Чего не понять. Если Громыко с утра вспоминал про философию и философов, значит, либо дома у него не та кошка пробежала, либо имел с Брежневым взбадривающий разговор.
Упрек, что Бар и я искали легких тем, был вовсе не заслужен. Министр знал, что территориально-пограничная тема всплывала во время наших сидений не однажды, и не кто иной, как Громыко, дал мне указание по своей инициативе ее не развивать и в основном слушать, если Бар захочет что-либо сказать. Министр заботился о том, чтобы ничье лишнее слово не расстроило его собственного, никому толком не ведомого сценария.
Условливаемся с Баром о рабочем завтраке. Прошу его зарезервировать достаточно времени для разговора за кофе один на один. Уединение покажется вполне уместным, если нас будут сопровождать дипломаты не самого высокого ранга.
Примерно три четверти часа ушло на протокольные церемонии и обмен мнениями по организационным деталям назначенного на завтра пленарного заседания. После этого мы переходим с Баром в соседнюю гостиную.
Архитектор Ф. О. Шехтель, строивший особняк для Саввы Морозова (он находится на улице Спиридоновка), понимал толк в уюте. Двое ли вас или добрая дюжина – помещение принимает гостей одинаково приветливо в свои объятия, а каждый предмет старинной обстановки, пейзажи на стенах, исполненные М. Клодтом, А. Киселевым, Н. Сверчковым, другими русскими художниками, располагают к собеседованию.
Итак, где мы находимся и можем ли найти общие мысль и слово, чтобы выразить необходимое, не тараня ни Сциллу, ни Харибду? К этому моменту мы с Баром уже прошли некоторые премудрости – неформальные зондажи, прояснение отдельных мыслей, привлечение внимания к вводимым в оборот новым терминам и вариантам, порой теряющим параметры или вовсе пропадающим при переводе, разгрузка в недипломатической атмосфере от напряжения, которое обуревает после толчеи воды в ступе за официальным столом, где каждый слог, немой вопрос, кивок головы или жест руки берется на заметку. Но дивиденды потекут тогда, когда на практике убедитесь, что искренность ваша встречает отклик, что налицо совпадающий интерес, может быть, при различных побудительных мотивах.
– Что будем делать: констатируем неспособность сторон вырваться из набивших оскомину стереотипов и подтвердим, того не желая, обоснованность и уместность всех прежних заблуждений, ошибок и упущений? Или поменяемся на несколько минут местами – вы войдете в положение Громыко, а я попытаюсь проникнуться заботами и чувствами, ставшими частью менталитета ФРГ, и поколдуем над возможной развязкой территориальной проблемы? Вроде бы в нашем распоряжении имеются почти все необходимые элементы для выражения договорного обязательства, основывающегося на реально существующем положении. Надо бы их сложить воедино, но без того, чтобы возникал крен на правый или левый борт. Попробуем?
Э. Бар порывается высказать недовольство и недоумение по поводу прессинга, которому подвергает его наш министр:
– Громыко должен бы понимать, что покуда, особенно на пленарных встречах, им отстаиваются крайние взгляды, в ответ он может услышать лишь жесткие контрпозиции немецкой стороны.
– Что нужно было сказать для протоколов и для слуха союзников, произнесено и повторено министром и вами под самыми рафинированными соусами. Здесь нас никто не слышит и не записывает. Предлагаю не тратить время на эмоции и проинвентаризировать, достаточно ли для успеха строительных конструкций, уже выставленных на обзор, если нет, то перепроверить, не пылится ли что-то по сусекам.
Мой партнер не просто согласен. Он систематизирует все, что заявлено Бонном и Москвой относительно границ в Европе с момента создания социал-либеральной коалиции, демонстрируя великолепную память и дисциплинированность интеллекта, а также способность к лапидарным формулировкам. Мне остается упомянуть о консультациях Громыко с Гомулкой и Ульбрихтом, оттеняя мысль о том, что советская сторона поставлена в определенные рамки как своими национальными интересами, так и обязательствами перед союзными государствами.
На в высшей степени интенсивный диалог ушло часа полтора. Не стану перенапрягать внимание читателей подробностями работы над формулировкой, которая почти без изменений войдет в будущий текст договора. Заранее отвожу возможное желание доискаться, кому из нас двоих пришли в голову принятый порядок слов и сами слова. Пустое это занятие, если учесть посылку – мы менялись местами и в сумме видели себя не экспонентами противоборствующих школ, но, если угодно, оппонентами тех группировок в обеих наших странах, которые приспособились к климату холодной войны и очень преуспевали в подледном лове, в мутной к тому же воде.
Не должно быть понятия «признание». Это ясно. Не может быть вместе с тем двусмысленностей, из которых при любом неблагоприятном повороте вылезет шило разночтений. Тут тоже имелось взаимопонимание. Выход? Он в применении свежих словопостроений, которые, между прочим, затруднят ссылки на прецеденты и побудят толковать будущий договор, исходя из него самого. Об этом у нас будет еще повод поговорить.
Перед Баром и мною неисписанные блокноты. Они понадобятся только под конец, когда, не знаю сколько раз, повторенные обороты речи сами запросятся на бумагу. Одна, другая, финальная редакция уже с карандашом в руке. Опять перепроверяем себя на слух. Звучит необычно, и в то же время в каждой строке чувствуется логика, баланс политических и правовых понятий выдержан, стыки между подходами сторон заметны разве что придирчивым экспертам.
– Ставим точку? Как будем докладывать?
– Как «предварительное предложение», имеющее добро главы делегации ФРГ, но требующее санкции из Бонна, – говорит Бар. – Боюсь, что я превысил или, вернее, вышел за данные мне письменные инструкции. Естественно, я буду рекомендовать Брандту и Шеелю поддержать плоды наших усилий при условии, что Громыко в свою очередь примет компромисс и прекратит давить на делегацию ФРГ.
Состояние Бара чем-то схоже с состоянием музыканта сразу по завершении сольной партии в классическом концерте. Напряжение долго не отпускает его. Аплодисменты для того и придуманы, чтобы помочь маэстро спуститься с облаков. Пытаюсь шуткой снять его напряжение:
– В отличие от вас никаких инструкций у меня не было; Громыко может в порядке поощрения высечь своего заместителя по делегации по первое число и лишить его права голоса.
Партнер не вдруг откликается.
– Если ваш министр, – размыкает он уста для монолога, – то…
Я продолжаю за Бара:
– …пусть он ищет себе другого участника переговоров.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
