— Извинишься за обман. Как кофе?
Леденцов лишь кивнул, жмурясь от удовольствия.
— Лейтенант, а ведь ты очень хитрый парень, а?
— Докажите, товарищ капитан.
— За тобой охотится Сосик с напарником, поскольку ты про них что-то знаешь. Так поделился бы со мной.
— Сам не знаю, что про них знаю.
— В твоих случаях логика начинается со старого мола. Ты увидел избиение и стал свидетелем. Вот тебе и намекнули по голове, чтобы помалкивал.
— Тогда зачем же зазвали писулькой на этот мол?
— Да, тут многое не вяжется, — задумчиво согласился Петельников.
Леденцов вспомнил. Как там...
— «Хорошо вяжутся только носки да шапочки», товарищ капитан.
— Оттуда?
— Оттуда.
— Скоро напишешь?
— Последнюю главу сочиняю. Вы обещали подкинуть мыслей...
Петельников вскочил, словно давно ждал этих слов. Он принес блокнот, швырнул его Леденцову и велел:
— Пиши. Летучие мысли о детективе.
И заходил большими шагами по большой комнате, вдохновляясь на диктовку:
— Первое: детектив есть психологическая головоломка для людей, которые любят поломать голову. Второе: художественное произведение — это зеленое древо жизни, а детектив — это гладкий столб логики. Третье: в детективе должно быть лишь одно убийство, в крайнем случае два, а три убийства — это уже пошлость. Четвертое: детектив — литература будущего...
Леденцов писал исправно. Были у него и свои мысли о детективе, но чужие никогда не помешают.
Петельников вдруг умолк и остановился у него за спиной:
— Все вертится вокруг диско-бара. Если бы ты не зашел туда со студенткой, то ничего бы не было.
— Завтра идете на день рождения, товарищ капитан?
— Кстати, Муравщикова дважды видела Дарью с Сосиком.
Музыка смолкла, образовав непривычную пустоту. Петельников огляделся, словно искал ее по углам.
— Пить хочется. Леденцов, у меня есть электрический самовар, кусковой сахар и баранки. А?
17
Ничего не державшая рука Муравщиковой неестественно окостенела. Инспектор легонько пожал ее, успокаивая. Дарья Крикливец зыркнула темным взглядом и хотела что-то спросить, но Катя опередила — поцеловала и поздравила с днем рождения.
— А это мой друг! — резко представила она инспектора.
Хозяйка опять кольнула его сумрачным взглядом и глухо предложила:
— Снимайте обувь.
Они разулись. Дарья подвела их к двери в комнату и распахнула дверь...
Сперва Петельникову показалось, что в большой комнате темно и пусто. Но внизу, вспугнутый ветерком от двери, заметался трепетный свет — на полу по углам стояли крупные свечи. В их огне светло-зеленый необъятный ковер смотрелся только что отросшей травкой. На нем возлежало человек десять. А посреди, как выгоревшая плешина, темнели бутылки и бутерброды.
— Эй, богдыхане, принимайте свеженьких. Катя со своим другом...
Богдыхане потеснились. Инспектор лег меж Катей и тонкой девицей в сиреневых шароварах и в какой-то кисее, наброшенной на обнаженные плечи. Перед ним возник пузатенький сосуд вроде бы из необожженной глины, налитый коньяком.
— Вкусим за именинницу по единой, аще не претит, то и по другой, — предложил парень в шелковой рубахе, подпоясанной пеньковой веревкой.
Инспектор отхлебнул. Приложившись к сосуду, Катя шепнула, благо лежали они голова к голове:
— Я знаю только ее напарницу.
«Школьница» полулежала в углу почти одна, занавешенная свечным и табачным дымом. Она пила из громадного рога с серебряной цепочкой.
— Закусывайте, икра обветрится, — жеманно посоветовала соседка в кисее и, чтобы не обветрилась, взяла бутерброд и сама.
Петельников совету последовал — черная икра лежала на булке жирно и необветренно. Он начал жевать, всматриваясь и вслушиваясь...
В углу цыганскими песнями тихо страдал магнитофон. Сигаретный дым, перемешавшись с дерганым светом угловых свечей, казался грязноватым и удушливым. Гости переговаривались лениво, ели много икры и пили уже без тостов.
Дарья сидела по-турецки у двери в каком-то зеленом растрепанном одеянии, походившем на халатокомбинезон. Инспектор хотел видеть ее глаза, но тень надежно закрывала лицо хозяйки.
— Она не права, — сказала его кисейная соседка, кивнув на Дарью.
— То есть? — не понял Петельников.
— Одеваются в сиреневое или розовое.
— Почему?
— Диско-тона.
— И сапоги-дутики, а сбоку лейбла, — нашелся он.
— Ты сечешь. Выпьем тюк-в-тюк.
Они чокнулись глиняными чашками, как кирпичами столкнулись. Но тюк-в-тюк. Инспектор отпил коньяк и впервые усомнился в пользе своего возлежания на полу. Ничего он тут не услышит и не узнает. И его рука потянулась за очередным из бутербродов с красной рыбой, лежавших горой на расписных деревянных досках.
— А кем ты работаешь? — спросила кисейная соседка.
— Изобретателем.
— Впервые вижу живого изобретателя, — поперхнулась она смешком.
— Можешь меня потрогать, — разрешил инспектор.
— Я привыкла наоборот.
— Учтем на будущее.
— А что ты изобретаешь?
— Вот телевизор-бар изобрел. Спереди экран, а сзади бар с бутылками.
«Школьница» — ее звали Викой — заливала свой рог пепси-колой. Коньяка она не пила. И Петельников догадался, что́ ему нужно сделать, чтобы вечер окончательно не пропал. Он наметил пластунскую дорожку к этой Вике, которую нужно проползти в удобный момент.
— Дарья! — капризно крикнула розовенькая девица, похожая на крупного малыша. — Поставь рок «Иисус-суперхристос».
— Лучше, Дарьюшка, спой, — предложил парень в шелковой рубахе.
Все закричали и застонали, предвкушая. Кто-то уже тянул гитару. Произошло некоторое движение, во время которого гости прибегли к заметному наползанию на хозяйку. Инспектор этим воспользовался и, как бы случайно, добежал на четвереньках до «школьницы», опрокинув бутерброд с икрой красной на бутерброд с икрой черной.
— Давитесь безалкогольным напитком? — заговорил Петельников.
Она глянула голубыми, полупрозрачными глазами, за которыми, казалось, ничего не было, кроме свечного света.
— А вы давитесь коньяком?
— Я наслаждаюсь.
— Вы его хлебали, как рыбий жир.
— Предпочитаю водочку, — нашелся инспектор.
Если заметила «школьница», что он старается пить меньше, то могла заметить и хозяйка. Но Дарья уже положила тяжелую ладонь на струны и прокашлялась. Контральто, сперва забрезжившее, как зимнее утро, вдруг камертонно ударило по стеклу и глине. Ее голос заволок комнату — она пела о белых розах, любви и пуховой шали, на которую упали те белые розы и, в конечном счете, в которой запуталась та любовь.
— Ну как? — спросил Вику инспектор про пение.
— Такая чувствиночка, аж уши встают дыбом.
Гости захлопали, требуя еще романсов.
— Изобретатель, ты куда уполз? — крикнула лилово-кисейная.
— Подругу подкусываете? — спросил он у Вики, не отозвавшись на «изобретателя».
— Мы вместе работаем.
Это уточнение обнадежило инспектора — Вика подчеркнула, что ничего общего с Дарьей Крикливец не имеет. У инспектора было готово с десяток вопросов, выжимающих информацию незаметно и по капле...
Но лиловокисейная девица подползла-таки и жарко, обдавая его ухо паром, сообщила:
— У меня дома кашпо в макраме на бридах.
Инспектор хотел было попросить ее перевести слова на русский... Вика намеревалась пригубить свой рог... Дарья ущипнула струны, желая спеть... Гости допили сосуды, готовясь выпить под романс...
Но в комнате что-то произошло. Стало тихо — только лишь потрескивало да металось пламя свечей, словно в них падали бабочки. Петельников сел, вскинув голову.
За Дарьей, в дымных сумерках дверного проема стоял тяжелый человек в темных очках, в куртке из черной лайки и в черных брюках, заправленных в белые сапожки. Даже полутьма не скрывала крахмальной белизны его лица.
— Привет, козлы! — щедро улыбнулся Сосик.
18
Петельников велел — пока он гуляет на дне рождения — быстренько поговорить с двумя ребятами: с Юрой из технического училища и со спортсменом Мишей Ефременко. Теперь было о чем спрашивать.
Юру инспектор укараулил возле училища. Невысокий белобрысый паренек в форменной куртке и фуражке с готовностью набычился перед Леденцовым. Инспектор объяснил, кто он и от кого.
— У меня билет в кино.
— А я тебя провожу до кинотеатра.
Они пошли, косясь друг на друга.
— Деньги за колесо я хозяину отдал...
— Молодец, возместил причиненный ущерб.
— Так чего за мной ходите?
— Я хожу не за тобой, а иду вместе с тобой.
— А зачем?
— Вопросы есть...
