Только вот для встречающего такая логика оказалась чужда. Он резко перестал ругаться и даже демонстрировать когти, вместо этого перехватив копьё двумя руками в боевое положение. Причём наконечник открыто нацелил Хантеру в грудь.
— Иффуэ ариш! Ссар, ихээши… хришш шерофэх!
— Шикарно. Значит, я уже не просто хришш, а «хришш человек»? — выверенная пауза. — Ну, тогда ты — хришш алурин.
Копьё резко сдвинулось вперёд. До плаща (и скрытого под плащом нагрудника) осталось не больше ладони. Однако маг остался недвижим…
Внешне.
Его правая рука с самого начала этого идиотского диалога упиралась в бок, а точнее, в карман пояса, где лежало Ядро Сути, вырезанное из плоти Амфисбены Урагана. А душа его в данный момент испытывала лёгкое, но приятное давление маны, заполнявшей резерв до предела. И матрица Усиленного Призыва Существа уже звенела, получив команду активации. Точь-в-точь тогда, когда алурин направил на Хантера копьё.
Да, маг обещал доставить послание Сираму ори-Тамарен. А вот терпеть слабо прикрытое хамство — нет. Поэтому, если ситуация продолжит развиваться в том же ключе…
Призыв завершился. Над головой Хантера изогнула переднюю часть своего гигантского тулова Амфисбена Урагана. Поскольку он призвал её с усилением, за раз влив в существо почти три четверти своего немаленького резерва, создание вышло даже внушительнее убитого прототипа — локоть в толщину, пятнадцать локтей в длину… и крепкий воздушный щит, что хотя бы отчасти возместил недостаток живучести, отнятой у зверя-подавителя его нематериальностью.
Алурин вместе с копьём отскочил назад, глядя на новую (и внушающую трепет!) угрозу с нескрываемым страхом. Хантер же, подключившийся к расширенным чувствам нового призыва и пошатнувшийся от прилива образов, который сразу постарался свернуть, резко развернулся к ещё одному скрытнику. Тоже третий уровень исчезновения — но среди его плащей, помимо маскировки от взглядов, нашлась и маскировка от магии… которая, впрочем, не помогла против Амфисбены Урагана. Та, в отличие от Мийола, чья связанность имела именно магическую природу и успешно блокировалась соответствующим плащом, воспринимала мир через что-то вроде «объёмного осязания с фиксацией едва заметных движений воздуха»…
Звуки дыхания и все остальные третий алурин умело скрывал под ещё одним плащом. Но чтобы он мог избежать обнаружения, ему следовало вовсе не шевелиться и не дышать.
— Значит, их тут трое, а не двое, — констатировал призыватель мрачно. — Что ж. Рикс!
— Лидер?
— Мне надоели эти препирательства и угрозы. Положи письмо Ока Лагора наземь, уходим. А эти… ну, пусть разбираются с нагхаас сами, с-с-союзнички шерстяные.
Слово «нагхаас» зримо напрягло единственного не замаскированного алурина, и чуть ли не сильнее, чем появление Амфисбены Урагана. Но… стоило Риксу и Хантеру с Зунгом начать отступление под прикрытием призывов, громадный кошак принял вид растерянный до полного обалдения. Он даже попытался что-то крикнуть вослед, уже не с вызовом, а снова вопросительно, как в самом начале — кажется, хотел выяснить, при чём тут нагхаас…
Люди проигнорировали. И спустя десяток минут спустились из преддверия подземелий к своему лагерю, «охраняемому» Шак — а вернее, всё теми же шестью столбами и развёрнутой вокруг них Тайной Защитой Лобруга. Алурина же смирно сидела прямо в короткой траве лужайки неподалёку от тихого ручья, закрыв глаза и нечеловеческим образом скрестив ноги. Даже когда все вернувшиеся, кроме оставшейся снаружи Амфисбены Урагана, медленно — секунд за пять — продавились через магический полог внутрь защищённой земли, Шак не шевельнула и ухом.
— Что теперь? — спросил Рикс.
— Подождём. У той троицы есть послание, в котором сказано всё нужное, и про нагхаас они отлично расслышали… а нам не повредит перекусить.
— Какого рожна они вообще начали выделываться? — продолжал бурчать Воин. — Один без причины копьём машет, двое других подкрадываются под этим ихним скрытом…
— Я знаю не больше твоего.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Слышь, мохнатик, ты не знаешь — хришш это совсем страшное ругательство или так?
Алурина вздрогнула, открывая глаза.
— Смотря кого назвать. И смотря кто называет. И… в каких условиях.
— А как у тебя вообще с родным языком? — поинтересовался Хантер, тоже присаживаясь неподалёку. — Сможешь перевести несколько фраз?
— Постараюсь.
— Тогда… — маг выдохнул и медленно повторил, старательно копируя интонации:
— Аарруэ шшуа ха соос Ирришаах? Соу ифаари хир ссахи.
— Ничосе ты шпаришь! — изумился Рикс. — Как только запомнил?
— У меня хорошая память. Шак?
— Можешь… повторить? Ещё медленнее?
Хантер исполнил просьбу:
— Аарруэ шшуа ха соос Ирришаах? — Пауза. — Соу ифаари хир ссахи.
— Зачем вы пришли в Ирришаах, — с нотой неуверенности перевела алурина. — И что-то про запас… нет… про отвод?
— Может, резервный выход?
— Да… наверно, так и есть. Но откуда ты…
— Мне следовало догадаться, — Хантер махнул рукой в досаде. — Зря мы полезли не к самому охраняемому, а к самому близкому выходу из Подземья. Конечно, резервный выход вовсе не элита стережёт, и даже объясниться толком не вышло. Так. А как насчёт такой фразы… готова?
— Да.
— Сихха фээ ишитиуа, хришш.
— Не суй… не знаю такого слова.
— А хришш? — вклинился Рикс. — Его-то ты знаешь!
— Да. Это примерно как… голый. Или бритый. Алурины часто называют людей так, это… не намного обиднее, чем «мохнатый» или «мохнатик» для нас.
— А если так назвать не человека, а вашего?
— Кто… назвал?
— Боюсь, что я, — Хантер слегка смутился, хотя не каждый сумел бы понять по искажённому маской голосу, каковы его чувства. — Мне не понравилось, с какими чувствами постовой выдал это, и… в общем, я ответил, что сам он хришш. А ты как думаешь, — внезапно повернулся он влево, причём Амфисбена Урагана также нацелила свою смертоносную голову на «пустоту», — кто тут самый «голый или бритый»? И как мне тебя называть?
Незваный гость подбирался к лагерю с «неправильной», наветренной стороны… что не играло особой роли, поскольку среди развитых им плащей имелся и тот, что скрывает запах. А маг заметил его поздновато, потому что на открытом месте вал ощущений от его нового призыва был столь велик и непривычен, что приходилось нарочно притуплять чувствительность. Причём во много раз. Убитый магический зверь своим особым сенсорным навыком «пробивал» сразу во все стороны не менее чем на полтораста шагов, в выбранном направлении — на все триста; а вот Хантеру этот диапазон пришлось сократить шагов до тридцати-сорока. И всё же этого хватило, чтобы подловить очередного невидимку до того, как тот пролезет под магический полог.
Сбросив исчезновение (но лишь частично, для взгляда и слуха; маскировка от магического восприятия осталась на месте, да и от обоняния вроде бы тоже… а вот Шак, кажется, так не умеет — интересно!), гость двинулся вперёд, к границе защиты. И встал, чуть не дойдя до неё, в дюжине шагов от вставшего навстречу Хантера.
— А мой бесторковый сынуря не соврар. Сам ты сирён, но вокруг тебя — мусор.
Маг молчал, разглядывая вторую (после Шак) встреченную алурину.
Бледно-голубые глаза — настолько бледные, что смотреть в них почти жутко. Мех серый, довольно тёмного оттенка, с большими серебряными пятнами неправильной формы. Ростом выше Мийола на пол-головы, а Шак — на голову. Крепко сложенная, явно не слабая физически, но не утратившая гибкости. От пояса до середины бедра её прикрывала тонкая синяя юбка, а верх торса — белое оплечье из тонкой ткани с хитрой серо-зелёной вышивкой и чёрной меховой оторочкой. Гибкую шею обнимал костяной обруч-ошейник, тоже белый и широкий, с резными знаками, складывающимися в надпись на алуринском языке, прочесть которую маг не мог.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
А ещё от этого обруча, ложась на оплечье, свисало… что-то вроде подвесок. Волосяные шнурки с навязанными на них костяными пластинками, на которых тоже вырезали… что-то. Только система и симметрия в этом украшении, на сторонний взгляд, отсутствовала напрочь. Вот, например, крайний левый шнурок: пластинка круглая, потом ещё одна круглая. Следующий: две вытянутых и круглая. Третий: две вытянутых. Четвёртый: две круглых. Пятый: четыре вытянутых. Шестой: две вытянутых. Седьмой: круглая и вытянутая. Восьмой: опять две круглых.
