— Разве тебе никогда не хотелось сбежать и побыть одной, чтобы никто не указывал тебе, что делать? — полюбопытствовал мальчик, — Тебя хоть когда-нибудь оставляют в покое?
— Дома — да, порою. Но когда путешествуешь, все иначе. Предполагается, что моя горничная всегда при мне.
— И что же за опасности такие тебя здесь якобы подстерегают?
— Наверное, об этом никто и не задумывается. — Алисе почему-то показалось, что в вопросе принца прозвучала скрытая обида, — Слуги просто исполняют приказ. Полагаю, будь я мальчиком, со мной обращались бы иначе.
— Только не на моем месте.
Воины остановились в нескольких ярдах, явно дожидаясь распоряжений принца. В руках их по-прежнему поблескивало оружие. Они находились вне пределов слышимости, однако Алиса на всякий случай понизила голос.
— Ну, с тобой все иначе, ты же принц. Но ведь здесь твой дом! Ну не твой, так твоей бабушки. Что за опасности такие здесь подстерегают тебя?
— Ох, да что угодно! Меня днем и ночью охраняют, но и со стражей никогда не знаешь, кому доверять. Соглядатаи моей бабушки всегда начеку, да только врагов распознаешь не всегда.
— Какие еще враги? Вы ведь сейчас не воюете, разве нет?
— Нет, сражаться не сражаемся. Оба моих дяди сейчас в Париже, так что отец говорит, что мы все трое — мои братья и я — в относительной безопасности, но когда он в отъезде, бабушка с приближенными приезжает сюда из Парижа и приглядывает за нами.
— Ты сказал — дяди?
Мальчик кивнул, явно неправильно истолковав смысл вопроса. Голос его звучал вполне обыденно.
— Мой дядя Хильдеберт и король Хлотарь. Особенно опасен дядя Хлотарь: здешние земли куда лучше его собственных. Конечно, они не прочь отобрать их у отца. Мой дядя Теодорих — самый старший, да только он низкорожденный. — Принц поджал губы, снова кивнул. — И все равно, бабушка говорит, если ему посулят достаточно, он дядьям поможет. Само собой, после того обещаний они не сдержат.
Брат убивает брата, отец — сына, говаривал герцог Ансерус. Алиса, глядя на мальчика — на ясный детский лоб, по-королевски длинные волосы, сейчас в удручающе спутанном состоянии, разорванную тунику и перепачканные руки и коленки, — прикусила язык, ощутив внезапную острую боль — это накатило сострадание, смешанное с недоверием. Сама еще дитя, девочка никогда не знала ни подозрительности, ни предательства — ликов зла, с которыми этот мальчик, годами младше ее самой, уже свел близкое знакомство.
— Но… — начала было она и тут же умолкла: Мариам, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, преодолела последние несколько шагов и, тяжело дыша, встала перед ними.
— Госпожа… миледи…
Она запнулась, переводя дух, и с сомнением глянула на мальчика. В изодранном платье, весь перепачканный и в крови, Теодовальд никоим образом не соответствовал представлению Мариам о принце. Но девушка присела-таки в реверансе, обращенном куда-то между детьми.
— Госпожа, я думала, вы все еще с отцом. Мне показывали кладовые, и… Ох, боже спаси и помилуй! Ваши туфельки! И платье! На этой грязной стене! Оно теперь ни за что не отстирается! О чем вы только думали? Идемте-ка со мною сей же миг, и я попытаюсь… — В лице принца отразилось изумление столь глубокое, что служанка умолкла на полуслове, прикрыв рот ладошкой, — Простите, миледи…
— Все в порядке, Мариам. Принц показывал мне вид на долину. И мы беседовали. А теперь не подождешь ли ты в сторонке?
Служанка снова присела в реверансе, на сей раз рассчитанном на то, чтобы восстановить достоинство госпожи, и отошла к ожидающей группе воинов.
Но Теодовальд уже соскользнул со стены.
— Зря все это. Все равно придется возвращаться. Вон идет бабушкин управляющий. Верно, время к обеду. Кстати, я и впрямь голоден. А ты разве нет?
— Если задуматься, то да, — отозвалась Алиса. Она встала и принялась отряхивать юбки от пыли, а запачкались они изрядно. — Если нам еще мыть руки перед трапезой…
— Это еще зачем? Вымоем потом, когда будут в жире, — бодро откликнулся принц и бегом помчался вниз по холму.
Стражники поспешили за ним, а управляющий, перемолвившись словом с Мариам, подошел поздороваться с Алисой.
Этого самого юношу девочка углядела в глубине зала, когда королева встречала гостей. Теперь, в солнечном свете, он оказался высоким, темноволосым и темноглазым, скромно одетым в охряную тунику и темно-коричневое верхнее платье. На груди его поблескивала серебряная цепь — знак должности, а на ней болтался позолоченный значок королевы. На плече — брошь чеканного серебра, на поясе — сумка из доброй кожи, дубленой и глянцевой, точно конский каштан, и связка ключей. Управляющий королевы, сказал Теодовальд. Доверенный слуга. Но ведь явно чужеземец, нет? — думала про себя Алиса. Уж больно не похож на франка. Может, римлянин? Один из тех горемык, зачастую из хорошей или даже знатной семьи, кого захватили в плен и обратили в рабство франкские завоеватели.
Но нет, вряд ли. Не успел юноша заговорить, как к нему подоспела Мариам — раскрасневшаяся, взволнованная.
— Леди Алиса! Вы только вообразите себе! Он из тех же мест, что и я, да что там — из соседней деревни! Здесь, в Туре! Ну разве не чудо?
Юноша поклонился и выпрямился. Алиса, судорожно вцепившись в складки юбки, застыла на месте, потрясенно глядя на него.
— Ты? — охнула она.
Брови юноши взлетели вверх.
— Госпожа? — И тут лицо его озарилось улыбкой, — Да это же маленькая дева! Маленькая дева из Иерусалима! И уже никакая не маленькая, но взрослая леди, и притом раскрасавица! Ну, как вы поживаете, как поживают овечки с голубой шерсткой, что пасутся на британских холмах?
— Я думала, ты Иисус, — Слова эти, слетевшие с языка, заключали в себе всю силу простодушия. В следующее мгновение девочка уже пожалела о сказанном и почувствовала, что краснеет. И быстро добавила: — Я тогда была совсем маленькая, а ты нес ягненка и словно бы знал, кто я такая, и… пожалуйста, не смейся! Я навсегда запомнила ту встречу, и я знаю, что это глупо, но иногда я понарошку играла сама с собою, будто все — правда.
Смеяться он не стал. Напротив, серьезно ответствовал:
— Вы оказали мне великую честь. Если бы я только знал, я бы непременно сказал вам, что я только сын поселянина, чело. век самый что ни на есть обыкновенный, но звался я… и зовусь… собственно говоря, Иисусом, — Юноша улыбнулся смятению собеседницы. — На то, чтобы пользоваться этим именем, мы смотрим иначе, чем вы, маленькая. Но здесь меня знают как Джошуа. Имя то же самое, только вам будет проще его произносить, правда?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
