— У меня была такая же информация, — сказал Алан.
— Информация оказалась неверной. Никаких фотографий Бьюкенена со мной не было обнаружено. А самого Бейли не успели допросить: спрятанная в сумке для пикника бомба была взорвана.
— Так нам было приказано, — настойчивым тоном произнес Алан. — Локационный передатчик в стенке сумки должен был вывести группу на Бейли, когда Бьюкенен передаст деньги. Потом взрывное устройство С—4, также размещенное в стенках сумки, должно быть приведено в действие с помощью дистанционного управления. И проблема Бейли перестанет существовать.
— Вы упрощаете дело, чтобы оправдать неудачу. Был конкретный приказ: подождать на тот случай, если у Бейли назначена встреча с этой женщиной-фотографом, которая помогала ему. И С—4 было выбрано потому, что давало удобную возможность позаботиться о них обоих.
— На тот случай, если они встретятся, — подчеркнул Алан. — А вдруг Бейли уже расплатился с ней и не собирался больше встречаться? Или вдруг Бейли взял бы деньги и бросил сумку?
— Значит, вы признаете, что ваши люди не выполнили приказ и вступили в дело преждевременно.
Алан промолчал.
— Так что же? — спросил полковник.
— Дело в том, что никто не ослушался приказа. Бомба взорвалась самопроизвольно.
— Самопроизвольно?
— Собиравший бомбу эксперт думал, что установил дистанционный взрыватель на частоту, которая в данном районе не применялась. Собственно, привести в действие ее должны были две различные, редко используемые радиочастоты, одна приведет ее в боевую готовность, а другая взорвет. Но вы посмотрите, сколько всяких судов в Форт-Лодердейле. Сколько радиоаппаратов двусторонней связи. По-видимому, там вообще нет редко используемых частот.
— Черт возьми, — возмутился полковник. — Ведь бомба могла взорваться в руках у Бьюкенена прежде, чем он передал бы сумку Бейли.
— Не понимаю, почему это должно вас беспокоить. Вы ведь только что говорили о возможной ликвидации Бьюкенена.
Полковник был, казалось, озадачен. Потом он вдруг понял, в чем дело.
— Ликвидировать не значит физически уничтожить. Что с вами такое? Не думаете же вы, в самом деле, что я прикажу убить одного из своих людей, офицера, служившего мне верой и правдой много лет?
— Его верность осталась недоказанной. — Алан показал на один из многочисленных телеэкранов, где Бьюкенен в черно-белом изображении сидел на диване — глаза закрыты, лицо встревоженное, запотевший стакан с разбавленным виски прижат к собравшемуся в складки лбу. — Я не убежден, что в разговоре со мной он сказал правду.
— Вы имеете в виду паспорт?
— Нет, я не о паспорте. Об открытке. Именно она меня беспокоит. Думаю, он что-то утаил. Думаю, он мне солгал.
— Зачем бы ему это делать?
— Точно не знаю. Вы сами признали, что он работал секретным агентом под множеством имен и прикрытий какое-то невероятно длительное время. В Мексике он был сильно травмирован физически. Очевидно, у него до сих пор болит голова. Может, он вот-вот начнет разваливаться на части. Где-то болтаются фотографии, на которых вы фигурируете вместе с ним, и мы не можем их найти. Наконец, есть женщина, которая видела Бейли с Бьюкененом и вас с Бьюкененом. Масса неувязок. Если Бьюкенен скомпрометирован, если он сломается, то нам, очевидно, никак не нужен еще один Хазенфус.
Алан имел в виду бывшего морского пехотинца Юджина Хазенфуса, сбитого в 1986 году над территорией марксистской Никарагуа, когда он перебрасывал оружие мятежникам-«коктрас», которых поддерживали Соединенные Штаты. Будучи допрошен никарагуанскими властями, Хазенфус впутал в это дело ЦРУ и вызвал политический скандал, из которого стало ясно, что в Никарагуа ведется тайная война, направляемая Белым домом. Так как Хазенфус был завербован через посредников, то ЦРУ смогло легко откреститься от какой бы то ни было связи с ним. Тем не менее уже одно то, что к ЦРУ было привлечено внимание конгресса и средств массовой информации, оказалось чревато крупными неприятностями.
— Бьюкенен никогда не стал бы болтать, — ответил полковник. — Никогда не нанес бы ущерба нашей безопасности.
— Вероятно, то же самое кто-то говорил и о Хазенфусе во время его вербовки.
— До этого дело никогда не дойдет, — стоял на своем полковник. — Я принял решение. Перевожу Бьюкенена в резерв. Будем выводить его из игры потихонечку, чтобы он не испытал шока при «пересадке». А может, он согласится стать инструктором по боевой подготовке. Как бы то ни было, дни секретной работы для него закончились.
— Завтра, после того как он пройдет вновь томографическое обследование…
— К чему вы клоните? — насторожился полковник.
— Я хотел бы, чтобы ему ввели амитал натрия, а потом допросили его насчет той открытки, — пояснил Алан.
— Нет.
— Но…
— Нет, — повторил полковник. — Он мой агент, и я знаю, как он отреагирует на такой метод допроса. Он сочтет, что находится под угрозой, что его оскорбили и предали. Вот тогда мы и получим проблему. Самый быстрый способ сделать человека нелояльным — это обращаться с ним так, как если бы он был таковым.
— Тогда я настаиваю, чтобы его хотя бы держали под наблюдением. Что-то в нем мне не нравится. И все еще не дает покоя та открытка.
— Держать под наблюдением? — Полковник пожал плечами и повернулся лицом к телемониторам, к черно-белой картинке, где Бьюкенен сидел, устало откинувшись на спинку дивана, и глаза его были крепко зажмурены, как при сильной головной боли, а ко лбу он прижимал стакан с виски. — С этим у меня нет проблем. Собственно говоря, именно этим мы и занимаемся.
8
Отстраненный от работы, но еще не знающий этого Бьюкенен не отдавал себе отчета в том, что его называли его настоящим именем, когда человек в спортивном пиджаке в коричневую клетку допрашивал его накануне вечером. Но как только тот обратил его внимание на это обстоятельство, как только Бьюкенен понял, что находится в подвешенном состоянии, он пришел в крайнее смущение из-за этого имени. Он так основательно вживался в свои роли, что за прошедшие восемь лет редко думал о себе как о Бьюкенене. Это было бы несовместимо с его многочисленными перевоплощениями. Он не просто притворялся этими людьми. Он ими был. Должен был быть. Малейшее выпадение из образа могло стоить ему жизни. По большей части ему так хорошо удавалось изгнать имя Бьюкенен из своего сознания, что, если бы кто-то предпринял попытку испытать его, неожиданно выкрикнув это имя у него за спиной, он бы не обернулся. Привычка была бы не властна над ним. Это имя воспринималось бы как принадлежащее кому-то другому.
Но сейчас, когда называвший себя Аланом мужчина вез его на обследование, Бьюкенен внутренне корчился каждый раз, как сопровождающий произносил это имя, а делалось это часто и, по всей видимости, намеренно. Бьюкенен чувствовал при этом то же, что и тогда, когда впервые пригласил девушку на танец, или когда впервые услышал свой голос в магнитофонной записи, или когда впервые занимался любовью. Но сомнения и восторг, пережитые им тогда, рождали в нем положительные чувства, тогда как смущение от того, что к нему обращаются «Бьюкенен», перерастало во что-то негативное, что-то похожее на страх. Он чувствовал себя незащищенным, уязвимым, ощущал угрозу для себя. Не называй меня так. Если кое-кто узнает, кто я такой на самом деле, мне можно будет заказывать гроб.
В городе Фэрфаксе, штат Вирджиния, в частной клинике, курируемой, по всей вероятности, руководителями Бьюкенена, ему опять стало не по себе, и он внутренне ежился, потому что проводивший обследование врач упорно называл его настоящим именем.
Как вы себя чувствуете, мистер Бьюкенен? Голова еще болит, мистер Бьюкенен? Мне надо провести с вами несколько тестов, мистер Бьюкенен. Отличные реакции, мистер Бьюкенен. Моя медсестра проводит вас вниз, на томографию, мистер Бьюкенен.
Черт, они не потрудились дать мне даже минимального прикрытия, думал Бьюкенен. Назвали бы хоть Джоном Доу, на худой конец. Даже без подтверждающих документов. Для того чтобы провести медицинское обследование, подошла бы любая фамилия. Так нет, на медицинской карте, которую держит в руках врач, стоит мое настоящее имя. Понятно, что они должны оберегать псевдоним Дона Колтона. Но мне и не обязательно было им пользоваться. Я мог бы взять любое имя. А так, когда моя настоящая фамилия стоит на бланке обследования, кто угодно может путем сравнения «увязать» меня с Виктором Грантом через его томографию.
Врач закончил рассматривать снимок и повернулся к нему.
— Хорошие новости. Площадь повреждения значительно сократилась, мистер Бьюкенен.
Если он хоть еще один раз меня так назовет, я не знаю, что с ним сделаю.
