Но вернемся к правдивому рассказу… Не зная еще «компрометирующих» меня фактов, но подозревая уже «недоразумение», Савинков вечером 26–го, ознакомившись с ультиматумом и лентой разговора с Корниловым, сейчас же советует «Керенскому сговориться с генералом Корниловым» (с. 403). Керенский отвечает: «Уже поздно». И добавляет, что им уже послана телеграмма об отозвании генерала Корнилова из Ставки. «Я не могу не отметить, — со свойственной ему правдивостью и справедливостью скорбно отмечает автор, — что телеграмма эта по самому своему содержанию была незаконна, так как лишь Временное правительство в его целом, а не министр — председатель, имело право отчислить от должности Верховного главнокомандующего» (с. 403). По его рассказу, очевидно, телеграмма моя была незаконной потому, что я послал ее до заседания правительства (в этот вечер оно началось после 11 часов, а Савинков был у меня в кабинете около 910 час. веч.) и без согласия его. Так фантазирует автор! А на самом деле до заседания Временного правительства я никакой телеграммы не посылал. Но как только оно открылось, я доложил правительству о всех событиях этого вечера, предъявив ультиматум, подписанный Львовым, и ленту моего разговора с генералом Корниловым. Затем я предложил правительству по телеграфу приказать Корнилову сдать должность Верховного главнокомандующего начальнику его штаба и явиться в Петербург для объяснений. Временное правительство единогласно утвердило мое предложение. Только после этого около двух часов ночи на 27 августа соответствующая телеграмма за моей подписью была послана генералу Корнилову. А что телеграмма моя не была послана вечером 26–го, а только к утру 27 августа подтверждается еще и следующим. Мои телеграммы в Ставку не шли никогда дольше часа. Эта телеграмма посылалась в порядке исключительной спешности. А между тем в 2 часа 30 минут утра 27 августа генерал Корнилов, посылая Савинкову телеграмму за № 6.394 по вопросу о введении военного положения в Петербурге, ничего еще не знал о своем отчислении и вообще о всем случившемся в Зимнем дворце!
IVКстати, о введении в Петербурге военного положения, ибо это имеет отношение к восстанию Корнилова. Автор говорит (с. 398): «В тот день (20 августа) Керенский по предложению Военного министерства дал свое согласие на объявление С. — Петербурга и его окрестностей на военном положении и на вызов с фронта в столицу кавалерийского корпуса. Этот корпус должен был содействовать действительному осуществлению военного положения, т. е. успешной борьбе с большевиками».
Новые измышления! Во — первых, мне довольно трудно было «дать согласие» самому себе, ибо, как бы ни хотелось г. Савинкову оторвать Военное министерство от военного министра, я все‑таки был военным министром, и министром весьма реальным. Во — вторых, не Военное министерство предлагало ввести военное положение, а после Московского совещания и падения Риги сам генерал Корнилов стал «требовать» от Временного правительства, как всегда в ультимативной форме, немедленного введения военного положения в Петербурге с передачей всех исключительных полномочий Ставке и с подчинением ей всего Петербургского гарнизона. Для того чтобы понять все содержание этого требования, нужно вспомнить одно обстоятельство. После провала во время Московского государственного совещания первой попытки, так сказать, с наскоку объявить диктатуру заговорщики стали действовать с оглядкой, с подготовкой и, между прочим, решили «использовать» в своих целях падение Риги. Так появилось требование Ставки о передаче с. — петербургского гарнизона Ставке. Заговорщики хотели этим лишить Временное правительство всякой реальной силы, всякой возможности распоряжаться войсками в самой столице, а затем поступить с ненавистным правительством по — своему.
Рассмотрев домогательства генерала Корнилова, Временное правительство признало необходимым, ввиду изменившейся стратегической обстановки на Северном фронте, подчинить войска Петербургского военного округа Ставке, но только с исключением гарнизона самой столицы. Одновременно правительство единогласно признало необходимым объявить Петербург и его окрестности на военном положении, но, сосредоточив все исключительные полномочия в руках самого правительства, отнюдь — вопреки желанию Корнилова — не передавая их Ставке. В — третьих, не я «согласился» на предложение Савинкова на прибытие в Петербург конного корпуса, а «корпус был испрошен мной (Савинковым) у Верховного главнокомандующего по требованию министра- председателя». Так публично заявил сам г. Савинков 12 сентября 1917 года, и заявил в полном соответствии с истиной. Наконец, в — четвертых, я вытребовал войска с фронта во исполнение единогласного пожелания Временного правительства на время военного положения, но, однако, не только для «успешной борьбы с большевизмом». «Само собой разумеется, — писал г. Савинков в том же заявлении, — этот конный корпус, поступив в распоряжение Временного правительства, должен был бы его защищать от всяких посягательств, с чьей бы стороны эти посягательства ни шли». А в это время «посягательства» со стороны правых и, в частности, со стороны Ставки были более чем возможны. Поэтому‑то я и поставил особые условия посылки конного корпуса в Петербург. Эти условия генерал Корнилов обещал исполнить и не исполнил, участвуя в заговоре. К этому эпизоду я скоро перейду.
VСейчас же возвращаюсь к моей «незаконной телеграмме». Оказывается, она была «незаконной» не только «по ее содержанию», но и «по форме — это была телеграмма частная» (с. 403). И автор перечисляет все формальные погрешности этой несчастной телеграммы. В суматохе той ночи, может быть, и забыли действительно проставить на ней номер или я перед своей фамилией не поставил «министр — председатель». Может быть! Но это ведь не имело ни малейшего значения. Депеша пришла в Ставку обычным порядком правительственных телеграмм, и ни в ком не могло возникнуть сомнений, как это и было на самом деле, что эта телеграмма не моя. И меньше всего 27 августа в этом сомневался г. Савинков, что и доказать весьма нетрудно. А именно: сам автор говорит, что, беседуя 27 августа по прямому проводу с генералом Корниловым, он «пытался его убедить в необходимости во имя интересов Родины подчиниться Временному правительству» (с. 404). В чем же убеждал Савинков генерала Корнилова? В необходимости исполнить требование Временного правительства, изложенное в моей «незаконной» телеграмме: сдать должность и выехать из армии!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
