Закупки Гитлером картин прекратились, после того как он произвел руководителя Дрезденской галереи д-ра Ханса Поссе в своего уполномоченного для развертывания художественной галереи в Линце. До этого Гитлер сам выбирал экспонаты по аукционным каталогам. В данном случае он пал жертвой своего принципа в любом деле организовывать конкурентную борьбу между двумя-тремя лицами. Независимо друг от друга он дал одновременно разрешение торговаться на аукционах без ограничения своему фотографу Хофману и еще одному антиквару. Они бойко продолжали торговаться и набавлять еще и тогда, когда все другие покупатели уже отпадали. Так дело и шло, пока берлинский аукционер анс Ланге однажды не обратил на это мое внимание.
Вскоре после нового назначения Поссе Гитлер продемонстрировал ему свои прежние приобретения, в том числе и собрание картин Грютцнера. В бомбоубежище, где он хранил свои сокровища, были принесены кресла для Поссе, Гитлера и меня. Обслуга из СС выносила к нам картину за картиной. К своим любимым полотнам Гитлер давал беглые хвалебные комментарии. Но Поссе не поддавался ни этим оценкам Гитлера, ни его покоряющей любезности. Компетентно и неподкупно он отверг многие из дорогих покупок: «Едва ли приемлемо» или «Не отвечает уровню галереи, как она мне представляется». Как это обычно и бывало, если Гитлер имел дело с действительным экспертом, он и на этот раз принял критику без возражений. А ведь Поссе не принял большинство картин столь любимой Гитлером мюнхенской школы.
В середине ноября 1940 г. в Берлин прибыл Молотов. Гитлер посмеялся в кругу своего обычного застольного кружка над пренебрежительным сообщением своего врача д-ра Карла Брандта, что сопровождавшие советского Председателя совета народных комиссаров и наркома иностранных дел лица попросили из страха перед инфекцией все тарелки и обеденные приборы тщательно прокипятить.
В жилом покое фюрера в Бергофе, в Оберзальцберге, стоял огромный глобус. Несколькими месяцами позднее я увидел на нем пометки этих неблагоприятно проходивших переговоров. Со значительным выражением лица один из адъютантов от вермахта указал на небольшую, проведенную карандашом линию — с Севера на Юг по Уралу. Она была проведена Гитлером в качестве будущей границы разграничения сфер влияния с Японией. 21 июня 1941 г., накануне нападения на Советский Союз, Гитлер пригласил меня в свое берлинское жилье и приказал проиграть для меня несколько тактов из «Прелюдий» Листа. «В ближайшее время Вы будете часто это слышать, это — наши победные фанфары, позывные для русского похода. Как Вам они нравятся? ( 5 )… Уж гранита и мрамора мы оттуда получим, сколько потребуется.»
Теперь уже Гитлер не скрывал своей мании величия; то, что уже давно проглядывало в его строительных прожектах, должно было теперь быть закреплено войной, или как он выражался, «кровью». Аристотель писал в своей «Политике»: «Истина в том, что величайшие несправедливости исходят от тех, кто стремится к сверхмере, а не от тех, кого нужда давит.»
К 50-летию Риббентропа в 1943 г. группа близких сотрудников поднесла ему великолепную, украшенную полудрагоценными камнями шкатулку, в которой они собрали фотокопии всех заключенных министром иностранных дел договоров и соглашений. «Мы оказались в затруднительном положении, — рассказывал за ужином посол Хевел, связной Риббентропа при Гитлере, — при заполнении шкатулки. Оказалось, что почти нет договоров, которые бы мы тем временем не нарушили.» Гитлер смеялся до слез.
И опять, как в начале войны, меня угнетала мысль, что теперь, в самой решающей стадии мировой войны, любой ценой следовало продолжать осуществление столь масштабных градостроительных замыслов. 30 июля, 1941, т.е. пока еще развивалось стремительное продвижение немецких войск в России, я предложил д-ру Тодту, «генеральному уполномоченному по делам германского строительства», законсервировать все строительные объекты, не являющиеся абсолютно необходимыми с военной точки зрения ( 6). Тодт высказался в том духе, что при нынешнем благоприятном ходе операций этот вопрос может быть отложен на несколько недель. И он был отложен, поскольку мои ходатайства перед Гитлером оставались напрасными. Он не давал согласия на какое бы то ни было сокращение и столь же скупо делился с военной промышленностью рабочей силой и материалами со своих личных строек, как это бывало уже, когда затрагивались объекты его особого пристрастия — автобаны, партийные сооружения и берлинские проекты.
В середине сентября 1941 г., когда вторжение в Россию уже заметно отставало от высокомерных прогнозов, по приказу Гитлера были существенно расширены наши договоры о поставках гранита из Швеции, Норвегии и Финляндии для моих берлинских и нюрнбергских объектов. Ведущим норвежским, финским, итальянским, бельгийским, шведским и голландским фирмам были розданы заказы на тридцать миллионов рейхсмарок (7). Для доставки грандиозных объемов гранита в Берлин и Нюрнберг мы учредили 4 июня 1941 г. свой собственный транспортный флот и собственные верфи в Висмаре и Берлине для строительства тысячи барж с грузоподъемностью по 500 т.
Мое предложение приостановить гражданское строительство оставалось даже тогда без внимания, когда в России уже начала вырисовываться зимняя катастрофа 1941 г. 29 ноября Гитлер заявил мне напрямик: «Еще в ходе этой войны я начну возведение зданий. Я не допущу, чтобы война помешала мне осуществить мои планы» (8).
Гитлер не просто настаивал на выполнении планов. После первых успехов в России он еще и увеличил число трофейных танков, которые предстояло выставить на гранитных постаментах и которые должны были служить дополнительным художественным средством убранства улиц, придавая им высокогероическое звучание. 20 августа 1941 г. я по поручению Гитлера сообщил немало изумившемуся адмиралу Лорей, опекуну берлинского цейгхауса, что между Южным вокзалом и Триумфальной аркой («Стройобъект Т») намечается установить около тридцати тяжелых орудий. "Гитлер собирается также разместить их, — продолжал я, — и в некоторых точках Великой улицы и Южной оси. Так что общая потребность в экспонатах тяжелого вооружения достигает двух сотен. А у входа в наиболее важные общественные здания должны быть выставлены танки особенно тяжелых типов.
Представления Гитлера о государственно-правовой конструкции его "Германского Рейха немецкой нации, хотя в общем, и представлялись довольно расплывчатыми, но в одном пункте была полная ясность: в непосредственной близости от норвежского города Дронтхайм должна, учитывая благоприятное стратегическое местоположение, была возникнуть самая крупная база военно-морских сил; помимо верфей доков и прочего предстояло построить город на 250 тыс. немецкого населения и включить его в Рейх. 1 мая 1941 г. я получил от вице-адмирала Фукса из Верховного командования военно-морских сил необходимые исходные данные о размерах площади под крупную государственную верфь. 21 июня гросс-адмирал Редер и я сделали Гитлеру в помещении Рейхсканцелярии соответствующий доклад. В итоге Гитлер определил общие контуры города. Даже год спустя, 13 мая 1942 г. он во время одного из совещаний по вопросам вооружений вернулся к проекту этой базы (9). На специальных картах он внимательно подобрал наилучшее расположение для дока и приказал при помощи взрывов построить в огромной гранитной горе подземную базу для подводных лодок. В целом Гитлер исходил из того, что Сен-Назер и Лориан во Франции, а также британские острова в силу своего исключительно благоприятного географического положения должны войти в систему баз военно-морского флота. По совершенному произволу он распоряжался базами, правами, интересами других. Его концепция мирового господства поистине не знала границ.
В этой же связи находилась и его идея основать в занятых нами областях Советского Союза немецкие города. 24 ноября 1941 г., т.е. уже во время зимней катастрофы, гауляйтер Майер, заместитель рейхсминистра по делам оккупированных восточных территорий Альфреда Розенберга, сделал мне предложение возглавить отдел «градостроительство» и разработать планы изолированных городов со всем необходимым для оккупационных гарнизонов и гражданского населения. Мне в конце января 1942 г. все же удалось отказаться от предложения, потому что у меня были опасения, что разработка градостроительных планов в одном единственном ведомстве поведет к обезличенной унификации будущих городов и поэтому предложил доверить эту задачу каждому крупному немецкому городу ( 10).
С того времени как я в начале войны взял на себя стройки армии и ВВС наша организация значительно выросла. По масштабам, которыми мне пришлось оперировать несколькими месяцами позднее, 26 тыс. строительных рабочих, занятых на наших военных объектах, в конце 1941 г. были, конечно, величиной незначительной. Но тогда я очень гордился своим скромным вкладом в общее дело. Это и успокаивало мою совесть — я работал не только над планами Гитлера для мирных времен. Наиболее важной была «Программа Ю-88», которая должна была обеспечить расширение производства нового двухмоторного пикирующего бомбардировщика. Три крупных завода каждый больше, чем «Фольксваген», были построены в Брюнне, Граце и Вене, впервые в нашей практике — из сборного железобетона и всего за восемь месяцев. Но уже с конца 1941 г. наша работа осложнялась нехваткой горючего. Даже для нашей, особой срочности, программы снабжение горючим было в сентябре 1941 г. сокращено до трети, а с 1 января 1942 г. — даже до одной шестой потребности (11). Типичный пример того, как Гитлер, предпринимая поход на Россию, зарвался по сравнению с нашими возможностями. Попутно мне были поручены работы по устранению последствий бомбардировок в Берлине и строительство бомбоубежищ. Тем самым я, еще не зная этого, уже готовился к моей будущей деятельности на посту министра по делам вооружения. И не только в том смысле, что я на низовом уровне разглядел те узкие места, из-за которых произвольно менялись программы и пересматривались категории срочности производства, но и получил представление о механизме власти и взаимных претензиях внутри руководства.
