Не стал спрашивать, как же будет с аварским посольством к императору, без того знал: не Апсиху решать, не Апсиху и знать, как будет. В одном уверен: зерно надежды на пересмотр заключенного ранее договора посеяно, зерно должно дать всходы.
А сам не медлил. Как только убедился: авары на время удовольствовались данью, взяли ее и погнали на растерзание турм, — пошел на приготовленный уже для дальнего плавания дромон и отправился на нем вдоль мезийского берега до Босфора. Если авары и поспешат с посольством, обогнать его все равно невозможно будет. Да так. Некоторое время уйдет на раздумья и колебания, некоторое — на совет, назначение посольства и определение требований, а еще больше уйдет его на преодоление пути между Скифией и Константинополем. Он не из близких, вскачь все время не будут отправляться, хотя авары иначе, кажется, и не ездят.
Дул несильный, однако довольно свежий северо-восточный ветер. Нельзя сказать, что попутный, однако и не супротивный. Паруса все время были натянутые, и натянутые туго. Единственное неудобство, если его можно назвать неудобством, — волны набегали сбоку и все сильнее били в левый борт. Но кормчий знал свое дело: взял дальше в море и дальше шли уже, не меняя курс. дромон, правда, ощутимо шатало, но это уже как водится, что даже веселило, склонного к плаванию в непогоду, сердце епарха Виталиана. Возможно, другие и забыли в суете про свое, кровное, что имя было дано ему не случайно, сам он помнит, и хорошо: по родословной он принадлежит к роду славного при Анастасии стратега Виталиана. Об этом никто, и сам он не упоминает, поскольку вспоминать не очень безопасно: Юстин Первый, придя к власти, казнил не только тех, которые дали ему на подкуп гвардии и сената золото, но и стратега Виталиана, как влиятельного среди знати и очень возможного претендента на византийский трон.
После Юстина на трон сел его племянник Юстиниан, после Юстиниана — снова Юстин. Появляться на глаза и напоминать своим именем о том Виталиане не совсем безопасно, прежде всего, для себя и для Византии благо может обернуться во зло, и, увы, и не появиться уже нельзя. Во-первых, это единственная возможность и шанс избавиться от аваров и зажить спокойной жизнью, во-вторых, служить антам и иметь от антов большие подарки, а в-третьих, являет этим поступком свою немалую приверженность трону и заботу о троне. Или за это могут преследовать, вспомнив, кто был тот Виталиан и кто этот? Скорее, наоборот, можно удостоиться похвалы, а там и особого расположения со стороны императора. Речь пойдет же не о чем-то, речь о мире с антами. Речь о том, кто в настоящее время авары для Византии и как быть с аварами, когда отпадет угроза вторжения задунайских антов.
Константинополь встретил привычной для всех суматохой в пристанище и вне пристанища. Епарх из Том не поверил даже, что здесь совсем недавно похоронили императора. Ни одного признака о том. Одни лодьи пристают к берегу, другие уходят, там шумят, стараясь дозваться кого-то, там — спорят с кем-то. И ни у кого, ни тени печали на лице, признаков невосполнимой утраты в голосе. Словно говорили тем: так было, так и будет, живой думает о живом.
Что ж, если так, о живом думает и он, Виталиан. В Августион он знает, как проложить путь, и в Августионе не должен ошибиться. Подарки имеет, золото тоже. А если так, будут и приятели.
Не ошибся: приятели нашлись, и довольно быстро. А вот к императору не мог и не мог подступиться. Напомнил о своих хлопотах через день после договоренности — развели руками, напомнил через три — опять развели руками.
— Хотел бы знать, — не без тревоги обратился к своим благодетелям, — какая в этом загвоздка? Или император не считает нужным разговаривать со мной?
— Слишком много желающих иметь разговор с василевсом, к тому же, людей уважаемых, придется ждать.
— Скажите императору: я могу ждать, да будут ли ждать анты?
— Мы это имеем в виду.
Чувствовал большую неприятность от этого. Томы пусть и далекие, считай, на краю света, зато ни перед кем не приходится гнуться в Томах, там он сам себе и над всеми другими василевс. Может, потому и не стал больше надоедать благодетелям, сунул в руки одному из наиболее верных очередной подарок и сказал: я там и там, когда император сочтет нужным разговаривать со мной, позовите. Ждал так долго, что и терпение не раз лопалось, но все-таки дождался. И пришли и сказали: завтра после обеда будь в Августионе, и сопровождали, когда пришел к самым дверям, за которыми, знал, сидит Юстин Второй.
Уверенность в деле, с которым шел к василевсу, или домашнее воспитание сказалось, не растерялся, когда распахнулись двери, ведущие в палату, и не почувствовал в себе слабость силы. Отдал, как велит этикет, честь и встал перед всесильным василевсом смиренно спокойный и уравновешенный.
— Совесть мужа достойного в государстве византийском повелело мне, василевс, встать перед тобой и засвидетельствовать свою любовь и преданность.
— За преданность хвалю. Признаюсь, рад видеть епарха придунайских Том. Мне сказали, что он прибыл не только из любви и уважения.
— Да, достойный. Счастливый случай помог мне спасти в море двух юных женщин. Они оказались дочерьми одного из антских князей — князя Тиверии, ближайшего нашего соседа. Они бежали от аваров в тиверские городища на Дунае, и не справились с парусами в штормовую ночь. Обстоятельства и, особенно возвращение дочерей живыми и здоровыми растрогали князя антов и стали поводом к дружественным узам между мной и этим князем, а затем между ромеями и антами. По воле господа-бога умер перед этим повелитель всех антов, князь Добрит и тиверский князь есть сейчас — пусть и временно — старшим среди князей Антии. Он просил меня, чтобы я пошел к тебе, достойный повелитель, с просьбой: принять в городе своем антское посольство и подтвердить, если есть на то ваша милость, действующий между Византией и антами договор о ненападении.
— А как думает епарх? Дело это достойное?
— Весьма достойное, василевс. Анты действительно жаждут мира. Авары нанесли им большой урон и не меньшей погибели.
— С кем же мы будем возобновлять договор, если у них нет повелителя?
— Наиболее достойный этого звания князь Тиверии. Думаю, он и будет им. А потом, Тиверия — наиближайшие к нам соседи. Будем иметь с ними договор, будем иметь его и со всеми антами.
Юстин Младший задумчиво смотрел на епарха и отмалчивался.
— Мы посоветуемся еще об этом, а посоветовавшись, дадим знать епарху в Томы через нарочитых. — Следовало бы поклониться и уйти, но Виталиан почувствовал в себе еще большую, чем прежде, уверенность и решился заговорить об обрах.
— Пусть простит василевс за недостойную моего сана настойчивость, ибо есть еще одно дело, которое без него никто не решит.
— Говори.
— Есть ли необходимость держать в Скифии аваров, когда с антами идет к видимому миру? Еще покойный император намеревался поселить их во Второй Пеонии.
— Они — нежеланные епарху соседи?
— Думаю, не только мне, империи тоже. Они не ограничиваются только тем, что им ежегодно шлют дань в восемьдесят тысяч солидов, берут гвалтом живность у куриалов, поселян, клянчат ее у епархов, придунайских крепостей. Племя это не привыкло растить хлеб, оно склонно брать его у других. Пока берет у нашего народа — полбеды, а пойдет брать у соседей, не в одну битву втянут империю. Разве не следовало, бросить аваров против наших супостатов, хотя бы и против склавинов? Пусть удовлетворяют там свою жадность и кормятся с того, с чего привыкли кормиться.
На этот раз император не сомневался, какого берега держаться ему, видно, успел рассмотреть и выбрать.
— Правильная мысль. Когда будет идти речь о месте авар в северных землях империи, я учту на совете епарха.
Виталиан поклонился благодарно и вышел из лучезарных палат василевса.
IX
Баян подданным своим не всегда верил, то же, что говорили в глаза или за глаза чужие, и вовсе брал под сомнение. К этому привыкли уже и заранее звали на помощь Небо, чтобы помогло им убедить повелителя. Апсиху не пришлось прилагать усилий ума и сердца, уведомляя Ясноликого с тем, что сказал епарх. Предводитель племени — пусть будут долгими лета его — разволновался, услышав привезенные из Томы вести, и сразу же, не мешкая, обратился к стоявшим у входа в палатку.
— Бега Кандиха ко мне.
Спешность не замедлила передаться всем, кто выполнял волю кагана, а из-за тех всех — и бегу Кандиху. Сухой и согнутый в дугу (знающие его давно, присягнуть могут: вот так и ходит не разгибаясь) Кандих прошел к палатке и, юркнув сквозь покрывало, застыл перед своим повелителем. Начал было произносить здравицу, не спуская с Баяна и пристального, и смущенного, и по-собачьему верного взгляда, но Баян оборвал его на слове:
— Умер византийский император, Кандих. Пришло время пойти и сказать новому василевсу: авары, обещая защищать рубежи империи, уверены были, что им щедро будут платить за пролитую на поле боя кровь; крови пролито достаточно, а щедрот не видим. Турмы и народ аварский изнемогают в бедности. Если империя и дальше хочет иметь аваров в своих друзьях и верных охранников земли, пусть платит каждое лето не восемьдесят, а сто тысяч золотых солидов. Иначе будем вынуждены брать себе живность силой.
