«главную добычу, которой татары домогаются во всех войнах своих, составляет большое число пленных, особено мальчиков и девочек, коих они продают туркам и другим соседям. С этой целью они берут с собою большие корзины, похожие на хлебные, для того, чтобы острожно возить с собою взятых в плен детей; но если кто из них ослабеет или занеможет на дороге, то ударяют его оземь или об дерево и мертвого бросают». Затем, Флетчер делает очень ценное сообщение о том, что во время набега его рядовые участники не стерегли «пленников и другую добычу, дабы не отвлекаться от военных занятий», эту функцию в хорошо организованном татарском войске осуществляли особые отряды, принимавшие от загонщиков полонянников и награбленное.[580]
Разбить татарское конное войско, очень маневренное и подвижное, могла многочисленная, не менее мобильная и подготовленная к степной войне армия, состоящая в основном из кавалерийских частей, способных настигнуть и разгромить противника, отбив у него захваченный полон. Важнейшую роль играл временной фактор. К началу нашествия полки должны были расположиться там, куда был нацелен удар главных сил врага. Для этого требовалось наличие хорошо налаженной службы оповещения о готовящемся нападении, способной дать исчерпывающую информацию о численности татарского войска, времени его выступления в поход, маршруте и т. п. В тех случаях, когда станицы и сторожа не успевали сообщить о готовящемся вторжении и противник прорывался на русскую территорию, население, вооружившись, уходило под защиту городов и других пограничных укреплений, прежде всего «заповедей» (засек). Со временем из них формируется знаменитая «Черта», предназначенная для того, чтобы, как минимум, затруднить действия противника, как максимум – остановить его на дальних «украинах» страны.
В отличие от татарских иррегулярных формирований, редко вступавших в прямое сражение с русскими войсками, армии наших западных соседей во время частых столкновений того времени предпочитали прямые военные действия, имевшие целью не столько грабеж пограничных русских территорий, сколько их аннексию. Исход военных решали большие полевые сражения и захват крепостей и других опорных пунктов, контролировавших отдельные участки границы. В этих условиях хорошо организованным, вооруженным и обученным немецким, шведским, польским и литовским армиям московское правительство старалось противопоставить боеспособные войска, отвечающие подобным требованиям. Постоянно совершенствующаяся осадная техника вынуждала московских воевод усиливать оборону крепостей на литовском, немецком (ливонском) и шведском рубежах, брать на вооружение новые средства для осады вражеских и обороны своих городов. Русские оказались хорошими учениками. В 1535 году, во время малолетства Ивана Грозного, поляки взорвали укрепления русской крепости Стародуб пороховой миной, подведенной под ее стены с помощью подземной галереи.[581] Спустя 17 лет, во время осады Казани 1552 года, русские военные инженеры устроили настоящую подземную войну под стенами татарской столицы, обеспечив ее успешное взятие.[582] Много внимания приходилось уделять усилению укреплений. На западных границах невозможно было ограничиться возведением небольших деревянных крепостей, подобно строившимся на юге. На этих рубежах надежным щитом Руси стали каменные и деревянные города. Число их непрерывно росло. Если в первой половине XVI века было возведено 6 каменных, 10 деревянных и 4 земляных крепости, то уже во второй половине этого столетия – 12 каменных и 69 деревянных. Возведение новых цитаделей при Иване Грозном контролировалось специальным приказом Каменных дел. Строительству каждой крепости предшествовала большая подготовительная теоретическая и практическая работа, которая включала тщательное изучение местности, где предполагалось поставить новый город или острог, составление чертежа (плана) укреплений, сметы на строительство, определение необходимых материалов и числа строителей и т. п.
В военное время роль крепостей играли и хорошо укрепленные монашеские обители. По подсчетам М. Н. Тихомирова, в XVI веке в Московском государстве существовал 21 крупный монастырь: 14 находились вблизи Москвы, а 7 других – на дальних подступах к русской столице или на рубежах государства, «каждый из них представлял собою настоящую крепость».[583]
Сложнее обстояло дело с защитой северных русских территорий – Поморья и Подвинья. Открытие английскими капитанами Р. Ченслером и Х. Уиллоби нового морского пути в Россию (вокруг Скандинавии в Белое море) позволило Московскому государству установить сообщение с рядом европейских стран: Англией, Данией, впоследствии Голландией и Францией. Потеря Ругодива (Нарвы), ставшего в годы Ливонской войны главным русским портом, вынудила Ивана Грозного обратить самое пристальное внимание на северные моря, где в то время существовали две русских корабельных пристани. В Холмогорах торговали англичане, а в Колу направлялись купцы из других стран, прежде всего Голландии.[584] 4 марта 1582 года царь приказал строить на мысе Пур-Наволок город Новые Холмогоры (будущий Архангельск), строительство которого велось в 1583–1584 годах, а, по некоторым сведениям – и в 1585 году.[585]
С первых лет существования нового торгового пути перед московским правительством стала важная проблема: северными морями на Русь могли прийти не только торговые суда, но и военные корабли, не только купцы, но и жаждущие легкой наживы морские разбойники, даже неприятельские солдаты. Таким образом, Кольский берег и Беломорье могли подвергнуться как пиратскому набегу, так и настоящему нашествию, ставившему целью отторгнуть у Московского государства единственную дорогу в Европу. Российские власти прекрасно осознавали уязвимость северного края, удаленного от основной территории страны, принимали необходимые меры, укрепляя оборону этих мест. Подтверждением тому стало возведение грозной Соловецкой цитадели.
По-видимому, на всех участках русской границы существовали оптимальные методы ее охраны. Все они отвечали главному требованию – повышению обороноспособности страны. Для выполнения этой задачи правительство не жалело ни сил, ни средств.
Защита южных рубежей
Дозорные отряды выставлялись на татарских дорогах – сакмах – и в прежние годы. Еще более активными действия русских сторожевых постов и станичных разъездов стали на рубеже 1550–1560-х годов. В 1549 году казакам, несущим службу в степи, удалось прервать прямое сообщение Казани и Крыма и перехватить казанских послов, направлявшихся в Бахчисарай, чтобы ипросить себе нового хана из рода Гиреев.[586] Стремясь окончательно решить казанскую проблему, русские власти деятельно укрепляли оборону южных границ, исключая новые крымские нападения. В степь были направлены базировавшиеся в Путивле станицы, в начале лета 1552 года обнаружившие шедшее на Русь войско крымского хана Девлет-Гирея. Первые известия о готовящемся вторжении 16 июня 1552 года доставил царю Иван Стрельник, служивший в станице Айдара Волжина. Из этого сообщения русские воеводы узнали, что враг наступает Изюмской сакмой и, определив участок границы, наиболее вероятный для появления неприятельских войск, направили туда подкрепление. Более подробные сведения о силах и маршруте противника, подтвердившие предварительные расчеты воевод, в Москву доставили сам Айдар Волжин и другой станичник, Василий Александров.[587]
