«Вы думаете…»
«Что-то должно произойти. Не ураган, не вулкан, что-то другое. Она может. Мы же с тобой – и Коля – убедились, что Она может говорить с нами. Он дал Ей понять… И Она ответила».
«Она его убила».
Я не должен был так думать. При тете Жене – не должен был. Но я не контролировал свои мысли. Вслух я не сказал бы так. Но подумал.
«Она не убивала Колю. Он сам… После той травмы он не всегда понимал… »
Все-таки ей хотелось думать, что Н.Г. не стал бы, будучи в здравом уме…
Он был полностью в здравом уме. Он знал, что делал, и уверенно шел навстречу – чтобы оказаться понятым и чтобы быть понятым правильно. Он сделал то, что решил еще в Москве.
Я не должен так думать, ведь тетя Женя может услышать. Я сумел перебить эту мысль другой:
«Все будет хорошо».
«Да», – сказала тетя Женя, и я опять почувствовал, как по моей левой щеке катится слеза. Это была не моя слеза.
Я устал. Устал думать. Устал думать так, чтобы тете Жене хотелось сидеть рядом. Видимо, я задремал, потому что, открыв глаза, увидел, что на стуле сидит Лиза, гладит меня по правой, неподвижной руке и что-то шепчет. Я видел, как она меня гладит, но не чувствовал.
Я попытался улыбнуться Лизе, но, должно быть, гримаса получилась совсем не такой, как я хотел. Лиза наклонилась и спросила: – Юрочка, тебе больно? Позвать доктора?
Мне не было больно. Я пытался вспомнить, на что было похоже наше упорное восхождение на несуществующую вершину под градом воображаемых камней. Кого напоминал мне Николай Геннадьевич, карабкаясь на скалы, существовавшие только в его и нашем воображении, но все равно смертельно опасные?
Я почти вспомнил – кого.
Я хотел, чтобы Лиза положила свою ладонь поверх моей. Может, мы с ней тоже…
Она положила ладонь мне на лоб, ладонь была холодной, сухой, тяжелой, и мне захотелось ее скинуть. О чем думала Лиза в тот момент? О том, что ей еще долго придется со мной возиться? Об Игорьке? О тете Жене, втянувшей меня в эту историю.
Я не знал, о чем думала Лиза.
Значит, это только наше – мое и тети Жени. Мы там были. Лиза – нет.
А еще Старыгин. Когда мне позволит здоровье, я полечу в Петропавловск. А может, Старыгин приедет в Москву, и мы проведем эксперимент.
Может, это и был Ее дар? Нам с тетей Женей? Всем людям? Способность слышать и понимать друг друга? Может, я теперь и с Ней могу говорить так же свободно?
Почему я не подумал об этом раньше? Я закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Должно быть, Лиза решила, что мне стало хуже, и позвала врача. Я чувствовал неприятные прикосновения к левой руке, мне сделали укол, и я понял, что сейчас усну, но уже на грани яви и сонной нереальности услышал голос, тот же, что слышал тогда, глубокий, тихий и тоскливый, как все беды мира: «Вместе… Все будет… Вдвоем всегда… Нужно…»
* * *
– Ты совсем перестал разговаривать с тетей Женей, – сказала Лиза осуждающе.
Тетя Женя приезжала к нам – проведать меня после выписки из больницы. Мне еще предстояла нелегкая реабилитация, фирма купила путевку в санаторий, и это очень советское слово «санаторий» приятно меня волновало, хотя никуда из дома уезжать не хотелось. Сидеть бы перед телевизором, выключив звук, слушать и думать… а говорить об этом я мог только с тетей Женей и тоже мысленно, нам уже и не нужно было касаться друг друга.
– Это даже невежливо, – продолжала Лиза. – Тетя пришла тебя проведать, а ты за весь вечер слова с ней не сказал.
– Не хотелось разговаривать, – сказал я, не пускаясь в объяснения.
– Она обидится, ты же знаешь свою тетю. Она и раньше была… А теперь, когда осталась одна… Костя, конечно, звонит каждый день, но разве это…
Не обидится. Тетя Женя никогда не обидится на меня.
«Мы с Ней, – сказала она сегодня, – много говорили о том, как все-таки уменьшить скорость потепления. Ей это не так важно – через сто лет начнется полное восстановление химического состава… или через тысячу. Терпела свою болезнь миллиард лет, потерпит еще миллион… А для нас…»
«Да, я знаю, – сказал я. – Мы это тоже обсуждали. Миллион лет не нужен – достаточно пары сотен. Воткнут людям в организм всякие наноштучки, и сможем мы жить в любой атмосфере».
«Такой выход Ее устроил бы, – согласилась тетя Женя. – Ты прав, все к тому идет. И вот еще о чем я подумала. Венера. Там атмосфера без кислорода и, может быть…» «Пятьсот градусов!»
«Четыре миллиарда лет назад на Земле было еще горячее». Об этом можно было поспорить, но я не стал.
– Не обидится тетя Женя, – сказал я, думая о своем. – Она понимает, что мне еще трудно говорить.
Мне не было трудно. Я уже свободно владел речью, да и правой рукой мог двигать почти без ограничений. Почти. Но я действительно мало разговаривал в последнее время – даже дома, даже с Лизой и с Игорьком. Не хотелось. Разговоры утомляли. Я стал другим? Наверное.
Я слышал, как тетя Женя, вернувшись домой, шептала, дожидаясь, пока вскипит чайник: «Я тут ем и пью, а Коля лежит в земле… Я ем и пью, а Коля…»
«Не надо, – сказал я. – Пожалуйста. Николай Геннадьевич не хотел бы… »
«Я тут, а он…» – тетя Женя не могла остановиться. «Оставь ее, – услышал я глубокий и тихий голос. – Ей нужно побыть одной».
«Да, – сказал я. – Тебе это так понятно – быть одной».
Она не ответила. Она не всегда отвечала. Только когда считала нужным. Может, обиделась?
«Не обижайся, – сказал я. – Мне тоже сейчас хочется побыть одному».
Я неожиданно вспомнил, где и когда читал о человеке, поднимавшемся по крутому склону на вершину вулкана. Вокруг летели камни, но он шел вперед и вверх, размахивая знаменем. Спутники считали его сумасшедшим.
Ау него просто была цель. И он к ней шел.
«Я ем и пью, а Коля… »
«Одиночество – прекрасное состояние. Лучше него только общение».
«Да», – согласился я.
– Лизочек, – сказал я. – Давай пойдем спать. Устал я сегодня.
* * *
Я хотел рассказать о любви. А получилось… Или это все-таки – о любви?
Владимир МИХАЙЛОВ. ПОЛЕ БОЯ
После
Перо Кармака! Перо Кармака! Ответьте Клюву! Перо Кармака… – Молчат. – Продолжайте вызывать! – Ничего нет. Даже фона. – Уснули они там, что ли?
До
Сколько существуют люди, столько они и воюют. Со временем люди меняются, меняются и войны. Там по-прежнему убивают. Но, как бы это сказать, куда как цивилизованнее. И законы ведения войн становятся все более гуманными.
В частности, в последние годы – лет около двухсот – люди перестали сражаться в местах, где обитает мирное население. Не так чтобы сразу, но с разумной постепенностью. Сначала все миры подписали соглашение, по которому применять оружие запрещалось в радиусе ста километров от любого населенного пункта. Военные решили было, что закон этот относится к множеству юридических актов, которые провозглашаются, но не выполняются вследствие их практической неосуществимости. Но после того как два высоких военачальника, как-то незаметно для самих себя перешедших запретный рубеж и применивших оружие, были разжалованы, уволены из вооруженных сил своих миров и к тому же подверглись запрету поступать на военную службу в любом населенном мире даже в качестве рядовых – после таких неприятностей всем стало ясно: дело это не шуточное, и «Закон об удаленности» не относится к числу тех, которые можно, один раз прочитав, повесить на гвоздик.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
