— Стращал ты его…
— Так это к слову пришлось, это от гордости. Обидно мне сделалось, шибко поносили вы меня. Тебе за дверь выгонять вздумалось, старостам, вишь ли, и того хуже — вязать меня. А за что вязать-то?..
Алексей Сбыславич помолчал.
— Ты правды хотел — вот правду тебе и сказываю. А что вы обо мне думаете, то для меня давно не тайна. Вот-де пришел безродный людин с Невоозера, никто его не знает, а Михаил Степанович к себе приблизил. Смекнули: приблизил — так неспроста, верный пес он у нынешнего посадника. Ходит по городу, вынюхивает и все, что вынюхает, несет своему благодетелю.
Нехорошо рассмеялся Борис:
— А ты умнее, чем я думал, оказался, Лексей. Слушал я тебя, и сердце надрывалось от жалости: бедный, бедный Сбыславич — и дом-то у него пуст, и друзей нет, и молва идет худая. Но всё-то в словах твоих ложь. А еще худо ты обо мне подумал: поверю-де я твоим байкам, слезу уроню, отпущу с миром. Да зря — отродясь не ронял я слезы, другие слезами горькими умывались. Умоешься и ты, Лексей, кровавой слезой.
Железо на железо натолкнулось. Но не равен был поединок: Борис на своем дворе, и полностью во власти его Сбыславич. А то, что угроза Борисова не пуста, не сомневался Алексей. И верно — есть на Вол хове тихие проруби, никто тела его искать в них до весны не догадается.
— Одолел ты меня, Мирошкинич, — сказал, задохнувшись от злобы Алексей. — В другом месте и в другой раз я бы тебя одолел.
— Еще бабка надвое сказала, — отвечал Борис. — Только сызнова не юли — многое мне про тебя известно.
Ох как не хотелось ему признаваться — от бессилия до немоты сжал кулаки Сбыславич:
— Верно, неспроста заглянул я в вашу избу. Не через меня, через других проведал Михаил Степанович, что хотите вы Димитрия выкрикнуть в посадники.
— А еще?
— Еще говорил Степанович, что вы мутите новгородских простцов, что ежели подтвердится его догадка, то пошлет он вестунов ко Всеволоду, чтобы привести вас к порядку.
— Тебе проверить поручил?
— Мне. Про других не ведаю…
Борис поскреб подбородок: та-ак. Долго думал.
— Вот теперь хоть не вся, но половина правды нам ведома, — сказал он.
— Вся правда, вся, — торопливо заверил его Сбыславич.
— Твоя-то вся. Да не ты один советчик у Михаила — нам бы Лазаря пощупать. Да Звездана.
— Те высоко. До тех я не доберусь…
— Сами пощупаем, — сказал Борис и отстранился от Алексея. — Иди, боле тебя не держу.
— Нешто отпускаешь?! — обрадовался Алексей. Борис засмеялся:
— Выкупать тебя завсегда поспеем. Смекнул ли?
— Как не смекнуть!
— Вот и помалкивай, — Борис помедлил. — А в гости к нам приходи, чего ж не прийти-то?
— Нагостился уж, — махнул рукой Алексей и, внезапно огрузнув, на неверных ногах сошел с крыльца.
2
Бурлил, ревом толпы и бесчинствами полнился Новгород. С Великого моста головою об лед сталкивали Михайловых людей.
Звездану бы порадоваться, что сами новгородцы кончают с коварным своим посадником. Но кричали взъерошенные толпы:
— Не хотим Михаила Степановича. Димитрия Мирошкинича хотим!..
Это куды же Димитрию в посадники? Михаил Степанович у Звездана в крепкой узде, а Димитрий придет — не оберешься лиха. Прикидывается он овечкой.
Михайловы доводчики шныряли по городу, искали зачинщиков. В порубах было тесно — узников бросали куда придется, рыли новые ямы. Перепуганный Святослав безвыездно жил на Городище.
Бесполезно пытался успокоить людей владыка. Бесполезно взывал с амвона к их благоразумию.
Теперь, что ни день, собирались у Митрофана вместе боярин Лазарь и Звездан. Сидели, думали, ничего не придумали. По-старому управлять Великим Новгородом они уже не могли.
Как-то застал их во владычной палате Михаил Степанович.
— А я только что от князя, — сказал он тускло. Сел, распахнул на груди шубу; лицо растерянно, в глазах — лихорадочный блеск.
Владыка Митрофан глядел на него, прищурившись, молчал. Тихо горели лампады. От только что истопленной пристенной печи исходил сухой березовый жар.
— Почто безмолвствуешь, владыко? — не выдержав укоризненной тишины, вскинул голову посадник. — Скажи, како мыслишь?..
— А ли не все сказано? — кивнул за окно Митрофан. — Простцы, да ремесленники, да купцы, да бояре, иже с ними, принесли слово свое ко святой Софии — тебя свергнуть хотят, требуют Димитрия.
— Про то всяк знает. Но не простцы вершат свободную волю Новгорода.
— Кто же?
— Ты, владыко.
— А не тобою ли допрежь того против меня настроены были посады и слободы? Не ты ли подбивал на меня Совет, когда призывал бояр и кончанских старост не слушаться их духовного пастыря, ибо посажен он не волею самих новгородцев, но силою и прислан из Понизья, дабы укреплять неугодные святой Софии новые порядки?.. А нынче сам пал жертвою своих козней и ко мне поспешаешь за помощью? Чем помогу я тебе, ежели слово мое втоптано тобою в навоз?
— Ложь это, владыко! — вскочил Михаил Степанович, заметался по палате. — Вот, боярин не даст мне соврать: верой и правдой служил я и тебе и владимирскому князю.
Лазарь нетерпеливо пошевелился на скамье, метнул вопросительный взгляд в сторону Звездана. Тот сидел, положив подбородок на рукоять поставленного между колен меча, казалось, тихо дремал.
— Ну, — подступился к боярину посадник, — ответь владыке.
— К совести моей взываешь? — бледное лицо Лазаря сделалось почти белым.
Михаил Степанович остановился, будто наткнулся на невидимую стену. Перемена, наступившая в боярине, нехорошо поразила его, сердце сжалось и тут же отпустило: кровь ударила в голову.
— Говори!
— Чего ж не сказать, — медленно начал боярин, — я все сказать могу. И про то, как угрожал ты мне, и про то, как подарками задаривал…
— Рехнулся ты, Лазарь! — закричал Михаил Степанович. — Не слушай его, владыко!
— И про то, как хотел посылать в Киев к митрополиту, дабы дал он Новгороду нового пастыря, — продолжал спокойно Лазарь. — А еще подбивал ты кончанских старост народ подымать против Всеволодовых людей, а на Звездана замышлял клевету, очернить его хотел перед владимирским князем…
Глаза полезли из орбит у Михаила Степановича, не хватало ему в палатах воздуха, заклокотало в горле дыхание.
И вдруг засмеялся посадник:
— Так на кого же возводишь ты хулу?!
— Не хула это, а истинная правда, — сказал боярин и размашисто перекрестился.
Звездан с любопытством разглядывал Михаила Степановича.
— На себя, на себя возводишь ты хулу! — выкрикнул посадник и угрожающе приблизился к боярину.
Отшатнувшись, Лазарь выставил перед собою посох. Выкрикнул визгливо:
— Не подступись!..
— Экая ты загогулина, экой ты шелудивый пес, — слова пообиднее отыскивал Михаил Степанович и с наслаждением хлестал ими боярина. — Верно: задаривал я его, покупал с потрохами, — а он-то, он-то продавался, яко распутная девка. Чего глядишь на него, Звездан? Чего медлишь? Вяжи его да вези ко Всеволоду — пущай князю расскажет, сколь принес ему бед.
И откуда только в Лазаре такое проворство: вскочил он, ударил посадника посохом промеж глаз, откинул посох, вцепился Михаилу Степановичу в бороду.
Могутен посадник, широк в кости — отшвырнул боярина, словно котенка. Тот пролетел мимо лавки и шмякнулся мягким местом об пол, быстро-быстро пополз к Михаилу Степановичу на четвереньках.
— Остановись, боярин, — сказал владыка. — Куды как ты горяч, быстро перенял здешний обычай. Да только мы не на Великом мосту, и не пристало передним мужам, как простому быдлу, идти стенкой на стенку. И ты поостынь, — обратился он к Михаилу Степановичу.
— Да мне-то каково? — тяжело дыша, ответил посадник. — Как наскочил на меня боярин, так я и ответствовал. По лбу не я посохом бил, хулу на честного человека возводил не я. Пущай откажется от своих слов.
Тогда заговорил Звездан:
— Не думал я, что прорвет боярина. Однако же не хулу возводил он на тебя, Михаил Степанович.
— Это как же не хулу-то?
— Сам ты признавался, что покупал Лазаря.
— Вместе мы горячились, чего не бывает… А как мог я еще оправдаться перед владыкой?
— Нет, не откажется Лазарь от своих слов, — покачал головой Звездан. — Это у тебя все быстро и просто делается… А только не купил ты Лазаря, а брал он у тебя дары со Всеволодова позволения. Мы же через него следили за каждым твоим шагом. Вот и прикинь, кто над кем верховодил?
— Так и смута нынешняя — ваших рук дело? — пошатнулся Михаил Степанович.
— Нет, нынешняя смута тобою посеяна, — прав был владыка, — сказал Звездан. — А обернулась она против тебя…
— Воистину, покарал господень меч предателя, — произнес Митрофан и поднял руку, чтобы проклясть посадника.
