Что-то бормоча в ответ, Бенуа Маню быстро отвернулся и почти бегом направился к берегу Сены. Он уже не мог видеть, как консьерж изменился в лице, когда двухместная карета, стоявшая до того метрах в десяти от парадного, тронулась за ним вдогонку, а поравнявшись, остановилась, и из открытой дверцы показался рукав, отделанный кружевом. Его поманила рука в белой перчатке.
Бенуа Маню остолбенел. И оглянулся вокруг. Без сомнения, жест был адресован ему. Он тщетно пытался сообразить, кто эта незнакомка, и на мгновение заколебался, но как устоять перед таким судьбоносным призывом? Мсье Маню вздохнул. Ему необходимо решиться. Но на что? Наконец, справившись с болезненной робостью, он подошел к распахнувшейся дверце и уселся в карету, которая тут же тронулась с места.
– И этому типу хватает наглости ходить по девкам вместо того, чтобы вовремя платить за жилье! Неотложное дело! Я не позволю над собой насмехаться! Я тебе покажу неотложное дело! – орал консьерж, выронив трубку.
Глава третья
30 мая
В широких шароварах для велосипедных прогулок Хельга Беккер сзади напоминала клоуна. И то, что несмотря на свою тучность, она передвигалась с такой легкостью, совершенно противоречило закону притяжения. Виктор с удовольствием наблюдал, как она гоняла вокруг фонтана в Люксембургском саду. Это могло бы стать сюжетом для кинематографического скетча, даже более смешным, чем «Политый поливальщик» братьев Люмьер.
Дама едет по саду на велосипеде. Велосипедистка, не удержав равновесие, падает в пруд и уходит под воду, но ее моментально вытаскивает ярмарочный силач.
Он недавно сфотографировал одного такого силача с улицы Дюранс, который давал представления на площади Домниль, и теперь Виктор представлял себе те трюки запечатленными на кинопленку. Он был убежден, что изобретение братьев Люмьер в техническом плане ничуть не совершеннее хронофотографии Этьенна Жюля Марея[153], хотя видел в нем замечательное средство художественного выражения, позволившее придать движение застывшей вселенной фотографии. Но когда наконец появятся цвет и звук?
Виктор уже позабыл свою фантазию о Хельге Беккер, барахтающейся в пруду среди лебедей и крошечных парусников, которых пускают, вооружившись шестами, мальчишки в матросских костюмчиках. Он теперь любовался Таша в изящном костюме от модного дома Френкель, что специализируется на спортивной одежде. Новенькие велосипеды-близнецы посверкивали на солнце. Таша еще нетвердо держала руль, но ей уже удалось объездить это грациозное животное. Правда, не обошлось без падений…
Таша тем временем миновала женщину, сдающую стулья напрокат, которая немного испугалась внезапному появлению этой девушки-кентавра, и остановилась возле коляски, в которой сидели улыбчивые девчушки.
Хельга Беккер порекомендовала Таша свое любимое средство от простуды: кусочек сахара, пропитанный мятной настойкой.
– Эта машина, какой бы прекрасной она ни была, может стать причиной всяких неприятностей, моя дорогая! Взять хотя бы макияж. Я использую изобретение доктора Диса, наклеиваю эти его полоски, а вечером их снимаю. И ауфидерзейн морщины! А с тех пор как я стала носить корсет без пластинок и с отверстиями для доступа воздуха, я распрощалась и с болью в желудке!
– Таша решила эту проблему по-своему, она вообще отказалась от корсета, – встрял в разговор Виктор.
– О! Мсье Легри, мужчины не должны обсуждать такие вопросы, вы вгоняете меня в краску! – так громко завопила Хельга Беккер, что человек, сдающий лодки напрокат, бросил на нее веселый взгляд.
Хельга посмотрела на часы.
– Уже поздно, и я должна вас покинуть. Я обещала мадам де Флавиньоль пойти с ней на соревнования по медленной езде на велосипеде, от парка Монтрету до моста Сен-Клу. Это теперь так модно! Я, должно быть, смущаю вас тем, что так громко говорю… просто не могу прийти в себя после победы Массона на велогонках в Афинах[154], на Олимпийский играх! Вот это скорость! Промчался, как стрела! А ехать медленно, по-черепашьи, совсем не интересно!
Когда, неуверенно покачиваясь, Хельга покатила прочь, Виктор и Таша тоже оседлали своих железных коней и направились к киоску под крышей с кованым козырьком. Торговка как раз испекла вафли, которыми они лакомились, наблюдая, как маленькие девочки качаются на лошадках.
Сначала Таша отнеслась к велосипеду, этому странному и громоздкому изобретению, настороженно, но в конце концов согласилась учиться на нем ездить, при условии, что обучать ее будет женщина, например Хельга Беккер, не понаслышке знакомая с трудностями и опасностями, которые приходится преодолевать при этом слабому полу.
– Ты ни слова не сказал о моем костюме. А ведь я его надела сегодня в первый раз.
В отличие от Хельги, широкая шотландская юбка которой легко превращалась с помощью завязок в шаровары, Таша выбрала облегающий костюм: короткую куртку, бриджи, открывающие икры в черных чулках и ботинки. Этот выбор, нисколько не лишая женственности, еще больше стройнил ее. Однако Виктору ее вид был непривычен.
– По-моему, слишком облегающе. Я не уверен, что женщина должна выставлять свои прелести напоказ. Прощай, тайна, скрываемая под ворохом шелков!
– Здравствуй, свобода движений!
– Боюсь, что в проигрыше от этого нового мировоззрения будет любовь. Если женщины откажутся носить платье, грань между мужским и женским сотрется, уделом всех станет нечто усредненное, не оставляющее места мечтам.
– Похотливым мечтам придворных Эдокси Аллар, эрцгерцогини Максимовой, срывающей нижнее белье на сцене театра «Эден»?.. Неужели и тебе это интересно?! Сегодня вечером я докажу тебе, что снимать этот костюмчик можно так же эротично, как развязывать нижнюю юбку! А что до стирания различий – ты сам виноват, ведь это ты, по собственному недомыслию, сделал из меня спортсменку! Спорим, ты меня не догонишь?..
И она помчалась. Преследуя ее под узорчатой тенью платанов, ведущих к фонтану Медичи, Виктор испытывал чувственное наслаждение. Тень вековых деревьев, отраженных в воде, делала устремленный вперед силуэт причудливым и особенно романтичным. Эта наяда – или танцовщица? – казалась ему неуловимой, а оттого еще более желанной.
Притаившись среди девственного леса, дом дремал. Он был построен на углу Итальянского бульвара и улицы Корвизара обувщиком с улицы Комартен, нажившим состояние во времена Второй империи. Быстро разбогатев, тот пожелал жить в роскоши. Но в этом доме на него обрушилось страшное несчастье: супруга сбежала от него вместе с детьми. Обувщик пустил себе пулю в висок, а дом остался недостроенным. Из-за бесконечных тяжб наследников, которые так и не были улажены, вот уже много лет здание тихо ветшало, а парк превращался в дикие заросли.
В ближайшем от него квартале кипела жизнь. Бульвар был запружен повозками, груженными сельдереем, морковью и свеклой. Там же толпились разносчики товаров, блеяло стадо овец, расхаживали кухарки с корзинами в руках. В воздухе носились запахи прогорклого масла, лука и отхожих мест, отовсюду слышался звон колокольчиков и песенки, которые насвистывали или напевали прохожие. Старьевщики и ремесленники ссорились, отвоевывая себе место, где можно было бы разложить товар, а заводы располагались так близко, что дым из труб затягивало в окна винных лавок. Здесь жили бедняки. В их ветхих жилищах не было мебели, ее заменяли ящики из-под мыла. В таких же ящиках выращивали на продажу морских свинок и лаковые деревья[155], под ветвями которых играли одетые в лохмотья дети.
Дом, спрятавшись под покрывалом из плюща и ломоноса, угрюмо смотрел своими темными пустыми глазницами на аллеи, заросшие сиренью, акацией и орешником. Правое крыло, судя по всему, было задумано в псевдоренессансном стиле, но ныне больше походило на неудачно спроектированное административное здание. Центральная часть, увитая молодым виноградом, имела величественный вид. Ее украшали орнаменты: аканты, ионики, вязи. На барельефах над окнами были изображены женщины и дети в античных одеяниях. Верхний полуэтаж поддерживали колонны, на капителях которых были вырезаны листья и плоды. Серовато-синюю крышу из сланца украшало декоративное навершие. Два каменных льва, сидевшие на задних лапах, охраняли вход, рядом с которым находилась привратницкая, ныне уже почти разрушенная. Левое крыло возвести так и не успели: на этом месте виднелось только основание будущих стен, обнесенное ветхим забором.
Для того чтобы обойти огромный заброшенный сад, нужно было иметь хорошую физическую форму: его разбили на склоне холма, и, хотя когда-то здесь были лестницы, но они так обветшали, что по ним уж было не пройти. Приходилось карабкаться, цепляясь за кусты. В гуще сада притаился пруд, покрытый ряской и заросший камышом. Время от времени на свободной от тины и ряски поверхности появлялись круги: признак того, что в нем водилась рыба. Впрочем, кроме бездомных кошек, здесь бывали лишь отважные мальчишки: в тишине пруда было что-то тревожно-пугающее. Облупившаяся статуя Девы Марии указывала пальцем куда-то в небо, словно предупреждая о возмездии. Было ли услышано ее предупреждение? И неужели ничего, кроме тайн, не осталось в этом доме с перебитыми из рогаток стеклами? Ходили слухи, будто в нем живут привидения, что, кроме обувщика, здесь покончил с собой некий отвергнутый поклонник, а сутенер задушил проститутку.
