Но, может быть, в возникновении, мифа, исторически тесно связанного с заблуждениями человеческой мысли, и точного научного знания «повинны» все же разные механизмы мышления и воображения?
Долгое время считалось, что для возникновения столь странных и причудливых представлений о мире, какие донесли до нас древние мифы, необходим был какой-то особый тип мышления, отличный от современного. Потебня предполагал в нем отсутствие анализа и критики. Леви-Брюль стремился определить законы этого пралогического мышления. Однако сейчас этот вопрос решается иначе: мышление человека с самого начала развивалось как логическое: мышление современного ученого, создающего научные теории и гипотезы, и мышление древнего человека, создавшего мифы, — разные этапы развития единого логического мышления человека. Из этого исходит советская наука о мифах, это же доказывается работами К. Леви-Стросса. Для нас сейчас особенно важно это внутреннее единство мышления древнего создателя мифов и современного человека.
Присмотримся теперь внимательнее к тем логическим операциям, которые привели в свое время к рождению древних мифов.
Известно, что человеческий разум может делать выводы на основе неполной информации. В любом случае — есть ли в распоряжении человека достаточное количество информации или нет — вывод будет сделан. Человеческий разум не терпит неопределенности, и поэтому истинную информацию, если ее нет, он заменяет ложной или, точнее, к делу не относящейся, снимая, таким образом, для себя эту неопределенность.
Откуда же черпается эта информация? Ответ может быть один — из «внутренних запасников» сознания. Когда информации о тех или иных явлениях поступает мало или человек по каким-то причинам не в состоянии ее освоить, он привлекает информацию из других областей, заменяя ею недостающие звенья. При этом основным инструментом оказывается логическая операция, которая впоследствии получила название вывода по аналогии.
Именно так создавались древние мифы, когда весь окружающий мир мыслился по аналогии с уже известным, освоенным и природа оказывалась во всем подобна человеческому обществу. «Первобытный человек судит по себе и приписывает явления природы преднамеренному действию сознательных сил»[41], - пишет Г. В. Плеханов.
А. М. Золотарев, изучая воззрения австралийских племен, приходит к выводу, что «австралиец рассматривает окружающую природу сквозь призму социальной организации своего племени и переносит на внешний мир ту же классификацию, которой он руководствуется в своей повседневной жизни… социальная организация племени служит прообразом первой широкой классификации внешнего мира»[42].
Таково уж свойство человеческого мышления, что оно от известного идет к неизвестному, такова логика познания. Психологи даже утверждают, что нечто абсолютно новое человеческое сознание просто не примет, для этого нужно, чтобы новое нашло какие-то точки соприкосновения, сцепления с уже известным, освоенным[43]. А самый простой и понятный путь от старого к новому аналогия[44]. Но наличие аналогии как одного из наиболее распространенных способов обработки информации определяется не только характером нашего мышления и неполнотой знаний, но и свойствами самого объективного мира, характером информации.
С точки зрения кибернетики, понятие информация вовсе не обязательно связано с ее осмыслением[45]. Информация — результат неоднородности, разнообразия мира, а значит постижение этой неоднородности невозможно вне сопоставления (термин, употребленный еще Потебней) объектов и явлений. В искусстве это выливается в сравнение на самых разных уровнях — от языковой метафоры до сложных символических и аллегорических образов, форм образного иносказания и художественной деформации (гротеска) Потебня вообще считал сравнение основой художественной образности[46]. В науке же сопоставление всегда поиски подобия, т. е. аналогии.
Теснейшими родственными связями соединены с аналогией и те методы науки, которые активно разрабатываются современной научной методологией моделирование (в том числе и мысленное моделирование) и экстраполяция. Ведь «отношение модели к моделируемому объекту есть… соотношение не тождества, а аналогии»[47].
Одним словом, аналогия, в которой Г. В. Плеханов видит едва ли не главный инструмент древнего мифотворчества («суждение по себе»), не только сохраняет свою силу и в наши дни, она оказывается почти вездесущей, без нее невозможно познание.
Правда, современные ученые, в отличие от древних мифотворцев, отчетливо видят и опасности аналогии. Они предупреждают, что с аналогией нужно обращаться осторожно[48], они любят повторять, что аналогия не доказательство, а наука вправе верить только доказанному; они не забывают напомнить, что «вывод по аналогии лишь правдоподобен»[49], но без аналогии они не могут ступить и шагу.
Парадокс заключается в том, что, как пишет Д. Пойа, «доказательные рассуждения», столь ценимые современной наукой, поскольку, лишь опираясь на них, мы имеем право говорить о точном знании, «не способны давать существенно новые знания об окружающем нас мире». «Все новое, что мы узнаем о мире, связано с правдоподобными рассуждениями… Результат творческой работы математика — доказательное рассуждение, доказательство; но доказательство открывается с помощью подобного доказательства, с помощью, догадки»[50]. Ведь именно «аналогия способна скачком выводить мысль на новые неизвестные рубежи»[51].
Как видим, без аналогии, которая оборачивается то сравнением, то моделированием, то экстраполяцией, не обойтись ни в науке, ни в искусстве. А там, где есть место аналогии, всегда остается лазейка для мифотворчества.
История науки полна такого рода мифоподобными моделями действительности, «физическими мифами», когда непонятные явления, не получая о них достаточного количества информации, объясняли причинами, на деле не имеющими к этим явлениям никакого отношения, но зато понятными по прежнему опыту. Так, астроном В. Пикеринг, наблюдая некоторые изменения лунного ландшафта, объяснял их миграциями насекомых, а В. Гершель видел в солнечных пятнах разрывы в облаках. Общеизвестна история с открытием марсианских «каналов» — в них увидели нечто похожее на земные ирригационные сооружения.
Наука, зная об опасностях, которые таит в себе вывод по аналогии, старается оградить себя от мифотворчества. Она ищет границы, в которых умозаключения по аналогии могут быть корректны, и старается за эти границы не выходить. Существует теория подобия, четко разработаны критерии подобия. Непременными условиями использования аналогии как метода научного познания считаются точность, определенность и объективность ее.
Д. Пойа отказывает сравнению в праве называться аналогией[52], т. е., разумеется, научной аналогией, хотя оно, как мы видели, находится с последней в кровном родстве. Сравнение субъективно, в основе его «не лежат поддающиеся субъективному анализу и измерению факты и отношения». Научная аналогия «должна основываться только на объективном сходстве, совершенно точно определенных отношениях, присущих различным объектам. Поэтому аналогия уместна в тех случаях, когда она является выясненной, т. е. когда условия сходства и различия ясно сформулированы и точно определены. Когда это сделать не удается, аналогия становится смутной»[53].
Но вся беда в том, что вполне ясной и определенной аналогия может быть только на математическом уровне. В тех же науках, которые только начали приобщаться к «лику святых» и пользоваться математическими методами, определенность аналогии будет весьма относительной. Когда речь идет не о математическом расчете, а только о логической операции, всегда остается опасность необоснованности, смутности и даже субъективности аналогии. Особенно это касается тех областей знания, где наука еще не чувствует себя хозяйкой, где ощущается явный дефицит информации.
Он может возникать по разным причинам: информация может вообще не поступать, как в случае с внеземными цивилизациями, например, или эта информация имеется, но по каким-то причинам оказывается недоступной тем или иным слоям общества, неспециалистам. В том и в другом случае вступают в строй механизмы мифообразования — «суждение по себе», замена недостающей информации другой, уже освоенной сознанием. Ведь миф может возникать и как форма освоения какими-то слоями общества научных знаний. Процесс этот совершенно необходим, но тут происходит странное, на первый взгляд, явление — научное знание может превратиться в миф. Не случайно аналогия едва ли не основное оружие популяризаторов.
