Выросла перед ним одна цель – отомстить врагам за обиду. Этим он теперь жил, для этого только и существовал. И он знал: в грядущем бою будет биться с врагом еще злее, и ничто не устрашит его, питому что уже не для кого ему себя беречь. В эти дни он часто встречался с Нечаем, дважды ездил с ним в окрестные села, где стояли на постое четыре сотни полковника. Речи о походе не было, только однажды полковник, словно мимоходом, сказал:
– С десяток пушек нам на первый раз не помешало бы.
– Разве у генерального обозного мало пушек? – удивился Мартын.
Нечай не ответил сразу, только пристально поглядел на Мартына и, помолчав, сказал, словно про себя:
– Те, что у генерального обозного есть, – не про нашу честь...
Между тем о событиях, происшедших в Байгороде, стало известно Корецкому. Шляхтич, которому посчастливилось спастись от сабель Мартыновых казаков, прискакал в маеток Корецкого, в Вильшану. Захлебываясь от страха, еще не выветрившегося из сердца, он кинулся на колени перед своим паном и одним духом выпалил о том, что произошло в Байгороде:
– Нет больше пана Прушинского, нет рейтаров, нет палаца. Все погибло в огне. Все разрушили казаки Нечая.
Корецкий затопал ногами, швырнул на пол подвернувшийся под руку подсвечник, завопил люто:
– Коня мне, сейчас же коня! Говорил я, что с этим схизматиком Хмельницким не надо мириться, говорил, что этого здрайцу надо на аркане привесть в Варшаву!
Долго ярился и бесновался Корецкий. Каких только лютых мук не придумал он для Хмельницкого! Но когда отошел и спокойно обдумал все случившееся, решил послать письма воеводе Киселю и Хмельницкому. В письмах жаловался на Нечая, казаки которого нарушили Зборовский договор, причинили обиды и убытки ему, Корецкому. Он требовал немедленной кары Нечаю и его казакам. В противном случае оставлял за собой право со своим войском перейти Горынь и самому учинить расправу над бунтовщиками. Письма эти отправил немедля, а сам стал готовиться к походу. Еще написал Корецкий коронному гетману Потоцкому о том, что принужден сам выступить на защиту своей чести и достояния, ибо не уверен, что хлопы не придут завтра к нему в Вильшану. Хлопов надо проучить, и он решил это сделать.
В один из июньских дней полк жолнеров, под командованием Корецкого, перешел Горынь и двинулся на юг. Дозорные загоны <Загоны – отряды.> Нечая заметили польское войско и не замедлили известить полковника.
Получив такие известия. Нечай повеселел. Выходило как нельзя лучше.
Все люди тому свидетели – не он перешел рубеж, а Корецкий. Не он первый начал ссору с Корецким. Что же ему остается делать? Подставлять шею, когда над ним заносят саблю? И полковник Нечай дал приказ всем сотням: не теряя времени, итти маршем в Брацлав. Теперь все будет хорошо. Конец Зборову.
Теперь он поглядит, как поведет себя гетман. Не может он уступить. Нет!
Этим будет положен конец лисьей политике, всей той игре, непонятной и ненавистной Нечаю. Он написал полтавскому полковнику Пушкарю: «Готовься, Пушкарь, держи коней оседланными». И он ждал первой тревоги, чтобы обнажить саблю и подать сигнал к бою. Но тревоги не было. Корецкий, вступив в первые села, застал там пустыню. Люди бросали свои дома и бежали на юг. Некоторые села были подожжены самими жителями, покидавшими их, и Корецкий увидел в этом как бы предостережение для себя. Он воздержался от намерения итти дальше, а приказал войску стать лагерем неподалеку от Байгорода.
Нечай ждал первого шага Корецкого, ждал как дорогой и желанной вести.
Но внезапно пришла иная весть. Прибыл гонец от Лаврина Капусты с приказом: быть полковнику Нечаю немедля в Чигирине у гетмана вместе с казаком Мартыном Терновым.
– Не поеду, никуда не поеду! – кричал разгневанный Нечай. – Скачи в Чигирин и так передай Капусте!
Гонец молча выслушал гневный ответ полковника. Гонец ни во что не вмешивается. У него одна обязанность – передать приказ и потолкаться среди казаков Нечая. Был он хлопец проворный и сметливый, один из тех доверенных людей полковника Капусты, которых прозвали «длинноухими».
Посланца Нечай не сразу отправил назад. Гнев прошел, и полковник задумался. Не подчиниться приказу – значит стать на путь ссоры. Кому от этого выгода? У Хмеля рука тяжелая. От него всего ожидай, если разгневается. А поехать именно теперь, когда неподалеку стоит Корецкий, – значит поставить под угрозу свой полк. Нечай колебался. Приказал позвать к себе гонца.
Худощавый казак в грязном кунтуше несмело протиснулся в дверь:
– Чем могу служить пану полковнику?
Нечай разглядывал его хитрое лицо. Он хорошо знал, что за гонцы у полковника Капусты.
– Как звать тебя? – спросил мирно Нечай.
– Ковалик Демид, – осторожно ответил казак.
– Деньги любишь? – спросил вдруг Нечай, меряя гонца строгим взглядом.
Гонец стоял и моргал остолбенело. Этого он никак не ожидал. Полковник Капуста об этом не предупреждал, тут таилась какая-то ловушка. Конечно, он любил деньги. Всегда ему хотелось иметь много денег. Будь они у него, он бы мог оставить тогда это хлопотливое дело с наветами, подглядыванием и подслушиванием. Но Капуста крепко держал его в руках. Всегда он слышал над ухом суровые, страшные слова: «Смотри, Ковалик, петля на твою шею готова».
Ковалик знал: как скажет Капуста, так оно и станется. А теперь этот неожиданный вопрос Нечая... Он, конечно, понимал, куда метит брацлавский полковник.
Нечай ждал ответа. Усмехался. Ему нравилось так испытывать верность лазутчиков Капусты. Он вынул из кармана бархатный мешочек и подбросил его на ладони.
– Деньги любишь? – спросил он снова.
Ковалик деньги любил. В этот миг он забыл все, забыл даже Капусту. В бархатном кошеле соблазнительно позвякивало. Он закрыл глаза и, точно собираясь прыгнуть через что-то страшное, весь вытянулся, стал на цыпочки.
– Слушаю пана полковника. – сказал он, выражая этим свое согласие услужить Нечаю.
– Получишь сто злотых.
Ковалик задрожал. Он готов был на все.
– Слушаю пана полковника, – угодливо повторил Ковалик, ниже склоняя голову.
– Зачем вызывает меня полковник Капуста? – спросил Нечай.
Ковалик, не раскрывая глаз, скороговоркой, точно он находился в тайной канцелярии Капусты, заговорил:
– Есть навет на пана полковника, что им говорены непотребные слова про гетмана Богдана. Еще есть жалоба Корецкого на нарушение полковником и его казаками Зборовского договора и универсала гетмана о свободном возвращении шляхты в свои маетки.
Ковалик замолчал, открыл глаза и жадно посмотрел на кошель, лежавший на столе перед Нечаем.
– Так, – проговорил, помолчав, Нечай. – И это все?
– Все, – ответил Ковалик.
У него горели глаза и ломило поясницу. Казалось, где-то поблизости стоял полковник Капуста. Он грозил Ковалику: «Смотри, Ковалик, петля на твою шею готова!»
– Бери, иуда, – Нечай столкнул со стола под ноги Ковалику кошель с деньгами и весело засмеялся. – А теперь ступай прочь, чтобы и не смердело тобою. Завтра еду. Пошел!
Ночью Нечаю не спалось. Оказывается, за ним приглядывали. Следили за каждым шагом. Оказывается, гетман Хмель имел против него тайный умысел.
Нет, это Капуста. Это ему, хитрому и молчаливому Капусте стоял он, Нечай, поперек дороги. А чего он хочет? Ведь и Нечай мог быть при особе гетмана.
Великая честь зваться генеральным обозным, или генеральным казначеем, или начальником гетманской канцелярии. Не хотел того Нечай. Это ему не нужно.
Как же это сталось, что ему, Нечаю, не верят? Что ж это с Хмелем? Неужто и он шляхте продался? Неужто слава затуманила ему глаза? Да не может такого быть! Нечай гонит прочь от себя эту мысль. Не может такого быть. Ладно, он поедет в Чигирин. Он начистоту выскажет гетману все, что думает. Все до конца. Чтобы не лежала между ними черная тень.
На следующий день, на заре, Нечай в сопровождении Мартына и сотни казаков выехал в Чигирин. Позади, между казаками, ехал Ковалик. Старался не попадаться на глаза полковнику. Но тот насмешливо обратился к нему:
– Эй, ты, верный слуга полковника Капусты, а через Перелазовский хутор проедем?
– Проедем, пан полковник, – потупив глаза, поспешно ответил Ковалик.
Он прислушивался, о чем толковали казаки. Вчера ночью Ковалик уже разведал кое-что важное. Будет о чем рассказать полковнику Капусте. А что, как полковник Нечай скажет про злотые? От этой мысли озноб пробежал по спине. Тяжело на душе у Ковалика, нехорошо.
Путь на Чигирин долгий, беспокойный. Беспрерывной цепью тянутся обозы с товарами. Множество людей едет той дорогой. Нечай, обгоняя телеги, повозки, кареты, пешеходов, торопит шпорами коня, легко покачиваясь в седле. Ветер бьет в лицо, играет чубом, силится сбить заломленную на затылок высокую серую шапку. Держа в одной руке повод, другою сжав засунутый за пояс полковничий пернач, Нечай оглядывает дорогу, степь, далекий синий окоем. Он почти забыл о Чигирине.
