«Страшно?» — спросила я. Спросила без участия языка и губ, мысленно. Странный вопрос, ведь ответ мне известен.
Не убивай меня!
«Убивать? Зачем? Вазраг уже наказан. Ты тоже».
Чего ты хочешь? Золото, гуи? Я все тебе дам, все, что пожелаешь… могу устроить тебя в укромное место на побережье, где ты сможешь жить, как хочешь, без присмотра. Только, молю, не вреди мне… я старая женщина, дай дожить в покое. Верни мне волю! Верни мне мое тело, верни мне меня! Пощади меня, ведунка!
«Ведунка»… Так вот кто я.
Я внимательно посмотрела на Вандерию и с удивлением поняла, что не злюсь на нее, более того – ничего не чувствую. Я выгорела за эти несколько дней эмоционально, и всякие чувства пропали. К действиям меня подталкивал только разум, и никакого душевного участия; не осталось моральных сил. Такого ступора не было зимой, когда я впервые применила внушение. Тогда все было проще…
Ведунство всегда дается такой ценой или это только у меня так?
Вандерия предложила мне сделку: она сделает все, чтобы мы отправились на побережье на юге Мэзавы и жили там уединенно, как хотим, при этом пообещала, что Арта останется с нами, и в довесок золота, драгоценностей и безупречную репутацию. Бедная комендатша была готова предложить мне сахарные условия, лишь бы я убралась отсюда. Она тряслась от мысли, что я захочу остаться и контролировать ее до конца жизни.
Если бы я хоть что-то чувствовала, то, наверное, испытала бы мстительное удовлетворение. Но я ничего не почувствовала.
Передо мной не стоял выбор: улететь или остаться. Утхад был для меня клеткой, здесь я задыхалась от несвободы и несправедливости, и когда я оживу немного, то возненавижу здесь каждый камешек… Я улечу, уеду, убегу отсюда, но не останусь ни на один лишний день, час, минуту…
Я начала исследовать память Вандерии, чтобы узнать, что ей известно о ведунстве. Как оказалось, не так уж много и совсем мало полезного: всяческая дребедень о том, как сварить кожицы жаб в молоке козы, чтобы получить крем, разглаживающий морщинки, множество способов отбелить кожу, пиявочные методы собирания чужой энергии… Ведунство интересовало комендантшу только с косметологической точки зрения, если перевести на наш язык. Она хотела отсрочить дряхлость и беспомощность своего уже очень старого тела; оказалось, что лет ей не шестьдесят, как я думала сначала, а на двадцать больше.
Убедившись, что ничего по-настоящему полезного о ведунстве она не знает, я спросила о вратах в лесу, не особенно надеясь что-то узнать, однако ответ последовал без промедлений.
Врата богов закрыты и очень опасны, — сказала мысленно Вандерия. — Только тот, у кого есть ключ, может к ним приблизиться.
«Какой ключ?»
Меня не посвятили в эти тайны. Знаю лишь, что врат много, что есть врата истинные и ложные. Открывая ложные врата, мы впускаем смерть, а открывая истинные – впускаем богов. Только Великая матерь знает, где находятся истинные врата, когда и как их можно открыть. Только у нее есть ключ… Ну, и у отцов Ниэрада. Нынче врата богам открывает Мэзава.
«Зачем открывать богам врата?»
Чтобы они могли войти и забрать дань.
«Какую дань?»
Это тайна.
«Почему врата так страшно шумят?»
Чтобы люди не подходили. Все, что связано с богами в Мэзаве, касается только Великой матери.
«Значит, только Великая мать знает о вратах и имеет к ним ключи?»
Да.
«Как попасть к ней?»
Я могу сделать так, чтобы ты встретилась с ней. Великая матерь способна на многое. Она может стереть клеймо декоративки с твоего плеча и сделать твои глаза зоркими. Некоторым мэзам она даже возвращает молодость. Подобные дары нужно заслужить, но к исстрадавшимся Великая матерь относится с большим участием. Сбежавшую из Ниэрада женщину, бывшую декоративку, она примет. Я распишу, как много ты перетерпела, и она тебе поможет.
Я вздохнула. Вот тебе и врата… Значит, россказни Треда о смертельных встречах с богами это не пугалки и не страшилки, а правда: не те врата откроешь – умрешь. И снова все упирается в Великих отцов и матерей; вспомнилось, что рассказывала мне Лена о кругах на полях, дарах и дани. Вряд ли мы с ней попали в мир Циты по чьему-то разумению, скорее просто набрели на открытые истинные врата. Но кто открыл их, и как, если ключами заведуют только сильные мира сего? Или врата открыли с нашей стороны? Может, при нас был ключ, просто мы об этом не знали? Что может быть ключом? И если через врата входят боги, то мы с Леной тоже можем считаться богинями?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вот уж точно нет… Тогда бы Шариан после того, как подчинил нас, вел бы себя по-другому и сразу бы отправил нас к отцу Хауну. Да и Слего искал врата, чтобы смыться, значит, через врата могут путешествовать и люди.
Я «просканировала» Вандерию еще раз, хотя в этом не было необходимости: ее внутренний мир и все ее мысли были открыты для меня. Перехитрить или обмануть в таком случае невозможно.
Теперь мне нужно добраться до Свеи Ногланы, встретиться с Великой матерью и узнать, через какие врата я могу вернуться домой и как их открыть. Дело непростое, но и я уже не так проста… Значит, все у меня может получиться. Значит, пора готовиться к отлету.
***
Местные предпочитали сжигать умерших. Для Вазрага и Кетнея костер устроили один; для жителей Утхада было неважно, что один из них убийца, а другой его жертва. Когда их тела сжигали, я крепко спала в своей комнате, так что не могла проводить Кетнея, как здесь принято. Но я могла проводить его по-своему…
Я сходила в лавку мастера Куза, и вместе с ним мы просмотрели все заказы, которые Кетней не успел закончить, и обсудили, что их непременно нужно сделать, как он планировал. По доброте душевной мастер Куз пообещал мне заменить стекла в очках, но я отказалась, попросила лишь заменить треснувшее стеклышко на шнурке.
Пусть очки останутся такими. Пусть будут напоминанием о том, как хрупка человеческая жизнь, как легко ее можно «разбить», пусть будут символом той клятвы, которую я дала богам, а по сути, самой себе – что буду помогать тем, кто попросит о помощи. Не раз и не два Кетней просил меня помочь и поверить ему, но я поверила ему слишком поздно. Не разглядела искренности, не спасла мастера, который мог бы еще столько всего сделать для этого мира…
И ведь он любил меня, по-настоящему любил, видел во мне что-то возвышенное и необычное в хорошем смысле. Его взгляды, его слова, его дрожащий голос не были ложью или искусной игрой. Человек умер из-за меня, и какой! Как можно жить с осознанием этого? Как перестать думать о том, что он мог бы еще дышать, радоваться, смеяться и создавать прекрасное?
Мы долго пробыли с мастером Кузом, обсуждая, каким Кетней был и как много хорошего успел сделать. Невозможно было наговориться, ведь каждая вещица, каждый инструмент в мастерской напоминали о парне. Перед уходом я оставила мужчине несколько рисунков Кетнея; когда юноша был жив, я проводила с ним много времени, и частенько рисовала для дурачества или тренировки. Закончив некоторые из этих шутливых набросков, я решила раздать их тем, кому Кетней был дорог: мастеру Кузу, Драгану. И, конечно, некоторые рисунки я решила оставить при себе.
Как только были закончены приготовления к отлету, написано письмо к некоей мэзе в Свее Ноглане, которая должна была нас принять, и Зен оправился от травм (ему крепко досталось), мы собрались на верхнем ярусе башни. Сопровождать нас к столице должны были трое всадников; с одним из них на гуи должна была лететь я, с другим – Треден и Млад, а Зену предстоял первый длительный полет на Арте. Третий всадник должен был лететь с нами для подстраховки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Это было раннее утро, очень красивое и очень тихое. Я смотрела на окрестности через стеклышко, изучая в последний раз – возвращаться сюда я не намерена – горы, долину, лес… Такое живописное место… Изменишь угол обзора и открывается иной вид, более захватывающий. Мне бы сидеть здесь, наверху, да запечатлевать эту красоту на бумаге, умножать ее… Эх, стать бы снова той Ирой, которая может безбоязненно отдаться вдохновению и в жизни которой самый сложный вопрос – что готовить на ужин!
