дело обращался к постовому милиционеру. Раз на пятый постовому надоело, и он закрыл кормушку.
— Андрон, ты реально достал! — возмутился Проскурин. — Из-за тебя нам кислород перекрыли!
Следователь восседал на нарах, по-турецки скрестив ноги, читал потрепанную книжку из серии «Черная кошка».
Андрейка уперся кулаками в стену, начал отжиматься. Досчитал до пятнадцати и бросил. Лег на матрас, сразу вскочил. Стал копаться в пакете, где у него канцелярия хранилась, решил написать жалобу на произвол следствия. Устроился ближе к свету, написал в правом верхнем углу листа: «Прокурору города Острог». Зачеркнул последние два слова, перед «Прокурору» написал: «Генеральному», сзади — «РФ». В раздумье погрыз пластмассовый кончик ручки, затем жирно замарал написанное. Тщательно выводя буквы, вывел: «Президенту РФ Путину».
— Гош, как нового Президента зовут? — крутнулся юлой к Проскурину.
— Владимир Владимирович, как Маяковского, — ответил следователь. — Только он не Президент пока.
— Это не важно. Он — главный. Гош, как думаешь, лучше на чистом листке написать Президенту? А то я начеркал тут. Или сойдет? У меня бумаги мало осталось.
— Не занимайся ерундой, Дрон. По-твоему, Путину больше делать нечего, как твои жалобицы разбирать?
Когда, наконец, в личине замка заскрежетали ключи и громыхнул отодвигаемый засов, потерявший счет времени Рязанцев находился в угнетенном состоянии и не сразу среагировал на адресованную ему команду «на выход».
Охваченный равнодушием Андрейка с заложенными за спину руками пошел по коридору впереди постового милиционера. Свернул направо у стоявшего в углу стола дежурного, подле которого на табурете в одних трусах сидел оформляемый задержанный. Начальник ИВС Аббасов дожидался его в каморке, служившей дежурной смене бытовкой. Другого помещения, где можно было поговорить без посторонних ушей, в изоляторе не имелось.
Аббасов — крупногабаритный, шумный усач в камуфляже при виде понурого Рязанцева, округлил глаза и воскликнул:
— Э-э-э! Ты чего, такой кислый? Зуб болит, да?!
Андрейка отрицательно помотал головой, зуб у него не болел, душа у него нудела.
Аббасов наливал в эмалированную кружку чай, горячий, густо рубинового цвета. Гостеприимно подвинул парящую кружку по застеленному вытертой клеенкой столу.
— Пей! Хор-роший «кр-раснодарский»![87]
— Спасибо, Фархад Константинович, — поблагодарил Рязанцев, поднял тяжелую кружку, сделал осторожный глоток.
— Андрюша, я твоим вопросом плотно занимаюсь, — доверительно приблизившись к оперативнику, понизил голос начальник ИВС. — В прокуратуру звоню, спрашиваю, где документы на Рязанцева, у человека срок стражный закончился. Вы что?! Эля отвечает: «Не знаю, Фархад Константинович, дело у Кораблёва». Знаешь Сашу Кораблёва? Ну следователь, лет пять работает. Теперь он исполняющий обязанности заместителя прокурора. Растут люди, да. А где, спрашиваю, Кораблёв ваш. Эля говорит: «В область уехал рано утром». А где главный прокурор? Эля говорит: «По делам отъехал, к обеду точно будет». Я у нее спрашиваю, а мне что делать? Она не знает и никто не знает…
— Я знаю. Освобождайте меня, Фархад Константинович, — дуя на нежелающий остывать огненный чай, с кривой усмешкой сказал Рязанцев.
— Э-э-э, Андрюша, — сморщил смуглое лицо майор, — а кого крайним сделают, если что? Аббасова. Пинком под жопу дадут, скажут: «Ты, старый осел с седыми яйцами, зачем накосячил? Выслугу имеешь, вали на пенсию, на гражданку». А я еще поработать хочу. Мало ли где перечисление твое затерялось?
— Где оно затеряться могло, если секретарша не в курсах? — несколько глотков ароматной обжигающей жидкости взбодрили Рязанцева. — Она ведь почту отправляет!
— Я вот что решил, — начальник ИВС снова перешел на громкий заговорщический шепот. — Ты пока здесь посидишь. Чай будешь пить с баранками, «Русское радио» слушать. В камеру обратно не пойдешь. Как я тебя в камеру верну, если у тебя срок стражи кончился? Если я так сделаю, меня завтра самого в ту же хату посадят. Это превышение должностных полномочий! В общем, посидишь тут до двух часов, обед тебе принесут, а после обеда все прояснится.
— А если нет?
— Если нет, в восемнадцать ноль-ноль я тебя выпущу. Детьми клянусь! — Аббасов сделал красноречивый, чисто кавказский жест рукой.
— Фархад Константинович, я старую смену просил адвокату моему позвонить.
— Все сделали, Андрюша. Я самолично звонил. Владимира Николаевича в кабинете не было, все передал соседке его, Ираиде Ароновне. Может, в суде он сейчас заседает, вот и не может подойти.
— А нашим не скажете? Ну Титову или Маштакову. Пусть кто-нибудь ко мне спустится.
Начальник ИВС, наклонив кудрявую седеющую голову к покатому плечу, с минуту разглядывал бледное лицо оперативника. Потом громко цокнул языком и резко поднялся с табурета, зашуршав камуфляжем.
— А скажу! Ты ведь не в камере уже сидишь. Так? А в изолятор опер по работе зайти может. Только если что, я не при делах.
Аббасов ушел, прихватив со стола тупой кухонный ножишко и алюминиевую вилку. Дверь он оставил открытой, в проеме моментально, как чертик из табакерки, возник постовой.
Маштаков примчался буквально через пять минут. Андрейка слышал, как он бежал по лестничным маршам, прыгая через ступеньки. Наткнувшись на преграду в виде зарешеченной двери, нетерпеливо потряс ее руками, залязгала сталь.
— Дежурный, отпирай!
Дежурный, бурча под нос насчет борзости оперов, открывал замки.
Маштаков залетел в бытовку, обнял поднявшегося с табуретки Рязанцева, крепко хлопнул по спине.
— Привет, брат! Как ты?
— На измене я, Николаич, конкретно, — признался Андрейка.
Маштаков вернулся к двери, закрыл ее, но она сразу с тихим скрипом приотворилась. Тогда он сорвал со стены прикнопленный листок с прошлогодним графиком дежурств, сложил в несколько раз, сунул в притвор и потянул ручку двери на себя.
— Вот теперь можно говорить. Рассказывай! — Миха сел напротив напарника.
Рязанцев, пока излагал последние события и свои соображения, отметил, что за десять дней, прошедшие после того, как он последний раз видел Маштакова, тот заметно посвежел. Без сомнения тому способствовала аккуратная стрижка и новый приличный джемпер бежевого цвета.
«Не пил в праздники», — сделал вывод Андрейка и поймал себя на стыдной мысли, что бодрое состояние Николаича ему не по душе. — «Из-за его родни все закрутилось».
Миха внимательно выслушал Рязанцева, подвинул к себе креманку для мороженого, служившую ивээсникам пепельницей, достал сигареты, зажигалку, закурил. Раздумчиво окутался клубком белесого дыма.
— Вне зависимости от результата на этом этапе, вывод — один. Будем барахтаться дальше. Заминка означает, что противник в смятении. Было бы все по делу чисто, они бы еще в декабре его в суд загнали. Лишняя палка под конец года ой как нужна! Чего будем делать? Ждать. Аббасов, старый змий, правильно рассуждает. Можно, конечно, волну поднять. Беззаконие! Отпустите! Только вернуть в камеру и с улицы могут, и из дома. Если бы ты на рывок рассчитывал, тогда да, тогда есть резон ломиться. Но мы
