— Не знаю. Я нервничаю.
— Дорогой, он не отнесется к этому как-то иначе.
Да, но как единственный сын и последний в кровной линии… и со всей этой отец-сын фигней…
— Пожалуйста. Позволь мне поговорить с ним с глазу на глаз. — О, как будто его от этого не тошнило. — Я хотел так поступить и с тобой. Я появлюсь дома так скоро, как только буду свободен от патрулирования… я не хочу ставить тебя в положение, при котором тебе придется что-то скрывать от отца…
— Об этом можешь не беспокоиться. Это твоя тайна… и ты вправе делиться ею, когда захочешь и как. Однако я оценю, если ты не станешь затягивать. При обычных обстоятельствах мы с твоим отцом рассказываем друг другу все.
— Обещаю.
В разговоре наступила пауза.
— Ладно, расскажи мне о работе — как тебе там?
Он покачал головой.
— Мамэн, ты не хочешь это слушать.
— Конечно же, хочу.
— Я не хочу, чтобы ты думала, что моя работа опасна.
— Блэйлок, сын моего возлюбленного хеллрена, насколько ты считаешь меня идиоткой, интересно мне знать?
Блэй рассмеялся, а затем снова стал серьезным.
— Сегодня ночью Куин управлял самолетом.
— Правда? Не знала, что он умеет пилотировать.
Ну, это просто лейтмотив сегодняшней ночи.
— А он и не умеет. — Блэй снова откинулся на изголовье и скрестил ноги в лодыжках. — Зейдиста ранили, и нам пришлось вытаскивать его из удаленной местности. Куин решил… ну, ты же знаешь какой он — попытаться сделать все возможное.
— Очень предприимчивый, немного дикий. Но все равно милый молодой человек. Какое вопиющее безобразие, что его семья так с ним поступила.
Блэй играл поясом своего халата.
— Тебе он всегда нравился. Забавно, я думал, что многие родители не одобрили бы его… по многим причинам.
— Потому что они покупаются только на внешний вид паренька. А для меня важно внутреннее содержание. — Она хмыкнула, и Блэй представил, как мать печально качает головой. — Знаешь, я никогда не забуду, как ты впервые привел его к нам. Он был совсем еще крошкой претрансом с необычной внешностью, которая, я уверена, каждый раз причиняла ему неудобство. И все же, несмотря на это, он подошел прямо ко мне, протянул руку и представился. Он смотрел мне прямо в глаза, без вызова, но, будто ожидая, что, как следует его рассмотря, я могу вышвырнуть его из дома, если мне так будет угодно. — Мать Блэя тихо выругалась. — Ты же знаешь, что в ту ночь я приняла его. С огромным удовольствием. И к черту глимеру.
— Ты и в правду, воистину, самая совершенная и лучшая мать на планете.
Она рассмеялась.
— Подумать только, ты говоришь это не тогда, когда я ставлю перед тобой тарелку с едой.
— Вообще-то, лазанья может повысить тебя до самой лучшей матери во вселенной.
— Я сейчас же поставлю вариться лапшу.
Когда Блэй закрыл глаза, то возвращение непринужденной взаимности, всегда присущей их отношениям, сегодня казалось чем-то нечто особенным.
— А теперь расскажи мне подробнее о доблести Куина. Я обожаю слушать твои рассказы о нем, ты так оживляешься.
Черт, Блэй отказывался думать о причинах этого. Он сухо пересказал историю, слегка ее отредактировав, чтобы не выдать то, чего Братья не хотели бы разглашать — не потому, что мать Блэя могла кому-нибудь что-нибудь разболть.
— Ну, мы были на патрулировании и осматривали территорию…
***
— Желаете чего-нибудь еще, господин?
Куин покачал головой и прожевал так быстро, как только мог, чтобы освободить рот.
— Нет, спасибо, Фритц.
— Может, еще ростбифа?
— Не-е, спасибо… хотя… — Он не стал препятствовать, когда еще одна порция отлично приготовленного мяса легла на его тарелку. — Только не нужно…
Добавлять картошки. И кабачков.
— И я принесу еще один стакан молока, — с улыбкой сказал дворецкий.
Когда старый доджен развернулся, Куин сделал глубокий вздох, чтобы собраться с силами, и приступил ко второму раунду трапезы. У него было ощущение, что вся эта еда — способ Фритца сказать «спасибо», и, что странно… чем больше он ел, тем сильнее ощущал голод.
Но если подумать… он уже забыл, когда в последний раз по-человечески ужинал.
Когда дворецкий принес еще «на лугу пасутся ко…», Куин все выпил как послушный ребенок.
Проклятье, он не собирался тратить это время на кухню. Первоначальным намерением Куина, когда он поднялся из клиники, было направиться прямиком в комнату Лэйлы. Но у Фритца оказались другие планы. Старый дворецкий даже слушать не стал возражений, что наводило на мысль, что приказ отдан сверху. Например, Тором — главой Братства. Или самим королем.
Поэтому Куин уступил, оказавшись на кухне… и все закончилось тем, что он сидел за гранитной барной стойкой, под завязку набитый как горшок.
«По крайней мере, капитуляция оказалась восхитительной», - подумал Куин позже, положив вилку и вытерев рот.
— А это, господин, на десерт.
— О, спасибо, но… — Так-так-так, что тут у нас: вазочка с кофейным мороженым, политым горячим шоколадом — никаких взбитых сливок или орехов. Как он и любил. — Тебе действительно не стоило беспокоиться.
— Разве это не ваше любимое?
— Вообще-то, любимое. — И, поглядите-ка, здесь даже серебряная ложечка.
Эх, будет кощунством позволить ему растаять.
Когда Куин принялся за десерт, швы, наложенные доком Джейн над бровью, начали пульсировать под повязкой… и боль напомнила, какой сумасшедшей выдалась ночка.
Даже не верилось, что всего час назад он находился на волоске от гибели, болтаясь в чернильном небе в самолете, больше похожем на кусок дерьма, и понятия не имел, как им управлять. А теперь? Перед ним стояло лучшее мороженое. С горячим шоколадом.
И на мороженом не было ни орехов, ни взбитых сливок, которые пришлось бы соскребать и которые испортили бы ему весь вкус. Потому что, да, в данный момент именно это было бы самой серьезной проблемой.
Он рыгнул, и в каждом нерве его тела забился сигнал тревоги — Куин прекрасно понимал, что последствия сегодняшних ночных приключений будут, то накрывать на него, то отступать. Как удары хлыста по его нервной системе.
Но куда лучше иметь дело с посттравматическим шоком, чем сгореть в пламени. Или упасть вниз — в зависимости от обстоятельств.
Расправившись с десертом, Куин приложил все усилия, чтобы навязать свою помощь по уборке, прежде чем отправиться к Лэйле, но Фритц не позволил ему даже чашу с ложкой отнести в раковину. Снова уступив ему, он побрел в столовую и остановился, чтобы оглядеть длинный стол, представляя всех, кто обычно за ним сидел на своих местах.
