и закрыли в сейфе! Но, видно, кто-то где-то там решил, что тут он ей нужнее. Справедливо решил. Очень даже справедливо!
Она подняла тяжелый, скользкий от масла, пистолет, наслаждаясь тем, как легко и удобно он лег в ладонь. Вынула обойму, проверила — действительно, он — внутри прижимались друг к другу 13 патронов, два ушли на старого Демиса, гореть ему в аду вечным огнем.
Где-то в глубине сознания она сама себе удивлялась: там, в «своем» мире, она была убита всем произошедшим, вела себя как сомнамбула, ходила, словно в тумане. А здесь почему-то вдруг испытала необычайный подъем и прилив сил. Да, славного доктора, несомненно, жаль. Отличный любовник и вообще хороший парень. Ей стало грустно. Лучше было бы убить деда без этой трагедии. Но она еще наплачется в том мире, если, конечно, вернется. А пока — надо идти в деревню.
Никаких берез не будет, никто ей «родилку» не порвет. Она сама порвет, кому надо. И кому не надо. Все, хватит стонать, стенать и хныкать. Хельга так Хельга. Хельга — не Нина, во всяком случае, с этого момента. Если эти ребята из деревни повадятся шастать к ней туда, в реальную реальность, то такое начнется, что… Хватит одной гибели. Она вспомнила Заура, и сердце снова сжалось. Нет, рыдать сейчас нельзя. Надо первым делом уничтожить старосту, Леля. Это самое главное. Без него они сроду не объединятся, да и мозгов не хватит. Не тупорылый же Томик будет лидером в деревне, правда? Так что — Лель.
То, что она способна убить человека, уже выяснилось. Хельга надеялась, что и на Леля у нее хватит духу. Не такое уж и хитрое дело, как оказалось, главное — удержать тяжелый пистолет в дрожащих от напряжения руках.
Она решительно поднялась и пошагала по дороге обратно. Сюда они шли сколько? Двое суток? Вот и обратно так же доберемся. Только жрать охота — сил нет. Надо было дома хотя бы чайку попить. «Дома» — она улыбнулась. А где ее дом? Кто теперь знает? Сколько еще ее будет бросать туда-сюда? И еще ужасно надоела эта белая холстина без карманов, в которой она оказывалась каждый раз после перемещения.
Как и планировала, вышла к деревне к вечеру следующего дня, почти обезумев от голода. Увидела крытые тростником крыши, прибавила шаг, по мосткам через речушку уже чуть ли не бежала, дернула дверь знакомого дома. Не обращая внимания на взвизгнувшую Майку, на спешно натягивающего штаны Тома, ринулась в кухоньку, сорвала полотенце с краюхи хлеба и жадно впилась в нее зубами — до чего ж вкусно! Не могла остановиться, пока в один присест не прикончила весь здоровенный кус умопомрачительно пахнувшего хлеба. Сразу отяжелела животом, заработав ужасную изжогу. Так с набитым ртом и отвечала на расспросы внучки Демиса:
— Господи, Хельга! Ты как тут?
— Как-как, — бурчала она, не успевая жевать и судорожно глотая. — Как всегда.
— Не нашла выхода-то?
Помотала головой — мол, не нашла, ваша правда.
— А дед где?
Хельга, наконец, прожевала кусок и, прежде, чем откусить следующий, пробурчала:
— Утонул ваш дед.
И откусила здоровенный ломоть.
Майка зарыдала, ткнулась Тому в грудь. Он прижал ее к себе, с ненавистью глядя на Хельгу. Ждал, пока незваная гостья наестся. Ждал, пока его жена наплачется.
— Да как он утонул-то, — сквозь слезы кричала Майя. — Он плавает лучше, чем рыбы! Где он в воду-то полез, зачем?
— Там, — махнула рукой Хельга. — В конце.
— Так там в конце сколько лет уже никто к воде не подходит! Там народу потонуло не счесть, дед-то это знал лучше всех!
Она вытирала слезы и сопли — и то, и другое текло беспрестанно.
— Ну, зачем, зачем он полез-то туда?!
— За мной погнался, — беспечно ответила Хельга, собирая крошки со стола в ладонь и отправляя их в рот. Вкусно-то как! — Молочка нету?
Майя, утираясь, подошла к шкафчику, вытащила баклагу, протянула гостье. Хельга с наслаждением, не отрываясь, напилась, да так, что даже устала. Выдохнула, вытирая густое молоко с верхней губы.
— Ты куда собрался? — спросила Тома, который направился к двери.
— Сама-то как думаешь?
— За папенькой побежал? Ну, давай, беги, беги.
— А что? — Том приостановился.
— Ничего. Не жаль тебе папеньку, я смотрю.
«Я им, скотам, отомщу за Заура! Они у меня увидят небо с овчинку! На березы, значит? Родилки рвать? Давай, папаша, милости просим, поглядим, кто у кого в ногах ползать будет!» — она настраивала себя, готовясь к неизбежному. Другого-то выхода все равно не было.
Том вернулся от двери, сел на табурет напротив Хельги.
— Чего это ты так осмелела вдруг?
— А я когда-то трусила? Головка не болит? Нет? А носик? Ты ж со мной один на один справиться не можешь, здоровячок ты наш! Вечно к папеньке плакаться бегаешь!
«Ну, давай же, разозлись уже, кинься на меня, ты не представляешь, с каким удовольствием я всажу в тебя пулю. Еще вот только не выбрала — куда. Можно в лоб, как Демису. А можно в грудь, в память о Зауре. А лучше всего всадить ее тебе прямо в пах, чтобы ты, перед тем как помереть, покатался бы по полу, повизжал, а я бы полюбовалась!»
Но Том не двигался с места. Только жевал челюстью, не отводил от гостьи взгляда — и молчал.
Пистолет, подвязанный к брюкам тонкой гибкой лозой, согрелся и чуть скользил по бедру. Хельга незаметно просунула руку под импровизированный пояс, сжала рукоятку оружия, чтобы успеть, чтобы наверняка. Но повода выхватить его пока не было, а просто пристрелить Тома в ее планы не входило. Честно говоря, ей было его даже жалко. Такой здоровый, такой красивый — и такой несуразный. Только Майке его и любить. Но если надо, то выстрелит, конечно, не задумываясь. Время метаний кончилось, хватит. Меньше б думала, больше б действовала, глядишь, и Заур остался бы жив.
Что-то Том своим слабеньким умишком все-таки понял. Понял, что осмелела гостья не вдруг, что угрожает не просто так, а что-то заготовила, и это что-то, наверняка, очень страшное. Помолчал, пометал глазами молнии — это, пожалуйста, сколько угодно! — и вышел из дома. За папочкой пошел, у самого-то мозгов нет, чтобы решение принять.
А Майя вытерла нос передником, села на место Тома — больше стульев в доме не было.
— Ну, а чего он за тобой-то погнался?
— Убить хотел, — равнодушно ответила Хельга.
— Не, хотел бы — убил бы. От деда никто еще не уходил.
«Показала бы я тебе порез, да
