— Я не заметила, чтобы кто-нибудь особо стремился поближе познакомиться и с тобой, Креслин.
— Но герцог? Стражи? — он смотрит на нее в упор. Лицо ее бледно и серьезно.
— Стражи опекают меня, так же как и тебя. Герцог — мой кузен. Он искренне желает поскорее избавиться от моего общества.
— Кто ты? — повторяет он.
— Ты знаешь, просто не хочешь этого признать.
Он встречается взглядом с ее зелеными глазами. Как странно выглядят они на этом бледном, веснушчатом лице…
— Ходят слухи, что единственный отпрыск мужского пола правящего дома Западного Оплота не только отверг свою знатную и весьма привлекательную невесту, суб-тирана Сарроннина, но еще и таскал камни на строительстве чародейского тракта, как простой каторжник!
Креслин чувствует, что сердце его начинает учащенно биться, а горло перехватило. Женщина безжалостно продолжает:
— Еще поговаривают, будто этот неблагодарный имел безрассудство прыгнуть в самое сердце снежной бури, чтобы сбежать от прославленных стражей Оплота. В чем и преуспел. Правда, после этого его захватили Белые маги и он лишился рассудка, но и тут он, пройдя через бурю, исчез в Рассветных Отрогах, так и не предоставив Высшему Магу возможности взглянуть на его тело.
Креслин смеется, узнав наконец этот хрипловатый голос, плохо сочетающийся со светлой кожей и веснушками. Он смеется, и нотки его смеха кажутся золотистыми даже на фоне прохладного ветра.
— Ты заполучила меня, госпожа. Заполучила! — его смех стихает, а блеск в глазах становится печальным. — Заполучила, но кого? Беглеца, которому нет места во всем Кандаре? Которому только и приходится, что убегать от одного несчастья за другим. Причем без надежды на успех…
— Довольно! — она подается к нему так, что огненно-рыжие волосы рассыпаются на вороте ее легкой голубой куртки для верховой езды. — Я тебе кое-что задолжала!
Креслин не шевелится, он даже не моргает, когда ее белый гнев хлещет его с еще большим неистовством, чем рука, нанесшая пощечину.
Стиснув зубы, он заставляет себя не тянуться к ветрам.
— Видимо, ты считаешь, что положение суб-тирана дает тебе право наносить оскорбления другим?
— Очень впечатляюще, — насмешливо отзывается она.
— Мегера, — медленно произносит он. — Это имя должно означать «ярость». Или «безумное разрушение».
— А ты еще не понял?
— Чего не понял? — его голос холоден. — Что меня гоняли, преследовали, за мной охотились чуть ли не по всему Кандару? Что я чародей, с которым все желают покончить? Что ты каким-то образом со мной связана и видишь в этом мою вину? Что ты разыскивала меня — и разыскала?
— По крайней мере, ты начинаешь думать.
— Думай не думай, госпожа, от этого мало проку, если нет выбора.
На сей раз она хмурится.
— Мегера, — он поднимает глаза на стражей, бочком теснящих коней и старающихся держаться подальше от этой парочки. — Мне не найти приюта ни на Крыше Мира, ни в землях, где властвуют Белые маги. Сомневаюсь, чтобы я стал желанным гостем в Сарроннине или Сутии… особенно теперь.
Она смотрит на него молча. Смотрит невидящими глазами. Повисшую тишину нарушает ржание гнедого. Одно из белых пушистых облаков закрывает солнце, и над холмом пробегает тень.
— Вот ты и заполучила то, что имеешь. Я твой.
— Ты ничей. Никто и никогда тебя не получит.
— Но ты заполучила, нравится тебе это или нет.
— Ты неправильно понимаешь, Креслин, — голос ее обманчиво мягок. — Это я твоя, вне зависимости от того, что я делаю. Мой ты или не мой, но я твоя.
— И это обстоятельство тебе ненавистно, а потому ненавистен и я?
— Да.
Юноша поднимает глаза на покрывшее их тенью облако. Его лошадь взмахивает хвостом.
— Давай вернемся.
— Устал?
— Да, — признается он. — Хотя это едва ли имеет для тебя значение.
— О чем ты думал?
— Ни о чем полезном, — он садится в седло осторожнее, чем раньше, снова ощущая слабость в ногах. — Просто задумался, что мы можем сделать.
Стражи сопровождают их обратно в Вергрен.
LII
— Ты ведь так и не понял, верно?
Мегера устраивается на камне, подвернув под себя одну ногу и полуобернувшись к востоку, где за протянувшимися на три кай лугами высятся, отбрасывая длинную вечернюю тень, городские стены.
Креслин старается не хмуриться, хотя знает, что скрывать свои чувства в такой близости от Мегеры — бесполезно. А улавливая бушующую в ее душе бурю, понимает и то, что любой ответ будет небезопасен.
— Я так не думаю.
Она вскидывает руки. Длинные полотняные рукава соскальзывают, обнажая обезображенные шрамами запястья.
— Ты видел их раньше. Не вздумай сказать «нет»!
— Я и не думаю.
Он мог бы устранить эти шрамы, но считает это бессмысленным до тех пор, пока шрамами покрыта ее душа.
— Железо, холодное железо, каждый день с тех пор, как… как я перестала быть маленькой девочкой. Ты знаешь, каково это? Знаешь?
— Нет.
— А потом Риесса, моя дорогая сестрица, и Дайлисс заменили то холодное железо на раскаленное. Закалили мои оковы в твоей крови, связав мою жизнь с твоей. Ты знаешь, каково чувствовать дар и не иметь возможности использовать его? Во всяком случае, в полную силу? Без боли?
Не иметь возможности использовать дар… Чей — свой или его?
— Продолжай, — просит он.
— На самом деле ты не хочешь слушать.
— Почему? — он пристально смотрит на нее. — Я же попросил тебя продолжать.
— Нет, — она отводит глаза. — Я не хочу стать посмешищем, даже в глазах в общем-то неплохого, хоть и туповатого малого.
— Прекрасно, — фыркает Креслин. — Не хочешь о себе — не надо. Поговорим обо мне. Скажи на милость, зачем ты показала, где я нахожусь, гнавшимся за мной Белым? Это едва не стоило мне жизни!
— Что?!
— Ты прекрасно знаешь, что. Ты и твоя проклятая птица кружили у меня прямо над головой до тех пор, пока не привлекли внимание мага.
— Ты так себе это представляешь? — едва ли не с восторженным удивлением спрашивает Мегера.
— А разве это не так?
— Откуда мне знать? — она снова поднимает руки, показывая шрамы. — Откуда мне знать, если всякий полет мысли обжигает кожу и испепеляет душу. Если долгие дни видишь солнце лишь сквозь оконную решетку? Ведь только совсем недавно я смогла действовать, не опаляя себя.
— Так ты не знаешь? Я хочу сказать, ты не видишь ту проклятую птицу, глазами которой меня выискиваешь?
— Конечно нет, идиот! Какая там птица! Смог бы ты вызывать свои дурацкие бури, держа руки на раскаленной решетке? А хоть бы и смог — много бы тебе запомнилось сопутствующих подробностей?
Позади Мегеры на камень мостовой падает тень. Креслин видит мрачную физиономию Флорина. Герцогский страж-мастер молча кивает ему и отходит в сторону с неким подобием улыбки на обычно угрюмом лице.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
