— Нет, до осады вряд ли дойдёт. Сюда приедет только один человек. И мы его впустим.
— И не выпустим? — заухмылялся наёмник.
— Это по обстоятельствам. Но мне тоже нужно где-то принимать гостей. А у меня, как назло, в этих краях ни одного замка.
Он немножко подначил этой фразой Хирта, но тот не обиделся.
— Да я не прочь, так бы ты когда ещё ко мне заглянул, — примирительно сказал он, изрядно задобренный двумя горками золота, поблескивавшего на столе. — А что, Лукас, и впрямь много за девчонку дадут?
— О да, — усмехнулся тот. — Только вот то, что за неё дадут, тебе ни к чему, поверь на слово.
Конечно, Хирт не поверит ему на слово. И, возможно, наведёт все нужные справки, а потом попытается тихонько укокошить гостя, присвоив себе и его деньги, и его пленницу, но на руку Лукасу играла врождённая неторопливость Хирта. Тому ведь невдомёк, что Лукас не собирается торчать здесь неделю. Вполне хватит двух-трёх дней.
— Пойду-ка я проверю, не позволили ли твои ребята себе лишнего, — сказал он. — Заодно и девушку успокою.
— Успокой, — осклабился Хирт. — Удачи. А моя Клэнси всё же получше! — крикнул он Лукасу в спину, когда тот уже закрывал за собой дверь.
«Ещё бы, лучше, хоть ты и никогда не видел Гвеннет из Стойнби. Для тебя все женщины мира хуже твоей Клэнси. Как жаль, что ты не можешь жениться на ней сам», — подумал Лукас, шагая по полутёмной галерее, увешанной портретами предков прежнего владельца Хиртона, покрытыми паутиной и пылью — их никто не удосуживался ни снять, ни почистить. Как это восхитительно — не думать ни о прошлом, ни о будущем, не видеть ничего, что тебя окружает, не знать того, чего знать не хочешь. Хирт, если разобраться, не менее блаженный, чем его полоумная сестрица, и не стоит вмешиваться в их замкнутый и тёмный мирок, так будет лучше для всех.
Лукас понимал это ещё до того, как приехал в Хиртон, и именно потому до последнего не хотел сюда ехать — но у него не оставалось выбора. Его план провалился, даже не начав воплощаться: по приезде в окрестности Стойнби Лукас узнал, что сэйр Марвин из Фостейна, жених юной месстрес Гвеннет, уже три дня как гостит в замке, и велено начать приготовления к свадьбе. «Ох, — думал Лукас, — и получит же от меня Дорот на орехи». Кирку Ледоруба ему в зад, как изящно изъясняется Хирт. Божился же, паскуда, что Лукас выигрывает у Марвина по времени и прибудет в Стойнби раньше него. То ли наврал, то ли не рассчитал — не важно, так и так ему придётся ответить — если, конечно, Лукас ещё когда-нибудь окажется в Туроне и, что важнее, если будет помнить об этом. В одном Хирт был прав, говоря о его сходстве с Клэнси: оба они очень легко умели забывать.
Но, так или иначе, присутствие Марвина в Стойнби спутало Лукасу все карты. Он огорчился, но только слегка: в конце концов, Гвеннет из Стойнби была лишь средством, и маленькая игра, которую он собирался с ней затеять, развлекла бы его лишний раз, но сути дела не меняла. Да, он не хотел применять грубую силу — но почему бы и нет, если нельзя иначе, а результат будет тот же. Ведь всё это ради него, результата. К которому можно прийти множеством путей.
Одним из таких путей и оказался старый наёмник Хирт. Лукас очень вовремя вспомнил, что его замок расположен всего в полутора днях пути от Стойнби — чем не повод проведать старого друга? А потом в застольной беседе случайно обмолвиться, что для его ребят есть непыльная работёнка, с хорошей оплатой, само собой… Всего-то — похитить девицу из соседнего замка. Грубо, конечно, но у Лукаса уже не было времени на эти игры. У него было время на другие, и уж эту-то возможность он упускать не собирался.
Когда Лукас спустился вниз, вернувшиеся наёмники уже почти разошлись. Лукас спросил у одного из них, куда девали девицу.
— Лортас куда-то уволок, — лениво ответил наёмник. По его взгляду было ясно, что мечтает он сейчас о горячем гроге и тёплой постели, а никак не о беседе с заказчиком.
— Вы там руки-то особо не распускали?
— Особо? Не-а, — неохотно отозвался наёмник. — Как и было велено. Да и девка почти всё время в обмороке провалялась, а мы как-то по мертвякам не того…
Не став дослушивать сей образец высокоморальной речи, Лукас вернулся в замок и почти у входа столкнулся с Лортасом, хмурым, злым и явно уставшим как собака. Тело, завёрнутое в белый плащ, было всё так же переброшено через его плечо.
— Куда это? — рявкнул он.
Лукас молча забрал у него бесчувственно тело, взял на руки. Голова девушки откинулась назад, русые волосы заструились к земле.
— Плату у Хирта получишь, — сказал он и шагнул вперёд. Лортас невольно посторонился, и Лукас прошёл мимо.
Комнату для пленницы он присмотрел ещё вчера — недалеко от своей, с большим камином. Прогреть её он тоже распорядился вчера — Хирт не возражал. Вот только простыни на кровати отсырели. Лукас положил девушку на постель, развернул плащ, в который её закутали. Она была маленькая, тоненькая, на бледном лице засохли дорожки слёз, русые волосы слиплись от грязи. Лукас смотрел на неё какое-то время, потом выглянул в коридор, громко кликнул прислугу. Дозвавшись, велел принести тёплой воды, горячего вина и нюхательной соли. Потом вернулся в комнату и встал у окна, скрестив руки на груди. Недовольство, приглушённое попойкой с Хиртом, понемногу возвращалось и теперь неуклонно росло. Но выбора не было, и это раздражало его ещё сильнее.
Ждать слугу пришлось ровно столько, сколько нужно, чтобы приготовить воду и подогреть вино. Всё же слуги у Хирта были вышколенные, что, впрочем, не удивительно. Лукас приказал поставить всё принесённое на столик в изголовье кровати, дождался, пока слуга выйдет, и взялся за флакон с нюхательной солью, но она не понадобилась. Девушка, видимо, отогревшись в тепле, стала приходить в себя. Когда она застонала, Лукас развернулся к ней — так, чтобы его лицо было первым, что она увидит, когда очнётся. И когда её глаза наконец распахнулись, то сначала в них появилось смятение, и лишь потом — страх.
— Месстрес, не бойтесь, — сказал Лукас, не давая ей времени прийти в себя окончательно. — Здесь вам ничего не угрожает.
Он отвернулся, и вскакивала, металась и забивалась в угол она уже без его пристального внимания. Лукас тем временем налил в чашку горячего вина, поболтал, смешивая специи, потом повернулся к девушке, отпил из чашки и протянул ей.
— Возьмите. Выпейте. Вы должны согреться.
Она глядела на него ошарашенными, пугающе большими глазами — такие глаза бывают у больных тифом. Но эта девушка не болела, по крайней мере пока: на ней было лишь шерстяное домашнее платье, и она ехала в нём по морозу почти двое суток, а Лукас не хотел, чтобы она умерла от воспаления лёгких. Он вообще не хотел, чтобы она умерла. До того момента, как увидел её — ему было всё равно, а теперь не хотел. Она ни в чём не была виновата.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
