Вокруг стремительно стало темнеть, и я, задрав голову, с ужасом и восторгом смотрел, как кошачья лапка падает прямо на нас, закрывая собой все вокруг и не оставляя шансов избежать столкновения. А потом у меня в голове что-то дернулось, все поплыло перед глазами, и я рухнул вниз, больше не ощущая движения рук вокруг, но слыша нарастающий плеск воды. Приоткрыв глаза, я увидел, что кошачья лапка прихлопнула окружающее, оставив густые темные разводы, похожие на пыль, но как-то прошла сквозь меня. Грязь, смешавшись с вылезавшими из нее людьми и обрывками эпизодов моей жизни, теперь превратилась в мутный немыслимый поток, который подхватил и закружил меня, неся куда-то в сторону центрального входа в лагерь. Или здесь теперь нет больше вообще ничего из привычного мира?
Несмотря на то что я неплохо плавал, в этой необыкновенно тяжелой мешанине было очень сложно двигаться, и в какой-то момент я понял, что могу просто утонуть в смеси своих воспоминаний и, что самое страшное, не умереть, а только снова ими нахлебаться. А этого никак не хотелось – ведь, несмотря на потрясение и ужас от происходящего, я только сейчас понял, что мне стало намного легче, словно все это поле, излившись из меня, позволило остаться внутри только чему-то настоящему, реальному и очень хорошему. Может быть, самой человеческой сущности. Вернуть же все назад значило, пожалуй, продолжать обманываться и лишь жалко, бессмысленно существовать. Но к чему такое подобие жизни?
– Помогите мне. Я хочу избавиться от всего! – закричал я, давясь и не понимая, к кому именно обращаюсь. – Хочу просто жить!
И здесь меня сильно ударило о прутья ворот, где, разумеется, уже невозможно было различить кошачью лапку, даже если она продолжала там торчать. Я попытался уцепиться руками за неровные камни столбов, но меня нещадно перевернуло и швырнуло в сторону, закружив в безумном водовороте, но, кажется, отрывая неведомой силой прочь от этого потока. Мельком я увидел, как жижа круто изменила направление и стала таять, постепенно светлея и словно отходя на задний план, но явно уже не дотягиваясь до меня. А я летел куда-то вдаль, к неожиданно снова ставшему ярко-синим и глубоким небу, потом почувствовал болезненные хлесткие удары, треск и с грохотом приземлился на что-то тягучее, подняв вокруг фонтан брызг и, кажется, потеряв на некоторое время сознание.
А потом все снова вернулось, но было совсем другим. Я закашлялся и выплюнул зловонную воду, убирая рукой с лица тину и чувствуя, как мои плечи непроизвольно передергиваются. Все вокруг было спокойно – просто лес с пением птиц и своими необыкновенными звуками. Вода в «переплюйке» была холодной, но казалась почему-то необыкновенно настоящей и желанной, как и зажатая в правой руке мертвая кошачья лапка, кажется, излучающая тлеющее тепло. Я некоторое время смотрел на нее, но не чувствовал больше страха, беспокойства или надежды. Вообще ничего, кроме невероятного облегчения и уверенности в том, что, пожалуй, нам наконец-то необходимо расстаться и сделать это самым подобающим образом. Каким? Наверное, ответ был очевиден.
С трудом приподнявшись, я неуверенно вскарабкался по склону, цепляясь за траву и ветки деревьев, а потом увидел рядом приветливо мерцающий просвет и пошел в ту сторону. В теле ощущалась удивительная легкость, а в душе росла уверенность, что теперь все будет обязательно хорошо. И как я только мог заподозрить другое буквально вчера? Сейчас, даже несмотря на бережно зажатую в растопыренных пальцах кошачью лапку, все произошедшее казалось каким-то фантастическим и произошедшим если и на самом деле со мной, то очень давно. Может быть, так оно и есть?
Через несколько минут я вышел на развороченную бетонную дорогу и убедился, что оказался прямо рядом с центральным входом в пионерский лагерь. Створки ворот были по-прежнему закрыты, и замок висел на прежнем месте, только не было кошачьей лапки. Конечно – ведь она по-прежнему зажата у меня в руке. «Фольксваген» риелтора пропал, и я был этому почему-то рад, впрочем, наверное, как и вообще всему сейчас, когда так хотелось жить, полноценно чувствовать и быть счастливым, отбросив старое, и открытым для нового и реального.
Перейдя «бетонку», я начал подниматься на холм для «пикников» во время «родительских дней». Именно это место мне казалось подходящим для того, чтобы сделать импровизированную могилу и достойно расстаться с кошачьей лапкой. Остановившись напротив высокого раскидистого дерева, я почувствовал, как в душе шевельнулись какие-то воспоминания, связанные с ним, но не захотел развивать эту тему. Хватит с меня всего такого – ведь именно прошлое, чтобы оно не мешало настоящему и будущему, я собираюсь сейчас хоронить, а не кошачью лапку, явившуюся, скорее, символом этого, который я умудрялся игнорировать столько лет.
– Здесь тебе будет удобно, и не обижайся, если не стану навещать, – бормотал я, копая неудобной гнущейся и потрескивающей палкой мягкую землю. – Покойся с миром, и большое тебе за все спасибо.
Когда углубление показалось мне достаточным, я бережно положил туда остывшую лапку, а потом, спохватившись, покопался в карманах и аккуратно завернул ее в измазанный в земле платок. Так гораздо лучше. Гроб в этом случае, пожалуй, будет совершенно неуместен.
– Оставайся там, где ты сделала для меня так много.
Я аккуратно начал засыпать руками землю, старательно сделав небольшой холмик. Потом, оглянувшись, спустился к воротам и осторожно извлек один из выщербленных шатающихся камней, вернулся к могиле и поставил его как надгробие. Конечно, можно было бы нацарапать какую-нибудь проникновенную надпись, но это было уже явно лишним.
Некоторое время просто постояв над импровизированной могилой, я решительно повернулся спиной и, бросив последний взгляд на старый пионерский лагерь, оказался на «бетонке», намереваясь дойти до платформы. Когда-то это удавалось без проблем – посмотрим, получится ли теперь. И ноги сами понесли меня вперед. Сначала я сдерживался, а потом перешел на бег, желая поскорее насладиться реальностью, кажущейся прекрасной без надуманной шелухи и комьев навязчивых воспоминаний. Конечно, они были моим прошлым, а кто-то скажет еще и о необходимом опыте, но без этого все казалось намного проще, лучше и, самое главное, было настоящим. Только надо оставить как можно дальше за собой старый лагерь и все, что с ним связано, и сделать это навсегда.
Я почувствовал приятную вибрацию и знакомый писк – на телефон пришло сообщение. Достав из кармана «Моторолу», я, не снижая темпа, шепотом прочитал короткий текст, отправленный с «неизвестного номера»:
«К тебе нет никаких вопросов. Можешь возвращаться».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});