– Не думаю, что испорченный омлет – повод для депрессии, – замечает, сидевший в кресле Теон.
Я поднимаю голову от подушки, чтобы посмотреть в его лицо. Ловлю взгляд парня и не замечаю в нем ни раздражения, ни гнева, лишь спокойствие, что так редко появлялось в этих темно-синих глазах. У меня возникает ощущение, что мир перевернулся: я добровольно отказалась от счастья, которое так долго искала, и теперь, переполненная растерянностью, задаю себе множество вопросов, лишающих меня покоя в то время, как Теон, по всей видимости, уладил все свои внутренние разногласия. Зависть мерзкой каракатицей проползает по моему сердцу. Казалось бы, чему завидовать? Но я не могу спокойно смотреть на его душевное равновесие, словно он специально издевается надо мной, когда его все понимающий взгляд скользит по моему лицу. Конечно, ведь его не терзает то, что мучает мое сердце, он, в отличие от меня, может жить в свое удовольствие, не гоняясь за несбыточной мечтой. Это не он 300 лет ждал любимого, чтобы от него отказаться. Да что Теон может знать...
– Может, перестанешь смотреть на меня так, словно я переехал твою любимую собаку? – спрашивает он.
Ничего не ответив, я встаю. Мне не хочется с ним разговаривать, выслушивать его циничные намеки или слова ироничного сочувствия. В общем, мне хочется снова зарыться под свое одеяло и продолжить себя жалеть.
– Куда! – Теон хватает меня за руку. Перед глазами все плывет, словно перед обмороком – на секунду мне кажется, что я снова оказалась в одном из своих снов.
Задержав дыхание и закрыв глаза, пытаюсь поверить в реальность происходящего, или же, наоборот, полностью ее опровергнуть, поверив в иллюзорный сон.
– Открой глаза, – произносит Теон, его голос доносится не из-за моей спины, как я ожидала.
Я чувствую, что Теон стоит прямо напротив меня. Что он задумал? И что это со мной произошло только что? Я не узнаю, пока не открою глаза. Но я не спешу это делать, вместо этого пытаюсь определить, где нахожусь без помощи зрительного органа чувств. Ощущаю легкое покалывание на своей коже, а мороз щекочет мне ноздри – из этого следовало, что я нахожусь на улице. Но вот что странно: я совсем не чувствую холода, а это в сочетании со скованностью движений говорит о том, что я одета не в свою домашнюю комбинацию, а в нечто другое.
– Дея? Ты что уснула? – спрашивает Теон.
Открыв глаза, я с раздражением впериваюсь в парня: его черное зимнее пальто вступает в контраст с белоснежным пейзажем у него за спиной.
– И что это значит? – интересуюсь я, окинув взглядом себя в оранжевом горнолыжном костюме и Старый Парк в белоснежном одеянии.
– Тебе нужно было развеяться, – невозмутимо отвечает он.
– А нельзя было просто сказать: «Дея, может, сходим куда-нибудь»? – колко подмечаю я.
Теон лишь неопределенно пожимает плечами, при этом лицо его остается таким же невозмутимым – значит, его плечо больше не болит. Повернувшись ко мне спиной, он походит вдоль аллеи, той самой, на которой я увидела Вагуса в своем сне. Я последовала за Теоном, испытывая очень сильное чувство дежа-вю.
– Скажи, зачем ты приволок меня сюда? Очевидно, не за тем, чтобы полюбоваться пейзажем? – спрашиваю я, догнав его у покосившейся лавочки.
– Не ищи подвоха там, где его нет, – советует он, садясь на лавочку под большим деревом.
Я следую его примеру, ведь мне уже не пять лет, чтобы играть в снежки, лазать по деревьям или рыть туннели в огромных сугробах, да и настроения ребячиться у меня нет.
– А все-таки, зачем мы пришли сюда? – не унимаюсь я.
– А что должна быть особая причина для прогулки в парке? – Теон поворачивается ко мне лицом, посмотрев так, словно я задаю глупые вопросы.
Меня почему-то смущает его взгляд, и я отворачиваюсь, покачав головой. Только влюбленные будут искать встречи и в дождь, и в слякоть, и в грозу и даже в январский мороз. Но мы-то просто друзья. Какой смысл в том, чтобы мерзнуть зимой, покрываясь сантиметровым слоем снега? Не знаю. Хотя сейчас зимний мороз постепенно возвращает мне трезвость мыслей. Смотря, как белая завеса покрывает все вокруг, я чувствую покой так же мягко и неслышно опускавшийся на мою душу. Но почему-то в этот пропитанный январским морозом день я вспоминаю то теплое туманное утро, когда мы с мамой собирали цветы для Смены Сезонов. Мама... она всегда давала мне советы, подбадривала, утешала. До сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что ее нет, так и хочется прижаться к ней и излить ей душу. Когда я плакала и мне казалось, что моя жизнь разрушена, мама всегда давала мне свой особенный камень и говорила, что он развеет мои печали, и, как ни странно, мне становилось легче. Камень Желаний...
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Теон? – мне в голову приходит одна наивная идея. - Можно тебя о кое-чем попросить?
– О чем? – спрашивает он, повернувшись ко мне.
– Ты не мог бы создать… – я беру палку и начинаю чертить на снегу округлый контур со знаком Первой Родовой Семьи – Луны – внутри, – этот камень. Помнишь, он был на шее у моей мамы – королевы Авилы?
– Да, – кивает Теон.
– Сможешь? – снова спрашиваю я.
Вместо ответа он протягивает мне сжатую в кулак руку.
– Дай руку, – говорит он.
Я подчиняюсь – на мою ладонь падает маленький предмет. Это точная копия Камня Желаний моей матери.
– Спасибо, – тихо произношу я, не отрывая взгляд от родового знака моей семьи.
Этот маленький камешек снова, как и прежде, вливает в меня тепло, которое через мою ладонь достигает сердца.
Глава 19. Морталис-тень
Восьмое января. Прошла неделя, но Дея все еще не могла вернуться в нормальное русло: она то впадала в беспричинную радость, то на нее накатывала хандра, а временами девушка даже срывала на мне злость. Я не знал, как поступить, но за эту неделю мне порядком надоели ее перепады настроения. Ведь вместо того, чтобы встретиться с Киром, поговорить, и тем самым снять с себя вину, она систематически его избегала.
Конечно, я не рвусь соединить их сердца, руки, души или что-то еще. Я скорее распилю Кира на части, чем посодействую их примирению, но смотреть, как Дея себя изводит – выше моих сил. Она винит себя за произошедшее настолько сильно, будто бы в раз разбила сердца всем парням в этом захудалом городишке. Но, по существу, насколько я могу судить, в депрессию впала она одна, ее якобы роковой возлюбленный со склеенным сердцем выглядит вполне счастливым, не терзаясь болью утраты вечной любви. Что тут сказать... Люди... Их любовь не та, что у нас...
Венефикусы, в буквальном смысле, заложники того, что возникает между нами в Знаменную Ночь, мы не можем просто взять и отвернуться от Связанного, потому что в один миг он не просто становится самым родным человеком на свете, а частью души и тела. Возможно, поэтому Дея бросила его, ведь у них совершенно разные представления о любви. Для таких, как мы с ней, нет права выбора. Исток все решает за нас, но никто из венефикусов не видит в этом безысходности или ужасной судьбы, мы принимаем это как должное. Ведь, в конечном итоге, Исток дарует нам любовь всей жизни.
Даже Дея, несмотря на сломанную между нами Связь, где-то глубоко в сердце чувствует близость наших душ, по крайней мере, мне хочется в этот верить. Для меня же Дея как хвост для собаки – я могу иногда впадать в заблуждение, что она не часть меня, но, как и собака, потеряю равновесие, если лишусь ее.
В итоге, обдумав последние события, сделал вывод, что Дее было бы легче, если бы ее – уже бывший – парень сам ее бросил. Поэтому я еще вчера пришел к единственному, возможно, решению – самому встретится с Киром и поговорить.
И сейчас, сидя на припорошенной снегом лавочке, я жду, когда он все-таки соизволит приехать. Может, это и неразумно – назначать встречу в Старом Парке, но это лучший способ исключить даже малейшую вероятность того, что Дея узнает о нашем разговоре.
– Эй, привет! – окликает меня знакомый голос: еще не оборачиваясь, понимаю, что он наконец-таки пришел.
