— А кто такой этот Федор?
— Да свояк мой, я говорю. Не от него же ушла жена, а от меня, неужели не ясно? А вот скажите, капитан, как думаете, сейчас многие жены уходят? И почему? — допытывался Мурмураки.
— Думаю, что не многие, Сан Саныч, — вяло ответил Бендер, почувствовав, что голову обуревает сонливость. Но все же добавил — На нас сейчас они сами женятся… — промелькнул в его мозгу недавний инцидент с его квартиросдатчицей.
— Вот-вот, Федора она и женила на себе с помощью ребенка… А он по опасной службе пошел. Все время в ЭПРОНе служил…
— Это что — ЭПРОН, Сан Саныч?
— Как что? Контора по подводным работам, капитан. Затонувшие пароходы поднимают…
Эти слова как рукой сняли сонливость с Остапа. Он поднял голову и некоторое время смотрел в сторону двери, где стоял с веником в руке Мурмураки.
— Затонувшие пароходы поднимают? — повторил Остап.
В то время как происходил разговор Бендера со своим еще нештатным завхозом-вахтером морского клуба «Два якоря», посланцы великого предпринимателя Балаганов и Козлевич ехали в Харьков. Ехали в купированном вагоне в веселой компании попутчиков. Если полный пассажир в очках был тоже не скучным пассажиром, то другой высокий человек кавказской наружности отличался разговорчивостью и шутливостью. Себя он представил троим попутчикам в купе так:
— Я, понимаешь, Чичинашвили. На Кавказе меня все знают. Давайте коротать время в дороге. Вот скажи, — обратился он к Балаганову, — ты русский язык знаешь? — И не дождавшись ответа спросил: — Скажи дорогой, какое русское слово имеет шесть букв «ы»?
— Шесть «ы»? — обвел вопросительным взглядом соседей по купе командированный Бендером. И не получив подсказки от своего старшего друга Козлевича и толстенького пассажира в очках, ответил:
— Извините, гражданин Чичинашвили, но такого слова я не знаю.
Кавказский собеседник разразился громким хохотом и сказал:
— Ну, хорошо, дорогой, не думай, не морщи лоб, панимаешь. Я тебе и всем скажу, — помолчал загадочно и по слогам проговорил:
— Вы-лы-сы-пы-ды-сты.
Дружный хохот присутствующих затряс купе так, что нельзя было понять, то ли оно трясется от хода поезда, то ли от хохота присутствующих и появившихся в дверях купе соседей.
После того, как смех поутих, человек кавказской внешности спросил:
— А какое русское слово имеет семь букв «ы»?
Снова никто ответить не мог. И после паузы Чичинашвили сказал:
— Ну, хорошо, скажу, если совсем не отгадываете, понимаешь, — и посмотрел с улыбкой на присутствующих:
— Слово это… — и снова по слогам — Вы-лы-сы-пы— ды-сты-чкы!..
Общий хохот заполнил купе и вырвался даже в проход вагона.
— Ну, а теперь загадка. Вот скажи, на «а» начинается, на столе валяется. Что такое будет?
Посыпались разные ответы. Но Чичинашвили все отрицал. Когда Балаганов сделал последнюю попытку и выпалил:
— Арбуз!?
— Э-э, никто не знает, никто не угадал, понимаешь. Скажу. Адын пара ботынок!
— Как же могут ботинки на столе валяться? — удивился Шура.
— Э-э, хозяин — барин, куда хочет — туда ставит.
После смеха человек кавказской наружности объявил:
— Другая загадка. На «д» начинается, под столом валяется. Что такое будет? Уважаемые?
Снова посыпались слова отгадок. Но весельчак все отрицал. Затем дал ответ:
— Другой пара ботынок! Понимаешь!
Хохот затряс купе и покатился дальше по вагону.
Так ехали и шутили пассажиры.
— Ну, хорошо, теперь я, — сказал серьезный пассажир, протирая очки, запотевшие, очевидно, от слез, выступивших на глазах от безудержного смеха. Он посмотрел на окружающих, помолчал и начал:
— Отпускает в увольнительную денщика офицер и говорит ему: «На тебе рубль для посещения борделя. Но смотри, чтобы девка здоровая была». Когда тот вернулся, генерал спросил: «Ну, а здоровая была?». «Ваше благородие, такая здоровая, такая здоровая, насилу свой рубль отнял».
Смех и понеслись другие анекдоты из уст пассажиров, еле дождавшихся очереди, чтобы и свой рассказать.
Устав от смеха и разных рассказов, пассажиры начали устраиваться на ночлег. Вечернее веселье догорало под вольный стук колес и синий свет ночной лампочки.
Командированные Остапом Бендером лежали на своих полках и еще спали, когда поезд, миновав Изюм, Балаклею, увеличив скорость, начал приближаться к Харькову.
Балаганов и Козлевич стояли у открытого окна и смотрели на мелькающие строения пригорода.
— Как нам расположить к себе этого Сукиасова… — говорил Балаганов. — Задачу перед нами поставил командор, — покачал головой он.
— Ничего, что-нибудь придумаем, братец, — успокаивал его Адам Казимирович, подкручивая кончики своих запорожских усов.
Поезд запрыгал на стрелках. Убавил ход и начал тормозить. Пассажиры засуетились к выходу. Состав дернулся и остановился у асфальтового перрона. Это был Харьков.
Глава XXIII. БЫВШИЙ ВОДОЛАЗ ПРИХОДА
Море переливалось в лучах утреннего солнца. Над морским простором носились чайки, охотясь за кормом. Городской пляж уже кишел отдыхающими.
У морского клуба «Два якоря» чинно сидели на ящиках Исидор и Ворошейкин.
Перед ними грозным шагом прохаживался Бендер. За ним, как приближенная особа к начальству похаживал Савва Мурмураки. Начальник клуба остановился и сказал:
— Первое. Сейчас же садиться обоим за весла. Руки в кровь стереть, а грести научиться, олухи вы неспокойные. Ясно? Иначе уволю и одного и другого. Понятно?
— Понятно, капитан, — вскочила пара намного разная по росту и комплекции. — А Мурмураки? — спросил с ехидцей Ворошейкин, глядя на приближенного к начальству.
— Это относится и к нему. Я с ним сейчас же плыву к порту, по пути Сан Саныч и будет проходить у меня школу гребли. Ясно?
— Так точно! — выпятил свой живот Исидор, удовлетворенный таким ответом.
— Понятно, капитан, — кивнул и Ким, погасив свою ревность к Мурмураки, посчитав вначале, что тому капитан делает поблажку.
Оставив двух подчиненных проходить школу гребли, Остап с Мурмураки поплыли к порту.
Сан Саныч сидел на веслах самой легкой шлюпки морского клуба «Два якоря». По команде Бендера, сидящего на корме, он опускал в море лопасти весел, делал гребок и вновь извлекал их из воды, чтобы повторить это же самое.
— Ну дальше, дальше повествуй, бывший заврыбой, — попросил его Остап.
— Ох, мой капитан, что еще может рассказать вам Мурмураки. Как вам известно, после того как уехал владелец рыбоприемного пункта, я остался не у дел. Там я всегда имел живую копейку, как самую живую рыбу. Но председатель Влас Нилович Пристройкин, я ему всегда поставлял самую свежую рыбу из ценнейших, проявил великодушие и взял меня к себе вахтером-завхозом. Поработав в этом добровольном обществе около года, меня вдруг постиг семейный удар. От меня ушла жена, как я вам уже говорил. Она привыкла к моей свежей хорошей копейке. А когда я перешел на жалкое ничтожное жалованье, я ей стал вдруг нелюбим, а может быть, не постесняюсь вам признаться, мой капитан, что и противен. Этот второй удар подействовал на меня так сильно, так глубоко, что я и допустил бесхозяйственность. В моем осводческом хозяйстве при ревизии обнаружилась недостача. Меня уволили по статье…
— Понимаю, без выходного пособий, как говорится, — сочувствующе улыбнулся Остап.
— Без выходною, — согласился гребец, заметно улучшив уже свое обращение с веслами.
— Это и понятно, ну-ну, греби, греби, уже причаливаем.
Лодку привязали к кольцу, замурованному в бетон причала, и по ступенькам поднялись к цокольной части здания. Здесь их уже встретил плотный мужчина, с гладкими волосами на голове и с хорошо развитой грудью пловца. На нем была морская тельняшка, указывающая на его морскую профессию.
— О-о, мой хороший знакомый — спаситель нашей собачки! — воскликнул Остап. — Здравствуйте, Федор Николаевич!
— Рад видеть вас, Остап Ибрагимович. Думал, что ны помощника себе другого нашли и во мне не нуждаетесь, — пожал руку Бендера Прихода.
— Так вы, выходит, знакомы, капитан? Своячек? — переводил удивленный взгляд Мурмураки с одного на другого.
— Еще как, — рассмеялся Остап. — При весьма необычном стечении обстоятельств, дорогой Сан Саныч.
— Как там Звонок? — спросил Прихода.
— Ожил, резвится, звонит на весь дом по-собачьи, — отметил великий предприниматель.
— Ну, милости прошу, заходите в мою контору, — пригласил жестом руки хозяин.
Мурмураки развернул принесенный из лодки сверток. В нем были бутылка водки, помидоры, огурцы, лук, краюхa хлеба и кусок ветчины.
— Савва, ну зачем ты… У меня все есть, ты сказал, что будете и я прихватил что нужно, — покачал головой укоризненно Федор Николаевич. Не мешкая, он выставил на стол свою бутылку водки и большую сковороду с жареными бычками. Затем помешал в кастрюле, стоящей на печурке, варево и стал процеживать его через сито. Сцедив воду, высыпал в миску содержимое его. Это были крупные креветки, сваренные с укропом и солью.
