Они добрели до конца коридора, почти до самых лифтов. На двери мужского туалета висела классическая табличка с перевернутым треугольником под кружком.
— Я надеюсь, здесь нет ни камер, ни ушей! — тихо проговорил Костя, неожиданно прижав девушку к двери. — Помоги мне, и я забуду, что ты на них работаешь.
— Ты что, спятил? — возмутилась вполголоса Катя, покосившись на часового (тот не отрывался от журнала). — Я работаю, так как мне не на что жить, сестру и бабку кормить, понимаешь? Перевязывать и мерить давление каждый дурак умеет. А их язык я в универе учила. Я помогу тебе, но только из-за детства.
— Какого еще детства? — удивился Костя, отстранившись от медсестры.
— А ты не помнишь? — Ее глаза сверкнули, прожгли его насквозь.
— Что я должен помнить? — Перед Костей поплыло ее лицо.
— Лето две тысячи девятого в Геленджике, — полушепотом выпалила Катя, глядя на него снизу вверх, — двухэтажный домик на горе, хозяйка бабка, и мы на втором этаже: в одной комнате я с сестрой, а в другой ты один. Две недели я торчала от тебя без ума, но ты этого не замечал.
На последних словах появилась легкая улыбка.
— Еще бы! Тебе ведь было лет тринадцать.
Костя помассировал пальцами брови, как будто напряг мозги. Ну и ну! Бывают же в жизни встречи! Казалось бы, вероятность увидеться с человеком из прошлого, да еще в другом городе — пожалуй, примерно одна миллионная, а вот поди ж ты!
Картины прошлого начали всплывать одна задругой. Катино лицо преобразилось, вернулась некая демоническая острота черт — словно легким бризом повеяло, и что-то теплое в этих чертах, что-то давнее и чудное сладко затеребило внутри. Как же он сразу не заметил! Да, он вспомнил — та милая девочка, совсем еще подросток, такая забавная, с косичками над ушами, с мальчишеской угловатой фигуркой, все время вилась вокруг него с дурацкими вопросами и шуточками, с ракетками для игры в бадминтон и доской с шашками. Воланчик она вечно забрасывала к черту на кулички, а в дамки проскакивать была хитра. Как же он мог ее не узнать? Да запросто, ведь до чего она изменилась! Прямо-таки классический случай перерождения гадкого утенка.
Костя тогда поехал на юг один, семьи у него еще не было. Но, как назло, никаких приключений не словил, никаких курортных романов, так, пару раз переспал с какими-то пьяными девицами. Маленькая Катя даже не заметила этого. А сестра ее, кстати, выглядела дурнушкою и нелюдимкою. Боже, до чего все банально! Порой такая ерунда может в будущем сослужить хорошую службу. Вот и сослужила.
— Черт возьми, так ты та самая Катенька? — искренне проговорил Костя.
Девушка манерно закатила глаза, совсем забавно и нисколько не похоже на ту строгую Катерину в палате. И стало ясно, что это-то и есть ее настоящая непосредственность. Украдкой она сунула ему пачку дамских сигарет.
— Иди, а то на нас уже смотрят.
Охранник косился на русскую парочку. Убедившись в этом, Костя проскользнул в уборную. Душа его возликовала. Какая глупая встреча! Но несомненный плюс.
Сортир пустовал. Костя прокрутил в памяти еще одни виньетки из Геленджика: ее избитые острые коленки после ежевечернего бадминтона, двухдневный ливень и бесконечные разговоры на кухне о всякой ерунде… Нужно было собраться. Костя отогнал лирику и приступил к осмотру туалета.
Первое, на что Муконин обратил внимание, — это, конечно, окно. Оно оказалось без решетки, что уже хорошо. Наполовину закрашенное белой краской, окно имело горизонтальную откидную форточку сверху, в проем которой вполне мог бы пролезть такой худощавый человек, как Костя.
Муконин открыл пачку с сигаретами и обнаружил там зажигалку, а также маленькую короткую ручку. Ага, молодец, Катюша! Костя прикурил, жадно затянулся сигаретой, помочился в один из трех унитазов. Затем он подошел к окну. Поначалу яркое солнце ослепило его. Весна разыгралась в полную силу. Но вид на улицу его разочаровал — на расстоянии вытянутой руки трепетали верхушки крон деревьев с набухшими зелеными почками. Внизу, по серой ленте асфальтовой дорожки ходили военные в форме НАТО, точно универсальные солдаты в компьютерной игре. Третий этаж, не ниже. Если прыгать, обязательно что-нибудь сломаешь. Костя вздохнул, цокнул языком. Под крышкой Катиной пачки сигарет он записал по памяти номер телефона самарского связного. И приписал:
ПОЗВОНИ!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
По всему выходило, что возможность самостоятельного бегства выглядела весьма призрачно. Но даже если бы удалось вырваться из госпиталя, раскинул мозгами Костя, дальнейшие перспективы открывались нешуточные. Ведь «Минипа»-то останется в руках у врагов. И если они быстро раскусят, что перед ними муляж, то сразу задумаются, в чем смысл всей мистификации? И тогда… Ну почему генерал Калинов и сопротивленцы медлят с главным ударом?! Почему миротворцы до сих пор в здоровом теле?! Нет, придется продолжить игру, надобно выяснить, как у них дела с «Минипой». Вдруг уже раскусили? И в этом мог помочь исключительно Майк Кельвин. Костя решил пока подождать с побегом и начать игру по правилам американца.
Перед ужином Муконин исследовал свою палату на предмет камер слежения. Мало ли что, вдруг на будущее пригодится. Одна камера, вне всякого сомнения, висела над входной дверью. Обычная миниатюрная камера на игрушечном кронштейне — в случае чего ей можно было легко свернуть голову. Но сколько еще имелось скрытых камер? И вообще, эта палата специально предназначалась для пленников, или она изначально являлась общей? Но в общих палатах накладно держать автоматические глаза. Впрочем, ладно. В стенах никаких камер нет — это понятно. Остается медицинский аппарат для мониторинга. В него, наверняка, вделано какое-нибудь недремлющее око. И это очень разумно, потому что получается встречное перекрещивание лучей обзора. Хотя и аппарат, в принципе, можно накрыть одеялом. Можно, гипотетически. Но вряд ли все это понадобится.
Достаточно сделать так, чтобы Катя передала записку незаметно для камер. Ведь она догадается записать сообщение связного. Костя начеркал ей в пачке сигарет телефон самарского связного, который дал генерал Калинов и который Костя запомнил наизусть, прежде чем договориться о злополучной стрелке у Макдоналдса. Катя, не будь дурой, обязательно позвонит и сообщит обстоятельства дела, что все повязаны, а Муконин находится в таком-то месте. Ей дадут какие-нибудь инструкции, возможно, сразу предложат план побега. И тогда она что-нибудь напишет и передаст записку Косте. Поэтому важно как можно быстрее получить сведения о местонахождении и степени «раскодировки» «Минипы». Чтобы было с чем бежать.
И когда Катя принесла еду, Костя заволновался. На подносе красовался настоящий армейский ужин: тарелка овсяной каши, краюшка хлеба, котлета, компот и булочка.
Девушка померила давление, затем температуру лазерным градусником. Лицо ее выглядело усталым. Костя искал встречного взгляда, но Катя будто специально прятала глаза. Когда медсестра сложила тонометр и термометр и поднялась со стула, Костя сказал:
— Позволь я тебя провожу до дверей. Мне надо больше двигаться, чтобы быстрее прийти в форму.
— Как хочешь. — Их глаза, наконец, встретились.
И он понял все. Понял, что у нее что-то есть и она только ждет удобного момента для передачи, а тут он предложил проводить, и ведь не просто так!
У самой двери, под камерой (от медицинского аппарата для мониторинга Костя закрыл девушку спиной), Катя торопливо сунула ему в карман пижамы записку на линованной тетрадной бумаге.
Он остался один.
Подойдя вплотную к окну, Костя скрытно достал листочек и бегло прочитал секст:
«Они сделают все возможное, чтобы вытащить тебя отсюда. Нужен лишь подходящий случай. Они просили помочь тебе, чтобы я сообщила, если вдруг тебя будут куда-то перевозить или переводить. Чтобы появился удобный случай разработать план побега. Но миротворцы постоянно проверяют меня, вплоть до обыскивания. Эту записку я даже спрячу в лиф, иначе найдут, а потом, когда зайду в госпиталь, переложу в халат. А ты, по возможности, уничтожь ее, ладно? Короче говоря, нужно быть очень осторожными. Пока же тяни время. И скоро он сам позвонит мне снова.
Крепись. Классное было лето в 9-м году!»
Костя задумчиво улыбнулся. Да, классное. Будь он Гумбертом, то раскусил бы ее истинные чувства в те дни. Но маленькие девочки его никогда не интересовали.
Муконин скомкал листок и, превозмогая позывы рвоты, съел его по частям.
Поужинал Костя уже без всякого удовольствия. Бумага, видимо, не хотела перевариваться. За грязной посудой никто не пришел. Немного помучившись бездельем, Муконин выпил оставленные медсестрой таблетки и завалился спать.
