— Слушать мою команду! Построиться в две шеренги. За мною — бегом!
Так ли у французов принято, те ли команды? Об этом — тоже недосуг! Представил себя точно в бою под Фридландом, когда вот так же с несколькими казаками искал, как спасти людей. Тогда нужен был брод, чтобы уйти от огня и смерти. И теперь надо спасать от огня, чтобы не дать погибнуть тем, кто оказался в несчастье.
Поднял с пола мальчишку-офицера, похлопал по щекам. На лице проступил румянец. Передал солдату, чтобы тот помог бедняге выбраться наружу, а сам — туда, где упала крыша.
Теперь не узнать того места. Ползала — сплошной костер. Навстречу с разметавшимися волосами — чье-то знакомое лицо.
— Мадам Ней?
Она падает к нему на руки и теряет сознание. Он выносит ее наружу. Тут уже появились доктора, и помощь оказывается немедленно — кто-то растирает виски, дает понюхать спасительной ароматной соли.
У самой двери — Куракин. На нем разорван фрак, лицо перепачкано гарью, лоб перевязан платком. Французский офицер поддерживает его под руку.
— Александр Борисович, голубчик, что с вами? — бросается к нему Чернышев.
— Саша! Я теряю силы. О Господи, не дай мне умереть! — сквозь рыдания прорываются стенания князя.
Посол дороден — настоящая туша. Его не поднять, кажется, не взвалить на плечи. И все же Чернышев как-то ухитряется взвалить его на загривок и отнести к карете.
— Успокойтесь, Александр Борисович. Теперь вы вне опасности, а я пришлю к вам доктора.
«Эх, незадача! — думает Чернышев, спеша назад, к обломкам павильона. — Не дай бог князю попасться сейчас на глаза Меттерниха — какая прекрасная мишень для новых острот!»
В пылающем зале — только пожарные и солдаты.
— Месье полковник, там — женщина! — подводят Чернышева к обгоревшему, изуродованному трупу.
Тело укладывают на носилки, тащат бегом к докторам. Кто-то протискивается вперед, узнает:
— О ужас! Кажется, это невестка князя Шварценберга.
Наполеон поворачивает голову. Глаза его непроницаемы.
— Полковник Чернышев, прошу вас выразить князю Шварценбергу соболезнование от моего имени. Или нет, постойте. К господину австрийскому послу направитесь вы, герцог Ровиго. Ваша жена уже вне опасности.
Крики стихают. Люди почти все разбежались и разъехались, экипажей становится меньше. Павильон окончательно рухнул. Из огромного догорающего костра еще вырываются клубы дыма, подсвеченные всполохами отступающего под натиском брандспойтов огня.
Несколько фигур движутся от дворца. Кажется, Шварценберг и Меттерних? Они. Меттерних чихает от дыма, переводит взгляд от Наполеона к Шварценбергу, печально поникшему головой.
— Благодарю вас, граф, — обращается император к Чернышеву. — Вы вели себя самым достойным образом.
Княгиня Боргезе как она есть
Негр Поль открыл входную дверь и, отступив назад, показал жестом вдоль бесконечной анфилады:
— Извольте пройти за мной.
На нем были лишь легкие сандалии из позолоченных ремешков и белая набедренная повязка. Грудь, плечи, ноги и руки слуги, состоявшие из сплошных бугристых мускулов, были не просто черного цвета, но отливали блестящей синевой, напомнившей Чернышеву его любимого жеребца по кличке Орел. Но этот, напоминающий лошадь, негр был человеком и находился вот уже несколько лет в услужении княгини Полины Боргезе.
Поль вел Чернышева из одной комнаты в другую, из другой в следующую, каждая из которых походила на музей. Дорогая бронза, живопись, изделия из настоящего золота обступали со всех сторон.
Совсем недавно поместье Нейли принадлежало Иоахиму и Каролине Мюрат. Но, получив трон Неаполитанского короля, разумеется, вместе с колоссальными богатствами, какими владел там старший из Бонапартов — Жозеф, маршал-кавалерист вынужден был уступить благодетелю-императору все, чем владел в Париже. На Жозефа, назначенного королем Испании, Наполеон тоже нисколечко не потратился — Жозефу достались дворцы и прочие королевские владения, завоеванные мечом Мюрата. Мюратовское же Нейли, расположенное на берегу Сены, отошло Полине Боргезе, дворцы которой находились в Риме, а здесь в Париже, у нее не было, что называется, собственного угла.
В свое время зять Наполеона вложил огромные деньги, чтобы придать старому поместью шик и блеск. У новой владелицы оказался собственный вкус, если не сказать каприз. Во-первых, она перепланировала парк, разбив во многих местах гигантские цветочные клумбы. Во-вторых, перестроила многое внутри дворца, создав, между прочим, просторный зал-купальню. Как и ее венценосный брат, она ни дня не могла обойтись без ванны, что являлось семейной традицией, привитой детям их матерью Летицией. Но в отличие от Наполеона, который знал одну разновидность ванн — лишь бы погорячее, в расписание Полины входили ванны молочные, а также из настоя хвои и самых разнообразных растений и трав.
И в-третьих, совсем уже недавно, перед новою свадьбой брата-императора, Полина распорядилась в сказочно короткий срок и, разумеется, в тайне ото всех любопытных, возвести в парке Нейли новый дворец — уменьшенную копию Шенбрунна. Эго был ее подарок Марии Луизе, которая очень любила свой родовой Шенбрунн, и брату, который в недавней войне не один месяц провел в тех покоях. С кем? Это мы уже знаем — со златокудрой Марией Валевской, чудной красавицей полькой. Но — чур! Сей изящный намек, разумеется, был предназначен лишь единственно сердцу брата и, как думала проказница-сестра, никому другому не будет ведом.
Феерия в Нейли состоялась сразу же после пышных празднеств в Лувре. И, как свидетельствовала потом молва, превзошла по пышности саму свадьбу. Достаточно сказать, пожалуй, о таком сюрпризе, который был предназначен императорской чете и поразил воображение всех приглашенных. От ворот к большому дворцу ведет длинная аллея. По обеим сторонам ее — статуи в древнеримском и древнегреческом стиле. И вот, когда император и императрица приблизились к первой скульптуре, нимфа вдруг ожила и, сойдя с пьедестала, усыпала розами путь новобрачных. И так — по всей аллее красавицы нимфы, роль которых исполняли молодые солистки балета, устилали дорогу августейшей чете белыми и красными розами.
В числе приглашенных был тогда, конечно, и Чернышев. Именно на том торжестве владелица Нейли в присутствии своей сестры — Неаполитанской королевы, взяла с него слово бывать у нее запросто. Однако лишь теперь, в середине июня, стыдно признаться, по прошествии более двух месяцев, он оказался вновь во дворце княгини.
Сопровождаемый темнокожим мажордомом, Чернышев прошел, наверное, не менее десятка восхитительных комнат и нашел себя вдруг в еще более просторном зале.
