- Я настаиваю на встрече!
- Но ведь я завтра уезжаю из Испании, надеюсь, навсегда. Какой же смысл...
- Именно о вашем отъезде и будет разговор.
- О, если только об этом, то вопрос решен окончательно. Никакие разговоры...
- Даже если это касается вашего турне?
- Особенно, если это касается нашего турне, черт побери! Хватит с меня газетной травли!
- Через минуту я буду у вас
- Через минуту вы будете считать ступеньки! И не ногами, а собственными ребрами!
- Уверяю вас, вы этого не сделаете!
- Вы плохо меня знаете...
- Наоборот, слишком хорошо. Вопреки вашим ожиданиям - хорошо!
Тон, каким были сказаны последние слова, резанул ухо и пробудил в душе неясную тревогу.
- Что это, предчувствие? Глупости, просто шантаж! Кто-то из его мадридских или барселонских "друзей", узнав, как хорошо принимают оркестр в Фигерасе... Опять-таки очень подозрительно упоминание о турне. Ведь и в Мадриде, и в Барселоне начиналось именно с шумихи вокруг их гастрольной поездки... Вот поразятся все, когда узнают, как обернулось дело! Надо позвать Адама Розенберга, пусть утрет нос посетителю.
Артур Шредер набрал номер телефона своего импресарио, жившего в этой же гостинице, и пригласил того немедленно зайти.
- Послушайте, Адам, вы разговаривали с кем-нибудь в Фигерасе о нашем будущем турне? - спросил он импресарио, как только тот вошел в номер.
- Да я даже отоспаться после дороги не успел!
- Тут один тип набивается на беседу со мной, намекает опять на турне...
- Может быть, мне остаться и послушать его болтовню?
- Именно об этом я и хотел вас просить. Вдвоем мы скорее избавимся от этого наглеца.
В дверь постучали.
- Войдите! - Розенберг с профессиональной вежливостью широко распахнул дверь.
В комнату вошел стройный молодой человек среднего роста. Ничего наглого не было в его лице, наоборот, оно даже понравилось Шредеру, и он тотчас успокоился. Тем более, что был твердо уверен: своего назойливого гостя он прежде никогда не видел.
- Что ж, придется отложить дела, - сказал Артур примирительно, пододвигая посетителю стул.
- Простите, я хотел бы поговорить с глазу на глаз, - чуть-чуть подчеркнуто ответил тот.
- У меня мет тайн от импресарио, - заносчиво возразил Шредер, к которому вернулся его апломб. Все дела оркестра...
- Тайны могут быть у каждого, - приветливо улыбнулся незнакомец. - У меня, у вас, у сеньора Роэенберга... Так, кажется, ваша фамилия?
- Приятно, что моя скромная персона привлекла ваше внимание. Тем более, что я только вчера прилетел в Испанию.
- Из Копенгагена? В восемнадцать сорок? К сожалению, самолет опоздал на двадцать минут...
- Вы тоже летели в нем? Старею, старею. Всегда так хорошо помнил лица попутчиков, а вот на этот раз вас не приметил. Очень жаль, господин... Розенберг вопросительно поглядел, ожидая, что ему представятся.
Едва уловимая улыбка тронула губы посетителя.
- Я хотел бы представиться господину Шредеру, и притом наедине. О, не потому, что пренебрегаю вашим обществом! Наоборот! Надеюсь встретиться с вами еще не раз, герр Розенберг... Но сегодня, точнее, сейчас... Как человек деловой, вы должны это понять.
Совершенно успокоившись, Розенберг направился к двери и лишь на всякий случаи, уже стоя на пороге, напомнил:
- Я буду у себя в номере.
Незваный гость и Шредер остались одни в комнате.
- С кем имею честь?
- Фред Шульц! - посетитель поднялся со стула и, хотя был в штатском, щелкнул каблуками, как военный.
Эта, казалось бы, незаметная деталь почему-то снова вызвала у Шредера беспокойство.
- Простите, если во время телефонного разговора я был резок, но поймите меня: завтра отъезд, сегодня последний концерт, а все это - хлопоты, хлопоты и еще раз хлопоты.
- Понятно. И, если бы не важное дело, приведшее меня к вам...
- Боюсь, что смогу уделить вам очень мало времени...
- О, я надеюсь, мы быстро договоримся!.. Итак, завтра вы вылетаете в Вену и тотчас же по получении виз - в Россию?
- Да. Могу теперь говорить об этом, не опуская глаз. Высокое искусство победило чернь, вопившую: "Распять его... Распять!" На долю артиста такая победа выпадает не часто, и поэтому я особенно ею дорожу. Вы, наверное, знаете, какой шум подняли газеты вокруг моего имени. И, представьте себе, это обернулось мне на пользу! Приглашения на гастроли посыпались на нас, словно из рога изобилия. Мой импресарио даже не успевает заключать контракты.
- Знаю, слышал. Это прекрасно. Просто прекрасно! Поздравляю! От всего сердца поздравляю, уважаемый маэстро, с заслуженным успехом! И знаете, что мне пришло в голову? Ваше пребывание в России принесет пользу не только вам, но и нам.
- Пользу? Кому это "нам"? - удивился Шредер. Его начал раздражать фамильярный тон непрошеного гостя.
Тот продолжал, словно ничего не замечая:
- Не будем уточнять. На это потребуется время, а у вас ведь его так мало... Объясню только одно: я разговариваю с вами от имени организации, которая ставит своей целью способствовать всестороннему и самому тесному приобщению населения России к европейской культуре.
- Но ведь наши гастроли и преследуют именно эту цель. Подписав этот первый после войны контракт с русскими, я предвидел, что наш приезд...
- Понимаю, понимаю, - прервал его Шульц. Для русских, которых уже тошнит от классики и песенного жанра, ваши концерты будут настоящим праздником. Все это так... Но вы побыли и уехали, а нам надо, чтобы ваши гастроли оставили по себе глубокий след.
- Артист всегда оставляет след в сердцах людей, которым выпало счастье хотя бы единожды приобщиться к его искусству. Надеюсь, мой оркестр, оркестр первого класса, вполне справится с этой скромной задачей.
Не скрывая раздражения. Шредер поднялся, давая понять, что разговор окончен.
Шульц заметил этот маневр, но не шевельнулся.
- Это все сентенции из плохоньких рецензий, герр Шредер. Неужели вы думаете, что они нас устраивают?
Артур Шредер вскипел:
- Какое мне дело до того, устраивает это вас или нет! Я дирижер, слышите, дирижер! И мое дело руководить оркестром, а не плясать под дудку какой-то сомнительной организации, о которой я не знаю и знать не желаю! В конце концов никто вас сюда не звал, вы просто ворвались ко мне в номер, хотя я и предупредил вас, что у меня нет времени! Я попросил бы оставить меня в покое, иначе...
Шредер вскочил с места. Он был готов броситься на посетителя и вышвырнуть его из номера.
Поудобнее устроившись в кресле, Шульц прикурил сигарету и глубоко, с наслаждением затянулся.
- Вы слышали, что я вам сказал? - подступая к нему, Шредер уже почти визжал.
И вдруг у него сперло дыхание.
- Григоре Кокулеску, сядьте! - властно прозвучало из кресла.
Пистолетный выстрел произвел бы на Артура Шредера меньшее впечатление, чем этот окрик. Бледнея и чувствуя, как подкашиваются ноги, он медленно опустился на диван.
В комнате воцарилось молчание. Настороженное и тревожное, оно было красноречивее всяких слов. Каждое его мгновение Артур ощущал как нечто неумолимо непоправимое. Наконец, до его сознания дошло он допустил ошибку, молчанием подтвердив обвинение.
- Что за чепуха! Какой Григоре Кокулеску?
Шульц поднялся, вплотную подошел к Шредеру.
- Мне некогда нянчиться с вами! Бывший сотрудник румынской сигуранцы, военный преступник, заочно приговоренный к расстрелу, - это вы.
- Я музыкант Артур Шредер... С этим вашим Григоре Кокулеску у меня нет ничего общего... Это новая клевета, инсинуация, чтобы помешать гастролям. Если у вас есть какие-то счеты с этим Кокулеску, так вы должны помнить и его внешность .. Присмотритесь ко мне...
Шредер бормотал все это скороговоркой, стараясь словами заглушить страх.
- Что касается внешнего сходства, вы правы. Бывший Григоре действительно мало напоминает теперешнего Артура Шредера.
- Вот видите! - обрадовался дирижер, не уловив насмешки в голосе Шульда.
- Конечно, вижу, и даже в восторге. Мадам Лебек сделала вам великолепную пластическую операцию. Полторы тысячи долларов вы уплатили ей не зря.
- Это какое-то недоразумение, фатальное недоразумение.
- А если я напомню вам адрес ее института? Париж, улица Сен-Доминик...
Шредер не то застонал, не то всхлипнул.
- Хватит... теперь все равно... Но откуда... откуда вы могли узнать?
- Я вижу, в вашем лице сигуранца потеряла не очень предусмотрительного сотрудника. Неужели вам никогда не приходило в голову, что такой институт не может остаться вне поля зрения французской полиции? Мадам Лебек не только отличный специалист своего дела, но и расчетливая хозяйка, за небольшие льготы, предоставляемые ей при взимании налогов, по требованию полиции, инспектор закрывал глаза на часть ее прибылей, - мадам тоже платила небольшими услугами. Тем более, что ее дополнительные обязанности были не столь уж обременительными и сложными: незаметно для клиента сделать два снимка - до и после операции и передать их затем в картотеку префектуры.
