Несколько секунд спустя я заметила неровный круг блеклого внешнего света, спасительно замаячившего впереди нас. Я остановилась, ладонями отряхнула запылившуюся одежду, стараясь придать себе опрятный вид, и внимательно всмотрелась в свою негаданную добычу. Ею оказался неровно оборванный кусок пергаментного свитка, темный и помятый, уляпанный несколькими подозрительно смахивающими на кровь пятнами. Я недоуменно повертела его в пальцах, размышляя, не выбросить ли, но потом все-таки передумала и сунула в карман, решив отложить разгадку очередного ребуса, буквально свалившегося как снег на голову, до более спокойных времен.
А вскоре выяснилось, что свет, струящийся в подземный ход, попадает туда через обычную канализационную решетку, старую и никак не закрепленную, да еще и предусмотрительно расположенную на задворках какого-то обветшалого, никому не нужного домика. Я легко сдвинула проржавевшую конструкцию, выполненную из нескольких железных прутьев, кое-как подтянулась, уцепившись за опорные скобы и натужно напрягая свои хилые бицепсы, и вылезла-таки из подвала. Пес выпрыгнул из туннеля намного резвее меня и радостно облизал мое вспотевшее лицо. Я настороженно выпрямилась, но, к счастью, мои опасения не оправдались – хибара пустовала, зияя выбитыми окнами и жалобно хлопая раскачивающейся на ветру полуоторванной дверью.
Все вокруг: стены домов, погнутые трубы водостоков, выщербленный деревянный настил, заменяющий мостовую, развешанное на веревках тряпье – выглядело донельзя нищенским и убогим. Сам воздух здесь буквально пах бедностью, продажностью и опасностью, вызывая подспудное желание поскорее убраться из этих негостеприимных мест. Судя по всему, я попала именно туда, куда и намеревалась попасть с подачи белого пса, действующего заодно с неисправимой выдумщицей судьбой, а конкретно – в переулок Кинжалов.
Ночь закончилась. По небу расплывались неровные световые блики, порожденные скупыми лучами Сола, с трудом пробивающимися сквозь рыхлые облака грязно-серого цвета. Да уж, ну и погодка сегодня, просто загляденье! Но, рассуждая по справедливости, требовалось признать: она идеально сочетается с моим отвратительным настроением и самочувствием. На душе было пасмурно, точно так же как и в небе у меня над головой. Облака выглядели весьма обнадеживающе, но я подозревала – нечего даже надеяться, что эти ноздреватые комки сырой ваты прольются вдруг благодатной дождевой водой. Нет, этого счастья мы не дождемся.
Я сердито шмыгнула носом и утерла его кулаком. М-да, все-таки прав был брат Флавиан, утверждая: «Наш мир окрашен в предсмертный, последний доступный ему тон – серый». Серым стало все: небо, земля, жидкие куртинки травы, дома… А люди, они тоже стали серыми? Я с сомнением покрутила головой, взглядом выискивая хоть кого-то живого. Но конечно же не увидела никого, кроме белого пса, потерянно жмущегося к моим коленям. Похоже, ему тоже не очень-то нравился этот треклятый переулок Кинжалов…
Интересно, почему пес так стремился сюда попасть? Я потратила несколько драгоценных мгновений, сосредоточенно размышляя над нелегким вопросом, но так и не пришла ни к какому выводу. Очевидно, пес знал об этих местах куда больше моего – нечто эдакое, специфическое, остающееся пока совершенно недоступным моему разуму. А для того чтобы прояснить сложившуюся ситуацию, требовалось сделать сущую мелочь – выбраться из-за развалин заброшенной халупы и выйти в переулок.
Набрав полную грудь воздуха, я мысленно приказала себе не дрейфить, поправила немного сбившийся капюшон, прикрывая свои эльфийские уши и волосы, а затем делано вальяжной походкой направилась вниз по улице, старясь выглядеть самоуверенной и беззаботной. Я миновала первый дом, потом второй. Благоразумно обогнула кучкующихся на углу мужчин, не обративших на меня никакого внимания, хотя вид у них был воинственный, и позволила себе расслабиться, решив: все нормально, мне не грозят никакие неприятности. Но как выяснилось немного позже, радоваться было рано…
Я шла долго. Меня пошатывало от слабости, голода и жажды. Глаза застилал туман, я постоянно спотыкалась, а в желудке словно поселился живой колючий клубок боли, сотканный из огня и жутких тягучих ощущений. Именно про такие и говорят «сосет под ложечкой». Проходя мимо лотка уличной торговки, я незаметно стянула первый же съестной товар, случайно подвернувшийся под руку, – здоровенную черную редьку, кривую, будто голень ноги брата настоятеля, и твердую, как моя вера в бога Шарро.
Торопливо завернув в ближайший дворик, я взглядом поискала какой-нибудь резервуар с водой, но, не обнаружив ничего похожего на бочку или лохань, обреченно махнула рукой и прожорливо вгрызлась в немытый, жутко грязный корнеплод. Редька оказалась жесткой и невыносимо горькой… Я едва сумела проглотить пару кусков ее совершенно несъедобной сердцевины, как меня бурно вывернуло прямо в растущий поблизости чертополох. Я вытерла рот рукавом и еще немного постояла, покачиваясь и мечтая лишь об одном – как бы избавиться от этого гадкого вкуса, буквально впитавшегося в мои десны и вызывающего обильное слезотечение. Пес сочувственно поскуливал, улегшись чуть поодаль и не сводя с меня своих проницательных серых глаз.
«Что ему нужно?» – в очередной раз задалась я этим вопросом, озадаченная столь пристальным вниманием умного животного. Он ведет себя очень странно и как-то не по-собачьи. Поведение этого пса не имело ничего общего с важными манерами монастырского сторожевого волкодава Туки или с заискивающим подхалимажем нашей дворовой шавки Бубы. Однако, даже ломая голову над необычным поведением собаки, я все равно не могла отсиживаться здесь вечно, а поэтому мне пришлось снова выйти в переулок с автоматически зажатой в руке немного погрызенной редькой.
Если бы я хоть немного пожила в Блентайре и узнала местные нравы, то, скорее всего, точно согласилась бы отдать пару лет своей жизни, лишь бы мне помогли поскорее выбраться из этого злачного места. Переулок Кинжалов, хоть и получивший свое устрашающее прозвание в некие незапамятные времена, старательно оправдывал имя и по сей день. Далеко не всем путникам удавалось бестрепетно пройти по этой грязной улочке от начала до конца, сохранив ровный шаг и с высоко поднятой головой. Многие начинали бежать без оглядки уже на середине, а наиболее осмотрительные возвращались и благоразумно шли другой дорогой. Но, увы, я впервые бродила по городу, ища сама не зная что, и поэтому ничего не знала о той своеобразной, отнюдь не доброй репутации, которой обладал выбранный мною путь.
Конечно, меня немало удивило почти полное отсутствие людей, но время было совсем раннее – многие зажиточные горожане еще не проснулись, а те, кто победнее, уже трудились в поте лица, и им было не до прогулок. Нетрудно представить, какой огромный шок я испытала, увидев богато наряженного юношу, внезапно вывернувшего из темной, ничем не примечательной подворотни. Голову красавчика венчала шапка золотистых, тщательно уложенных кудрей, а его одежду явно сшили на заказ, причем у отличного портного. Я оторопело застыла на месте с отвисшей челюстью и выпученными глазами, шокированно рассматривая эдакое несусветное чудо, резко диссонирующее с убогостью задрипанного переулка, служившего прибежищем для всякого подозрительного сброда. Юноша польщенно улыбнулся, наслаждаясь произведенным эффектом и вместе с тем брезгливо рассматривая мое бледное усталое лицо и неряшливо измазанный желчью камзол.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
