в основной массе они вполне безобидные. Может быть и мой лупрос такой же. А то, что в записке было предостережение не трогать его – так, может, он просто нежный и не любит, чтобы его трогали. К примеру, светиться перестает.
И как всё это проверить я банально не знала. Проверять на себе глупо. Если действительно он ядовитый, то это опасно. А больше проверить и не на чем.
Звякнуло, лязгнуло и зазвенело. Я отбросила вязание и прислушалась – иногда я путала звуки лязга и не сразу определяла – бежать дёргать рычаг, нестись к кормильне или же это стыковка. Я опять прислушалась и кивнула сама себе. На этот раз я не ошиблась – лязг предвещал стыковку.
Я поправила волосы, одёрнула своё рубище, прихватила товары на обмен и пошла к окну.
С той стороны на меня смотрел мужчина. Смотрел с немалым изумлением.
– Мария? – сказал он.
Я тоже удивилась, откуда он меня знает, но согласно кивнула.
– Вы же умерли! – мужчина был не менее удивлён, чем я.
– Почему? – спросила я, сделав вид, что не понимаю, о чём он.
Глаза мужчины за толстыми стёклами очков забегали:
– Ну ваш крест резко начал снижаться, вы практически опустились на самое дно. Вот мы и решили, что вы умерли.
– Мы? – вопросительно подняла бровь я.
– Другие узники, – я бы, пожалуй, поверила, если бы мужчина на каких-то полсекунды не вильнул взглядом.
– Понятно, – я сделала вид, что вполне удовлетворена его версией.
– Так что же случилось? – мужчина от жадного любопытства подался вперёд, его массивная, покрытая многодневной щетиной, нижняя челюсть чуть отвисла, и он стал напоминать старого больного бульдога.
– Да вот, – демонстративно вздохнула я, – уснула, не дёрнула рычаг вовремя.
– Бывает, – также декоративно посочувствовал мне мужчина, – у меня когда-то аж два раза так было. Здесь у любого так может случиться. Но я тогда заболел, оба раза. Так что у меня причина уважительная, а вот вы ещё молодая, и вам нужно быть повнимательнее!
Вот терпеть не могу таких стариков: брюзгливых, сварливых, которые почему-то свято уверены, что длинный отрезок жизни, который они прожили, даёт им полное право поучать всех вокруг. А ведь сколько так бывает, что человек всю жизнь примитивно существовал по схеме: «работа – дом – работа – на выходные на дачу». И самые сильные у него потрясения в жизни были – это поход к стоматологу или повышение цен на пиво. И вот именно такие вот «диванные воины» любят всех поучать и всем советовать. Те же люди, которые прошли страшные жизненные взлёты и падения, у которых всё сердце в шрамах, они, как правило, крайне редко кого-то поучают.
Очевидно, этот был из первой категории. Более того, отчего-то мне кажется, что он в связке Щукарь-Фавн.
– Ты носки вяжешь! – скорее утвердительно, чем вопросительно сообщил он мне. – Давай!
– Что давать? – сначала не поняла я.
– Носки, говорю, давай! – очкарик начал сердиться от моей нерасторопности.
– Носки я вяжу на обмен, – спокойно постаралась сказать я, вроде как получилось выдержать тон спокойным.
– Так я обменяю! – вконец рассердился мужчина, – положи носки, а я обменяю.
– На что? – спросила я всё ещё спокойным тоном.
– Дам монету, – он порылся в кармане изрядно мятых и замусоленных брюк и вытащил монету. – Гляди!
Он приложил к стеклу кругляшек. Я всмотрелась – это был советский рубль, с Лениным.
– Не интересует, – я покачала головой.
– Это деньги! – возмутился очкарик, – тебе больше никто не даст.
– Мало, – пожала плечами я, – я за рубль носки продавать не буду.
– Тебе больше никто не даст! – упрямо повторил он скрипучим голосом, тряся головой, от чего его неопрятные, сальные волосы совсем рассыпались.
– Ничего страшного, – пожала плечами я, – рано или поздно кто-то найдётся, кому носки надо будут. А я никуда не спешу. У меня ещё почти сорок лет впереди.
– Будешь жалеть! – рыкнул он.
– Я бы на что-то из вещей сменяла, – постаралась смягчить свои слова и перевести разговор в мирное русло я. Хватит, и так у меня кругом враги и недоброжелатели. Пусть хоть этот нейтрально относится.
– Нету у меня ничего лишнего! – сердито воскликнул он и добавил, – рубль бери!
На его лице боролись две эмоции – жадное нетерпение обладать носками и обида, что не получается обвести меня вокруг пальца.
Я посмотрела на него и сказала:
– Берите! – я сунула носки в щель.
– За рубль? – торопливо спросил старик.
– Нет, – покачала головой я, – так берите. Вам нужнее.
Очкарик замер, словно громом поражённый, его подслеповатые глазки растерянно заморгали за толстыми стёклами.
– Так? – растерянно переспросил он и руки его затряслись.
– Так, – твёрдо сказала я.
– Ну и дура! – старик
