ощущаю его уверенный стук и, когда заглядываю ему в глаза, понимаю, что сегодня ночью оно будет биться только для меня. И хотя я вижу, как сильно он жаждет почувствовать всю меня, полностью, Паскаль позволяет мне задавать темп. Я не спешу, изучаю каждую клеточку его тела сначала руками, а потом и губами. Очень медленно расстегиваю его штаны, стягиваю с него серые боксеры и пробую его на вкус.
– Холли. – Его голос звучит как хриплый стон.
Он сжимает в руке мои волосы и не может определиться, остановить меня или попросить продолжить. В конце концов он решает подтянуть меня выше, к себе. Я неотрывно смотрю ему в глаза, взгляд Паскаля открытый и уязвимый – приглашение превратить эту ночь в одно из наших самых прекрасных воспоминаний. Именно этим мы и занимаемся до самого утра.
* * *
Топ. Топ-топ.
Мне на грудь опускается что-то тяжелое, четыре крепкие лапы, которые ходят по мне и ищут, как бы поудобнее устроиться. Орландо. Я открываю глаза и в следующую секунду получаю пушистым хвостом по лицу.
– Уф-ф, Орландо, – ворчу я и смахиваю тонкие волоски с губ. Такое ощущение, что половину из них я уже проглотила.
– Мяу, – отзывается кот и ложится так, чтобы смотреть на меня большими невинными глазами. Потом еще раз: – Мяу.
– Знаю.
Я глажу его мягкую шерсть и сильнее прижимаюсь к Паскалю, который преспокойно спит рядом со мной. Его теплое дыхание ласкает мою кожу, рука лежит на моем голом животе. При мысли о том, что было пару часов назад, у меня на губах расцветает улыбка. И достаточно лишь вспомнить, как он пожирал меня глазами, как внизу живота вновь появляется тянущее чувство.
Однако Орландо не дает мне разбудить Паскаля нежными поцелуями и потребовать второго раунда. Он хочет получить свой завтрак и лучше всего немедленно.
– Эй! – шепчу я, потому что кот снова стукнул меня по носу бархатной лапкой. – Ладно-ладно. Пошли.
Я аккуратно отодвигаюсь от Паскаля, чтобы позаботиться о своем домашнем животном. Подбираю нижнее белье и платье, одеваюсь и накладываю Орландо порцию влажного корма, прежде чем открыть окно и впустить в фургон свежий воздух. Сейчас раннее утро, а небо над Йосемитской долиной так затянуто тучами, что сегодня наверняка будет дождь. Вряд ли можно представить себе более подходящее прощание.
«Осталось всего две недели, Холли». Скоро наш эксперимент с обменом подойдет к концу. Что будет дальше – понятия не имею.
С моих губ срывается печальный вздох, и я оглядываюсь на кровать. Паскаль до сих пор спит. Он даже не заметил, что я встала. Одеяло сползло, обнажив голую загорелую грудь с татуировкой – «Проблема в том, что вы думаете, будто у вас есть время».
Я с грустью думаю о том, почему он сделал тату с этими словами, и невольно задаюсь вопросом, что бы сама делала, если бы умерла моя мама. Эта мысль настолько ужасна, что в горле тут же образуется комок, и я на цыпочках подхожу к постели, чтобы взять свой смартфон. После выключения авиарежима прилетает целая тысяча сообщений, но я не обращаю на них внимания и вместо этого открываю мессенджер.
«Мам, я тебя люблю. Жду не дождусь, когда снова с вами увижусь».
Пару секунд спустя у меня звонит мобильный. Это мама. Я быстро выхожу из фургона, чтобы спокойно поговорить по телефону. На улице прохладно, но на парковке уже царит оживление, потому что многие сегодня уезжают.
– Холли? Все нормально? Что-то случилось? – встревоженно спрашивает мама.
– У меня все хорошо, – быстро отвечаю я и добавляю, что очень жду встречи с ней.
Рассказываю ей о Паскале и о том, что мы сблизились. О том, что у меня появляются чувства к нему, настолько глубокие, что самой становится страшно: что произойдет, когда наш челлендж завершится? Говорю про его маму и брата с сестрой, про беспрестанные путешествия Паскаля и про то, как сильно испугалась, представив, что потеряю семью. И тогда уже не могу сдержать слез.
– Я даже не знаю, почему плачу, – всхлипываю я и прислоняюсь спиной к фургону. – Ведь на самом деле у меня все в порядке.
– Ты уверена? – тихо спрашивает мама, и из-за этого слезы текут еще сильнее.
Я судорожно вытираю щеки. Если Паскаль сейчас проснется и выйдет меня искать, он не должен увидеть меня такой. А то еще подумает, что моя эмоциональная дилемма – его вина.
– То, что вы там устроили… этот временный обмен домами… Такие вещи не обходятся без последствий. У вас настолько разная жизнь, неудивительно, что начинаешь сомневаться в том, как живешь сама.
Я сползаю на землю и поднимаю глаза к небу, пока она продолжает:
– Когда переезжала в Лос-Анджелес, я вбила себе в голову, что стану актрисой. – У нее вырывается тихий смешок. – Жизнь там оказалась так не похожа на ту, к которой я привыкла дома. Твой отец был довольно известен, его семья – довольно богата, и они не пришли в восторг от того, что он связался со мной… Жить стало ужасно сложно, он постоянно пропадал на разных встречах, а всякий раз, когда мы проводили время вместе, приходилось следить, чтобы нас не снимала пресса и у него из-за этого не возникли проблемы с семьей. Вот… А потом, когда я забеременела, то поняла, что ни в коем случае не желаю публичной жизни для себя, а таких бабушку с дедушкой – для тебя. И тогда я уехала из Лос-Анджелеса.
– И он тебя не остановил, – с горечью выдавливаю я.
Мама никогда не рассказывала мне в подробностях о времени, прожитом в Лос-Анджелесе, я понятия не имею, кем может быть мой отец, но и не хочу об этом знать. Лучше представлять себе, что его вообще не существует, чем всю жизнь задаваться вопросом, почему он никогда мной не интересовался.
– Он был говнюком. А карьера всегда была для него важнее всего на свете. Но теперь это уже и не важно. Все, что я хочу тебе сказать: я знаю, каково это, когда два мира сталкиваются. Знаю, насколько глубокие чувства это может вызывать и что при этом ты вдруг начинаешь сомневаться в себе и собственных целях.
– Но что, если в конце концов я стану другой?
– В душе ты всегда будешь собой, – обещает мне она. – Но будешь внутренне расти. Вот только иногда вырастаешь настолько, что в прежней жизни тебе внезапно становится слишком тесно.
* * *
После этого разговора я тихонечко возвращаюсь в фургон. Не думала, что Паскаль любитель
