 г. «политические заключённые предъявили прокурору требование: в законный срок (24 часа) рассмотреть их дела, предъявить обвинение, назначить срок суда или же освободить. / Требование это не было удовлетворено», и заключённые объявили голодовку. Это подействовало, и через несколько дней политических начали освобождать. Лишь Льву Троцкому пришлось задержаться в тюрьме дольше других: только в номере от 5 сентября «Известия» одной фразой сообщили, что «т. Троцкий освобождён из-под ареста по постановлению следственных властей под небольшой залог».
В этих условиях, когда большевистский актив находился в «Крестах», а Ленин вынужден скрываться, в конце июля — начале августа 1917 г. большевики устроили VI съезд РСДРП (б). Разумеется, его заседания проходили нелегально, а главные действующие лица, ядро большевистского ЦК, в заседаниях участия не принимали: не было Ленина, Троцкого, Каменева и Зиновьева. Не считая «приветствий Ильичу» и прочих формальностей, вроде подтверждения курса на вооружённое восстание, примечательным на съезде было выступление Николая Бухарина, который напомнил собравшимся, что крестьяне, будучи собственниками, фактически находятся в союзе с буржуазией, и поэтому рассчитывать на их сотрудничество с пролетариатом не приходится. Разумеется, эта точка зрения была с негодованием отвергнута, поскольку Ленин с самого начала, с конца ещё XIX в, придерживался прямо противоположной точки зрения. Фактическим же итогом съезда стала констатация готовности партии к захвату власти. Я. М. Свердлов подтвердил, что со времени VII Апрельской партконференции партия стала по-настоящему массовой, она насчитывала уже 240 тыс. членов и количество это постоянно возрастало, как и количество членов военной организации партии, которая насчитывала десятки тысяч «специалистов». В отчёте «Новой жизни» о съезде большевиков, опубликованном в номере от 2 (15) августа, редакция акцентирует внимание на проекте резолюции о политическом положении: этот документ «признаёт наличность диктатуры контрреволюционной империалистической буржуазии, опирающейся на военную клику из командных верхов, констатирует разложение органов революционной демократии (советов), заменяет лозунг перехода власти к советам лозунгом борьбы с диктатурой контрреволюционной буржуазии».
