— Если ты имеешь в виду эту жабу, Деларуша, то можешь быть спокойной. Если он придет сюда все вынюхивать, я с удовольствием отправлю его куда-нибудь подальше.
— Гмм! — Лия достала кусок сделанного дома мыла и кинула его в ванну, затем принялась собирать брошенные Прю вещи, поднимая их с пола палкой для помешивания кипящего белья.
— Не выбрасывай мои вещи!
— Они годны только собирать мух.
— Да, но…
Неважно, что они такие зловонные, рваные и безобразные, ведь они связаны с Гедеоном. Единственное, что напоминало о нем.
— Они могут снова мне понадобиться, — пробормотала она и опустила голову в испускавшую пар воду. Ступни ее торчали из таза.
Лия выловила в воде мыло и принялась мыть Прю голову. Ее прикосновения были твердыми, но безболезненными. Закончив с волосами и закутав голову Прю в жесткое полотенце, она начала мыть тело от ушей и ниже. Прю завизжала и дернулась в сторону.
— Проклятие, Лия, а теперь ты хочешь снять с меня заживо кожу?
— Тшш! Девушка, у тебя язык во рту не умещается!
— Ты открутишь мне ухо!
— Тшш! У тебя есть какое-нибудь представление, что делал Клод, мужчина, пока ты где-то бегала и играла в парня-мальчика?
— Но ведь ты еще здесь. И дом стоит. И не говори мне, что он женился на бабушке и уехал с ней в Париж.
— Твоя бабушка… она спит в своей постели, так что она готова, когда он приходит ночью. Он приходит ка-а-аж-ду-ю ночь. — Толкнув вперед голову Прю, Лия начала скрести ей спину. — И он сидит, и он сладко говорит, и он наливает вино и опять сладко говорит. И первая вещь, какую Лия знает, этот хитрый мужчина, он украл тебя, твою бабушку, твою корзинку для рукоделия и этот старый дом. Все.
Пока Лия не кончила мыть спину, лицо Прю было опущено вниз. Отфыркиваясь, Прю подняла голову.
— Что ты имеешь в виду под «он украл»?..
— Тшш, я скажу тебе, что имею в виду!
И, продолжая мыть Прю, Лия нарисовала такую картину, что та недоверчиво пожала плечами.
— Нет, я не верю. Бабушка не станет этого делать.
— Кто знает, что сделает старая женщина, когда выпьет столько вина? Ей теперь даже не нужен опий, так он наполнил ее портвейном.
— Да, но подписать отказ от нашего дома? Зачем ей делать такую глупость? Подожди, вот Прайд услышит об этом! Он не потерпит ни одной минуты! Если бы у меня был папин пистолет…
Лия схватила ее ногу и подняла вверх, отчего Прю рухнула спиной на немилосердно острый край ванны.
— Ты еще не слышала самое худшее. Мужчина говорит, что и ты его собственность!
Упершись локтями в края ванны, Прю выпрямилась.
— Что значит «его собственность»?
— Прю! Лия! Что за дьявол! Куда все делись? Нет ли чего поесть в доме? — донесся из другого конца перехода бодрый голос Прайда.
— Подожди минутку! — крикнула Прю. — Я сейчас выйду, только найду какую-нибудь одежду! — Она изогнулась и быстро добавила: — Лия, не могла бы ты дать мне чистую одежду? И что ты имеешь в виду? Что значит: я собственность Клода? Это же чепуха.
Вольноотпущенница выпрямилась, вытерла руки о передник и посмотрела на ясное лицо девушки в ванне, полной грязной воды. Выражение сострадания в ее глазах вдруг заставило Прю почувствовать себя голой, уязвимой.
— Он твой новый опекун, девочка. Он говорит, я имею бумаги. Моя собственность все, что осталось от Урии Эндроса. Ты, мальчик, мизус и этот дом. Все. Кроме Лии. Лия не собственность мужчины.
Глава двенадцатая
Сдерживая ярость, Прю спокойно стояла, пока Лия возилась с ее волосами. Красивой прически из них не получалось, потому что волосы едва доставали до плеч. Но все же после того, как Прю проспала двенадцать часов, Лия опять взялась за ее волосы, натерла их яйцами, медом, кедрово-ягодным чаем, еще раз вымыла и сполоснула в уксусе и розовой воде. Теперь они снова выглядели густыми, блестящими, сверкающими бронзовыми и золотыми искрами.
— Помет сладкоречивого канюка, вот он что! — проворчала Прю.
— Закрой рот, девушка. — Лия повернула ее голову, закрутила очередной локон и завязала его.
— Думаешь, он хуже помета канюка? — Будешь кривить рот, лопнет лицо. Заметив в зеркале отражение своего стянутого маской белого лица, Прю не смогла подавить улыбку, хотя и страшно злилась на человека, который вчера пришел к обеду и оставался до неприлично позднего часа. Кроме необходимого выражения вежливости, Прю не сказала ему ни единого слова. А Прайд придумал какой-то предлог и ушел, едва они встали из-за стола.
Толстая белая маска треснула и начала осыпаться, а Лия все продолжала бранить ее. Но Прю почти не слушала. С той самой минуты, как она переступила порог дома, Лия под аккомпанемент собственных предсказаний о роковом конце неустанно ее отмывала, и натирала, и смазывала жиром.
Осанна с отсутствующим видом улыбалась и спрашивала, хорошо ли она провела время у дяди Джона.
— С чего она взяла, что мы гостили у дяди Джона? — удивилась Прю.
— Мизус, она слышит то, что хочет слышать, — пожала плечами Лия.
— Почему ты прямо не сказала ей? Ведь Крау объяснил тебе, где мы находимся.
Ответа не последовало. Обе женщины знали, что старуха не спрашивает ни о чем, что не касается ее сиюминутного удобства. Лия призналась, что Крау не раз посещал ее, но рассказал только о том, что капитан поймал ее юных подопечных, когда они совершали дурной поступок, и теперь дает им урок.
— Ой, да… Крау просил сказать тебе, что он вернется. — Прю забыла передать весточку от метиса, потому что на ее сознание давили более тяжкие заботы. И одна из них — что ей делать с Клодом? Несмотря на безупречные манеры и лицо, которое любая женщина могла бы назвать красивым, при виде француза у нее от отвращения мурашки бегали по телу.
Лия закрутила последний локон и привязала его, все время бормоча:
— Мужчина хитро ходит. Я сказала ему, пусть идет подальше от меня.
— Он тебе тоже надоедает? Не понимаю, почему? Он чего-то хочет, в этом я уверена, но, конечно, не от тебя.
Первый раз в жизни Лия выглядела озадаченной. И до Прю постепенно дошло, что они говорят каждая о своем. Лия и Крау? Ну, Лия изрежет Крау на мелкие кусочки. Она такая колючая, как испанский штык, а у него при всем стоицизме нежное сердце.
Закончив с волосами Прю, Лия села за шитье. Она воскрешала к жизни голубое шелковое платье из сундука Бланш Эндрос. Сначала проветрила его, отпарила, потом поправила места, где оторвалась подпушка. Но сделанное еще не удовлетворяло ее.
Прю рассеянно наблюдала за ней, все ее мысли сосредоточились на французе, который вроде бы твердо решил отнять у них даже жизнь. Вчера вечером он ничего не сказал об опекунстве, а Прю не рискнула поднять эту тему. — Кроме того, она не знала закона, касающегося опеки женщин ее возраста. Ведь она больше не ребенок, восемнадцать ей исполнилось несколько недель спустя после того, как они попали к китобоям.
