Иван Сергеевич остановился, помолчал немного и снова заговорил:
— Вот так-то я и очутился в Чашниках. Жена и дочка ко мне приехали. Через Терешкова познакомился я с Верой Кирилловной Таратуто, у нее на квартире помощник начальника полиции жил. Так мы через Веру Кирилловну с ним связались. С его же помощью троих своих ребят в полицию пристроили. И все как будто пошло хорошо, только узнаю я от своих полицейских, что я включен в список на изъятие, значит надо бежать. Говорю жене: «Как быть?» А она мне: «Беги, Ваня. Мне, говорит, и так и так от извергов погибать, а ты в партизанах еще много вреда гитлеровцам сделаешь». Мы распрощались, а тут услышал я, что вы отдали приказ своих людей в лес выводить. Под предлогом купить сена корове ушел я из Чашников. Случай один еще тут помог: под Кажарами партизаны полицая убили — лица-то не распознать, а фигурой со мной схож, — я и распустил слух, что это меня убили. Через пять дней гитлеровцы оцепили мою квартиру, меня искали, а через десять дней жена пошла в полицию и заявила: пропал, мол, мой муж; плакала, помощи просила. Выходила она потом ко мне на свидание в Гили, передавала: гитлеровцы дочек-то наших в Германию на каторгу повезли. А ведь они, Григорий Матвеевич, еще дети: одной пятнадцатый, другой тринадцать. Так они дорогой-то спрыгнули с машины в проулок да в сумерки задами, огородами и ушли. И с тех пор нету их, и жене о них ничего неизвестно. Жену все по допросам таскают. Может, и арестовали уже.
Соломонов не мог больше говорить, слезы выступили у него на глазах, Я тоже молчал. Что я могу сказать человеку в таком положении? Ведь горе, принесенное нам ненавистными оккупантами, захлестнуло миллионы советских матерей, жен и отцов. И выход был только один — борьба до полной и окончательной победы.
* * *
Гитлеровцы как будто смирились с тем, что березинские болота для них недоступны. Во всяком случае после встречи, устроенной нами карателям 20 марта на хуторе Ольховый, у них отпала охота проникать в места базирования нашего отряда. Но в деревнях фашистские собаки — полицаи — стали выказывать излишек преданности своим хозяевам. Надо было поубавить им прыть, и я сформировал специальную группу для проведения соответствующих операций.
Вечером 12 апреля восемнадцать партизан выступили в Таронковичи.
В глухую, черную пору, около полуночи, они оцепили дом волостного правления. Часовые и полицейские попрятались, помещение было пусто, столы и шкафы стояли запертыми. Их вскрыли топорами, несгораемый ящик рванули толом. Через несколько минут волость пылала Ребята бросились искать полицию по дворам.
Соломонов с Садовским вбежали в одну из хат, где квартировали полицейские. В хате никого не было. Но остатки ужина на столе и недопитая бутыль самогона выдавали присутствие полицаев. Садовский кинулся за перегородку, отдернул полог у постели: в углу, прижавшись к стене, стояли двое.
— Полицаи, сволочи? — крикнули партизаны.
— Полиция, — коснеющим от испуга языком пролепетал полицейский.
Два выстрела прозвучали одновременно. Полицейские упали, обливаясь кровью. Садовский и Соломонов захватили их винтовки и побежали дальше.
Больше ни одного человека в деревне не нашли. Партизаны построились цепочкой и, не отдыхая, пошли на Чашники.
Не доходя семи километров до Чашников, подложили под мост сорок шесть килограммов толу, и мост взлетел на воздух. В этот день было подорвано еще несколько мостов и столбов линии связи на шоссе между Чашниками и Лепелем.
В деревнях заговорили, что триста партизан вышли мстить за Зайцева и Василенко. Немцы организовали крупную облаву, но наши люди, сделав свое дело, уже давно находились на базе.
2. Лесные курсы
Мы ориентировались на развертывание в широких масштабах диверсионных действий, стремились наносить врагу удары по наиболее уязвимым местам: взрывать железнодорожные мосты, где позволяла обстановка, пускать под откос вражеские эшелоны, минировать шоссейные дороги, прерывать линии связи, организовывать засады на дорогах и только в крайних случаях, если необходимо, нападать на гарнизоны или сталкиваться в открытых боях с противником.
Партизанские формирования включают в свой состав мужчин и женщин, подростков и стариков. Они вполне Могут выполнять диверсионную работу и подчас даже лучше бойцов регулярной армии, потому что им легче подойти к цели, они меньше вызывают подозрений. Но эти люди, не имея специальной военной подготовки, не могли быть использованы в открытых схватках с гитлеровцами. Да и каждый наш подрывник был для нас исключительно дорог, и мы не могли ими рисковать.
В годы гражданской войны, когда основным видом вооружения была винтовка, партизаны могли бить врага в открытом бою.
В Великой Отечественной войне народные мстители могли достать, и не в малом количестве, орудия, танки и даже самолеты. Но для того чтобы привести их в действие, требовалось большое количество боеприпасов и горючего. А это можно было получить лишь при бесперебойном, плавном снабжении. Поэтому на оккупированной фашистами территории тяжелая техника в партизанских отрядах не могла найти применения. Даже артиллерия использовалась в очень ограниченных размерах.
Мы знали, как в подвижном соединении Сидора Артемовича Ковпака отпускались снаряды на проведение операций. Каждый выстрел строго учитывался, потому что снаряды доставлялись партизанам только на самолетах. Даже патронов автоматных и винтовочных требовалось для открытых боев исключительно много. Ведь самый расчетливый автоматчик в течение нескольких минут боя может расстрелять несколько автоматных дисков. А где их взять в тылу противника? Поэтому гитлеровцы всячески старались вызывать партизан на открытые бои. Для нас же самым могущественным и незаменимым средством была взрывчатка — тол.
Тот, кто по опыту гражданской войны ориентировался только на винтовку и на автомат и недооценил значение взрывчатки, тот и не мог нанести существенного ущерба противнику в период Великой Отечественной войны.
Весной сорок второго года наш отряд пополнился сотнями новых бойцов. Большинство из них были новичками не только в партизанской борьбе, но и в военном деле вообще. Перед командованием соединения встала неотложная задача, которую пришлось решать не месяцами, а буквально днями и часами, — научить новичков в совершенстве владеть оружием, подрывными средствами и тактикой партизанской борьбы.
Мы всегда придавали огромное значение мелочам. Да, по моему глубокому убеждению, мелочей и нет на войне. Девяносто пять процентов боевой операции в тылу врага обычно состоят из «второстепенных» подготовительных «мелочей». Основное в партизанской подрывной тактике — умение правильно подойти к объекту, миновав посты и заставы врага, а это, в свою очередь, зависит от умения пользоваться компасом и картой, умения маскироваться и бесшумно передвигаться на местности, наконец от хладнокровия, выдержки и выносливости. Ведь иной раз, для того чтобы пустить под откос поезд, нужно потратить одну-две минуты на минирование железнодорожного полотна и несколько суток на то, чтобы к нему подобраться. И тут уже трудно переоценить значение той или иной мелочи, как трудно разграничить одну от другой мельчайшие, мелкие и крупные составные части всякой боевой операции. Пулемет самого сознательного, смелого и хорошо подготовленного бойца может в решающий момент боя отказать только потому, что заело ленту, оказавшуюся не совсем исправной, или какой-то патрон вошел в ствол с заусеницей и заклинился. И это может повлечь за собой неисчислимые беды: остается в живых враг, который потом может уничтожить лучших наших бойцов, удается прорыв врага или срывается атака нашего подразделения.
Разумеется, всего не предусмотришь, но добиваться того, чтобы наши бойцы овладели всеми «мелочами» боевой техники, нужно было со всей энергией и упорством. Конечно, необходимо было направлять эту энергию на главное, основное звено. Этим основным звеном в описываемое время являлось для нас подрывное дело и умение совершать переходы по тылам гитлеровских захватчиков.
Мне хотелось поскорее начать выполнение приказа главного командования и пустить в ход на железнодорожных коммуникациях противника те мощные подрывные средства, которые были доставлены самолетом из Москвы. Надо было самыми быстрыми темпами подготовить первый ударный отряд из людей, в совершенстве владеющих этими средствами. От этого зависел успех в нашей дальнейшей работе. Первые взрывы вражеских поездов должны были создать уверенность у наших подрывников в своих силах, послужить образцом, школой для вновь вступающих на этот путь товарищей. Поэтому я особенно большие требования предъявлял к подготовке наших первых групп. Нужен был энергичный руководитель, способный увлечься этим делом сам и увлечь других. Мой выбор остановился на капитане Щербине, имевшем некоторый опыт в партизанской борьбе и хорошо знавшем подрывное дело.
