Военный совет состоялся ночью на колокольне летней церкви Знамения Богоматери, откуда открывался вид едва ль не на все Зарядье. Ключ от колокольни был получен без затруднений, и взобрались туда четверо – Архаров, Левушка, Шварц и прискакавший по делу из Данилова монастыря Бредихин.
Бредихин был бодр, весел, а на вопросы о чуме отвечал, показывая на свое лицо, так:
– Коли со мной оспа не сладила, то и чума отступится!
Этого офицера Архаров взял с собой как человека пожилого, рассудительного и умеющего противоречить таким же пожилым людям. К тому же, с годами у него испортилось зрение – читать книгу он не мог, разве что отнеся ее от глаз на два аршина, зато вдаль видел – мух на церковном кресте мог сосчитать. А это качество при наблюдении за ховринским особняком могло сильно пригодиться.
В первую ночь сидели до вторых петухов – пока не стало ясно, что в особняке затаились. На вторую ночь, как стемнело, виден был свет, перемещавшийся от окна к окну – кто-то ходил со свечой.
Некоторое время спустя был подан сигнал – денщик Фомка, засевший на соседней крыше, куда Архаров не рискнул втаскивать свое пузо, а Шварц – свою болящую ногу, зажег свечу в фонаре и стал им качать. Сие означало – выезжают.
Левушка и Бредихин спустились вниз, где были привязаны кони, а Шварц и Архаров остались рассуждать и строить диспозицию.
– Фура у них, как я и полагал, стоит в каретном сарае, – сказал Шварц. – Но не все они всякую ночь выезжают за добычей. К тому же после полуночи им ездить нежелательно – всякий обыватель сообразит, что мортусы в такое время уже почивать изволят под присмотром. А как определить, сколько их в особняке сидит, я не ведаю. Полагаю, трое или четверо едут за добычей, но не менее пяти или шести остается, включая атамана.
– Устин Петров, будучи строго допрошен, утверждал, что, когда они разгромили кучумовскую лавку и ждали нападения на особняк, едва ли не в каждом окне стоял человек с ружьем или пистолетом, а то и по двое. И это – лишь в окнах первого жилья.
– Сдается, во второе жилье они и не наведываются. Окна второго жилья так расположены, что, коли в них кто мелькнет или свет зажжется, издали видно. А окна первого этажа, выходящие на черный двор, видны лишь тому, кто во дворе или, как мы, наподобие ворон на колокольне.
– Ты за себя, Карл Иванович, говори. Какая из меня ворона? Я более на голубя похож, – пошутил Архаров, имея в виду голубей, которых откармливали для кухонной надобности. – Что присоветуешь?
– Можно брать их днем, приступившись с солдатами. Но приступ чреват тем, что отстреливаться до последнего будут простые шуры и налетчики, атаман же найдет способ уйти и унести главные ценности. Или же так их в особняке спрячет, что и за сто лет не найдешь. У нас (где – у нас, Шварц уточнять не стал) рассказывали то ли байку, то ли действительное происшествие, о воре, который, померев без покаяния, принялся стеречь закопанное им в известном месте награбленное добро, и много беспокойства своими дурачествами наделал. Таковых шалунов не всякий священник изгонять умеет.
– Значит, будем брать врасплох, – спокойно постановил Архаров.
– Будем брать врасплох, – подтвердил Шварц. – Выждем ночь, когда отъедет фура, тут же малыми силами нападем на нее, свяжем мазуриков, отберем их дегтярные робы и какое-то время спустя въедем во двор, как ежели бы вернулись, и войдем в особняк. На фуре же скрыто поедут солдаты – лежа и под рогожами, чтобы ворваться в особняк вслед за теми, кто исполнит роль мнимых негодяев.
– Нет, Карл Иванович. Сие чревато, – возразил Архаров. – А ну как впотьмах одного упустим, а он тревогу поднимет? Коли так, лучше уж идти на приступ среди бела дня.
– Среди бела дня поднимать стрельбу в зачумленном городе – тоже не лучшее решение. Вы, сударь, уже на примере могли убедиться, сколь удачно москвичи истолковывают наизнанку поступки вашей экспедиции. Семеновцы желали оказать помощь умиравшему приказчику – а им тут же приписали ограбление лавки.
– Но ведь велено же стрелять мародеров без суда и следствия.
– Захваченных на месте преступления мародеров, сударь. А эти сидят себе тихонько, прячась от морового поветрия. Мы даже не можем доказать, что это они заманили меня в тот дом, оглушили, заперли и подожгли.
– Можем! Были свидетели! Все их видели!
– Ах, сударь, – неожиданно томным голосом вертопраха, изъясняющего свою любовь записной вертопрашке и щеголихе, – произнес Шварц. – Кабы ведали вы, сколь охотно идут в свидетели московские обыватели! Да тут же все отрекутся, что были у дома и глазели на пожар.
– Не потому ли, что со свидетелями дурно обходятся? – проницательно спросил Архаров.
– С теми, кто охотно содействует розыску, обходятся почтительно. Бывают случаи, когда за помощь при отыскании украденного или за предоставление сведений об опасном злодее свидетели получали вознаграждение. А с иными – по обстоятельствам дела… Иной свидетель сам немногим лучше пособника…
Архаров промолчал.
Пока что обойтись без Шварца он не мог. Шварц видел в затее с ловлей мародеров те ухабы и колдобины, которых пока не видел Архаров.
– Придется еще поразмыслить, – поняв, что архаровское молчание означает бессилие перед положением дел, сказал Шварц.
– Погоди, черная душа… Есть выход.
– И где же вы его изволите видеть?
Архаров завертелся на колокольне, поскольку Зарядье и днем-то знал плохо, а ночью, сверху, даже знакомых мест не узнавал.
– А вон! Там, кажись!
– Выход?
– Он самый. Мы можем взять фуру и дегтярные робы у мортусов.
– Опасно, сударь.
– Прокоптим как следует – и выйдет не опасно. Мне Самойлович убийственной силы курения дал – понюхай, Карл Иванович. Микроскопические создания сотнями дохнут.
Архаров дал Шварцу обнюхать рукав своего мундира.
– Какие, вы изволили молвить, создания? – деловито спросил Шварц.
– Микроскопические. Сам не видал, не знаю, а Самойлович божится, что они с человека на человека ползают и тем заразу разносят. А может, сами и есть зараза, черт ли этих докторов поймет.
– Благодаря моровому поветрию наука движется вперед, – поучительно изрек Шварц. – Не двинуться ли и нам?
– Вперед?
– Нет, сударь, вниз, с колокольни.
Если лезть впотьмах наверх было довольно легко, то спускаться вниз по крутой лестнице с высокими, выше тех, к которым привык Архаров, ступеньками, без света, наощупь, оказалось затруднительно. Наконец сползли и отправились туда, где уже должен был ждать Фомка.
Архаров размышлял так: с одним рублем все выходит складно, получивший его подозрительный Устин уже сидит под замком. Но судьба двух других пока – великая загадка. Они сошлись вместе в течение нескольких часов – и, может статься, француз-мародер что-то имеет по этому случаю сказать. Он был у покойного Арсеньича, когда туда пришел Устин… Может, и впрямь что-то заметил?
Совершенно вывалился из поля архаровского зрения третий подозреваемый – благообразный купчина, который столь достоверно врал про Устинову кончину. А для чего врал?
Знал ли он, что Устин замешался в темное дело с убийством митрополита? Для чего ему было таким образом прятать от любопытствующих человека, объявившего себя впоследствии убийцей?
– Извольте осторожнее, сударь, тут ступенька сильно выщерблена, – сказал Шварц.
По сравнению с кромешным мраком на лестнице обычный ночной мрак уже показался Архарову чуть ли не ясным днем.
– Сейчас проводим тебя, Карл Иванович, на Никольскую, а спозаранку я наведаюсь к мортусам.
– Они, сударь, чужих не любят. Они – колодники, у них свои понятия.
– Да, кстати, не скажешь ли, что означает «талыгай»?
– Сие слово означает «военный человек».
– Стало быть, не ругательное? – обрадовался Архаров. – Ну, тогда дельце это на мази. С мортусами я сговорюсь.
Его уверенность подкреплялась и тем, что из денег, выданных графом Орловым на розыск, оставалось более половины.
– Только не сказывайте им, что в сем деле и я некоторым образом соучаствую, – попросил Шварц. – Среди них непременно есть мои крестники. Иначе говоря, те, кого я упек в каталажку.
Архаров усмехнулся.
– Да уж постараюсь.
Вдали раздался глухой стук копыт.
– Это Тучков с Бредихиным, – сказал Архаров. – Больше некому.
– Возможны реприманды, – отвечал Шварц. – Извольте затаиться.
И сам первый спрятался за угол.
Первым подьехал Левушка и завертелся, пытаясь впотьмах найти Архарова со Шварцем. Даже задрал голову, стараясь увидеть, не сидят ли они еще на колокольне.
– Архаров! – негромко позвал он.
– Для таких случаев нужно придумывать знаки оповещения, – объявил Шварц. – На сей раз, поскольку диспозицию мы составляли в условиях несуразной суеты, их придумано не оказалось. Впредь будем разумны.
– Далеко ли проводили мазуриков? – спросил Архаров.
