чтобы оформить свой первый в жизни гол. Рома не стал ее перехватывать: зачем отнимать у Катюхи эту радость? Но вот коньки ее подвели: острый зубец в самый неподходящий момент зацепился за лед — и Катюха, проехавшись на животе пару метров, прилетела лбом аккурат в штангу.
Рома рванул к ней.
— Жива?
Но Катюха словно и не заметила падения. Вскочила на ноги и победно толкнула оказавшуюся под ней шайбу в ворота. Вскинула довольно клюшку, но снова не рассчитала. Нога у нее поехала, Катюха неловко выгнулась — и Рома подхватил ее под спину, помогая вернуть равновесие. Катя выдохнула и счастливо рассмеялась.
— Как же это сложно, Ромка! — заявила она, схватившись за его вторую руку и сияя глазами. — И как весело!
— Весело, — согласился он, не в силах отвести от нее взгляд. Ну же, Катюха, разве сама не чувствуешь, как нам хорошо вместе? Без всяких Карпоносов, без бильярдов и «Пурмарили»? Без издевательств над собой и без слез из-за новой неудачи? Я же вижу, что ты сейчас счастлива! Как заставить тебя увидеть это же самое? И понять? — Хорош? Или продолжим?
— Конечно, продолжим! — с забавным возмущением заявила Катюха и красиво, фигурно, змейкой отъехала от него. Выудила из ворот шайбу и прикрыла ее крюком. — Теперь ты попробуй отними!
Тут уже и у Ромы пробудился азарт. Но невозможно, в самом деле, оставаться равнодушным к Катюхиному пылу. Он пытался еще как-то осторожничать, сдерживать темп, но Катюха снова и снова кидалась в нападение — и с такой улыбкой, с таким искушающим лукавством, с таким желанием снова одолеть умелого хоккеиста Давыдова, что Рома отпустил себя. Отбирал, обводил, забивал — красовался по полной и не чувствовал под восхищенным Катюхиным взглядом и капли стыда. Не было ему стыдно за ее и свою радость, сколько бы ни напоминала упрямая совесть о том, что Катюха встречается с другим и вроде как бы даже влюблена в него. На все было наплевать, кроме этих горящих глаз, горящих щек и горящего льда, который странно что не плавился от их обоюдного с Катюхой жара.
— Шестнадцать — один, Сорокина! — самодовольно сообщил Рома, когда до девяти часов оставалось двадцать минут и стоило уже начинать собираться домой. Однако Катюха в ту же секунду каким-от обманным движением выхватила у него шайбу и бросилась к воротам. Рома, прижав к боку клюшку, зааплодировал ее настойчивости, и лед на этот раз не подвел. Легкий замах, удар — и вот Катюха уже прыгала на своих фигурках, как будто выиграла кубок Стенли.
— Шестнадцать — два, Давыдов! — звонко подытожила она. — Скажи, я хорошая ученица!
— Самая лучшая! — без секунды сомнений ответил Рома и, скинув краги, протянул Катюхе руку, чтобы обменяться с противником традиционным рукопожатием. Катя с улыбкой вложила в его руку свою, и Рома, не выпуская, притянул ее к себе. Вгляделся внимательно в голубые глаза, чувствуя, как перехватывает от ее близости горло. — Два бездарных года, Сорокина, а ведь давно мог научить тебя хоккею, — хрипловато выговорил он. Глупость, конечно, брякнул, но Катя, не отводя глаз, только как-то завороженно кивнула и сильнее сжала его пальцы. Разум начал предавать.
— Ты сумасшедший, Ромка, — вдруг прошептала Катюха. Он рвано выдохнул и коснулся ее щеки.
— Кать…
От резкого звонка телефона они вздрогнули оба. Завертели головами, ничего не понимая и пытаясь сообразить, откуда раздается мелодия и что с ней вообще делать.
Катя расчухалась первой.
— Строев, наверное, не может дождаться, чтобы наследника мне спихнуть, — наполовину раздраженно, наполовину виновато предположила она и указала на брошенную у бортика сумку для коньков. Рома выдавил старательно беззаботную улыбку и дунул Катюхе в лоб, разметая челку.
— В следующий раз бери наследника с собой, я найду ему занятие, — предложил он, и Катя, в первую секунду вскинув брови от удивления, следом искренне заулыбалась.
— Скажу Строеву, пусть купит Игорешке клюшку, — согласилась она и поплелась к бортику. Уходить с катка ей, кажется, совсем не хотелось.
Переобувались, однако, по возможности быстро. А вот идти в сапогах, как Рома и предполагал, Катюха сумела с трудом. Эйфория спала, и мышцы тут же дали о себе знать.
— Тебе бы ванну сейчас расслабляющую, ну или контрастный душ, на худой конец, — сочувствующе проговорил Рома, великодушно подставив Сорокиной свой локоть. — А потом крепкий сон на пару-тройку часов — тогда, глядишь, до завтра и оклемаешься.
Катюха вцепилась в его руку и показательно застонала.
— Какая ванна, какой сон, Давыдов? Игорешку ни на минуту нельзя одного оставить, иначе потом дом не соберешь.
Рома хмыкнул: да, этого бутуза он запомнил.
— Тогда предлагаю шантаж. Завтра у тебя контрольная по матану, если я не ошибаюсь? Вот и предупреди Строева, что не сможешь прийти, если тебе откажут в ванне. Твой нынешний вид, поверь, сотрет все сомнения в твоей честности.
Катя хихикнула и тепло вздохнула.
— Попробую, Ром, — пообещала она. — Но если завтра меня не будет на остановке, ты знаешь, кого за это благодарить.
— Себя? — подначил он ее, но Катя только закатила глаза и почти повисла на Роминой руке. Он забрал у нее сумку с коньками и клюшку. — Если что, зови на помощь. Много не обещаю, но на пару часов Игореху займу. Мне как раз нужен еще один испытатель для «Лизиной фермы».
Он ожидал, что она зайдется благодарностью или начнет отнекиваться, напоминая, что Давыдов и так все время ее спасает, но Катя вдруг коротко выдохнула, а потом, напротив, глубоко вздохнула.
— Хорошо, Ром, — пообещала она, и его неожиданно прошило до самых потрохов. Перед глазами так и встала сногсшибательная картина с голой Катюхой в ванне, полной пены. В штанах стало тесно, и Рома только молча кивнул, не рискуя доверять голосу. Он определенно становился озабоченным. И надо уже было что-то с этим делать.
Дальше шли молча, но эта тишина вовсе не казалась тяжелой. Катя доверчиво прижималась к Роминому плечу, а он теперь поддерживал ее за талию и готовил категоричную речь в
