– Господа, стойте! — взвыл волк. — Я чую его следы… ясно чую следы! За мной! Он очень-очень близко. Кажется, неглубоко под землей.
* * *
Я чувствовал Отчаяние и Безысходность — как две медленно двигающиеся навстречу огромные стены, как две клешни огромного монстра, между которыми ты беспомощно мечешься. И никакой надежды. В плоть вместо души вселился ужас. Внутри все горит, в глазах все меркнет. Находясь уже за гранью безумия, я бегал по тюремной камере, переворачивал нары, пинал эти никчемные человекообразные скульптуры и кричал только одно:
– Нет!! Я не хочу умирать этой паршивой смертью! Боги! Сделайте что-нибудь!
Боги были явно заняты чем-то другим или задремали в своем скучном раю. Я чувствовал, что оставлен всеми, оставлен даже собственным рассудком, который был бессилен придумать хоть что-то для моего спасения. Отчаяние и безысходность! Это кошмар из кошмаров!
С некоторой надеждой я посматривал на железную дверь камеры. Какова ее толщина? На сколько замков заперта? Может, все-таки выдержит. А если…
Если мне все же удастся продержаться здесь до утра? То потом все эти сатанинские чары развеются? Станут ли люди опять людьми? Убегут ли звери в свои портреты?.. Или нет? Увы, до утра продержаться еще ни разу не удавалось, поэтому вопрос остался без ответа.
Вот уже из коридора доносится тяжелое дыхание и топот громоздких лап… Они здесь! Уже здесь!!
Я протяжно стонал, и этот стон чуть ли не выворачивал наизнанку внутренности. В таких случаях людям ничего другого не остается, как расслабиться и отдаться рефлексам отчаяния: выть, кричать, проклинать все на свете. Серые стены подземной тюрьмы стали казаться стенами склепа. Черная фата мрака свисала со всех сторон, а пламя свечи, поставленной за упокой моей души, еще подергивалось, пожирая остатки воска.
Удар!!
Дверь дрогнула, но смолчала. С потолка посыпался сухой дождь штукатурки. Чем, интересно, они умудряются так долбить?
Последовали еще два удара… Первые трещины на стенах, первые скрипы шарниров.
– Господа! Он здесь! Здесь! — ревел медведь. — Глупый! Если надо, мы произведем Крушение Мира, но его все равно достанем!
Пока еще не совсем померкшим рассудком я попытался вникнуть в смысл последних слов, но поздно. Камера, еще недавно казавшаяся мне чуть ли не самым надежным убежищем во всей Англии, уже шаталась из стороны в сторону, словно Манчестер охватило мощное землетрясение. Я уже не воспринимал ничего, кроме оглушающего грохота да непрекращающихся резких толчков. На железной двери появилась огромная вмятина. Звери ревели, предвкушая близкий триумф собственного бешенства. За тюремным окошком сотрясалось и небо, еще немного, и звезды попадают вниз, а сама земля провалится в одну из существующих бездн. Тогда-то и наступит настоящий конец света. Это было бы великолепно, но увы…
Издав возглас искореженного металла, дверь соскочила с петель и грохнулась на пол. В полумраке, похожем на полусон, едва озаряемая еле тлеющей свечой, показалась морда рыси. Она первая вошла в мою камеру, посмотрела на меня, понюхала затхлый воздух и облизнула свой нос. Остальные звери пока еще находились снаружи.
– Съешьте меня побыстрей… пожалуйста… не тяните, — я услышал собственный шепот, невнятный лепет испуганных губ, и лишь потом осознал его смысл.
Тьма вздрогнула, и представление началось. Зрителей не было, присутствовали только актеры, которые так вжились в собственные роли, что уже верили в правдивость своей игры. Мы каждую ночь репетировали одну и ту же сцену, но режиссер что-то все махал руками и заставлял нас проигрывать ее заново и заново. Может, у нас плохо получалось? Может, я недостаточно искренне кричал от боли, а они недостаточно смачно меня съедали? Что ж, давайте попробуем еще. Вдруг на этот раз получится как надо?
Потом была кровь. Много крови. Были вопли. Была агония и страшная боль. Мое тело опять рвали на части, и казалось, если этого не произойдет, то следующее утро вообще никогда не наступит.
И наконец — пришла тишина, именуемая смертью.
* * *
И я снова в спальне, в своем родном Менлаувере, в той самой кровати, мокрый от пота с ног до головы, словно облитый чем-то сверху. Тело трясло как при лихорадке, чувствовался болезненный холод. Что за проклятье?! Почему я не могу умереть по-настоящему, раз и навсегда?!
Прошло десять томительных минут, прежде чем я, телом находясь уже здесь, а душою — еще в своем кошмаре, смог наконец совместить тело и душу воедино и более-менее прийти в норму.
– Вздор! Весь мир, вся жизнь — вздор! Боги! Если вы есть, заберите меня отсюда! — не поймешь, то ли я молился, то ли бредил, а скорее, совмещал то и другое.
Опять этот холод. Что-то сильно знобило. Я надел на себя теплый халат, поднялся, потрогал обогревательные трубы — вроде горячие. Затем приблизился к окну и пустыми глазами смотрел на самую безобидную суету: из сада доносилось пестрое переголосье птиц, где-то стучал дятел, во дворе как ни в чем не бывало сновали мои слуги.
Может, все-таки длинный, невероятно затянувшийся кошмарный сон? Летаргический сон?
Я с сомнением глянул на солнце — вроде, самое настоящее солнце, критически оценил краски облаков — тоже настоящие… Потом принялся ощупывать многие предметы, как философ-сенсуалист, познающий мир чувственным путем. И вдруг поймал себя на мысли, что уже начинаю терять ощущение реальности, как голодный, который долго не ест и забывает вкус настоящей пищи.
Второй вариант: может помешательство? Белая горячка?
А причины?.. Ну не дверь же в этот старый вонючий чулан!
Колдовство?
Хорошо, пусть так. Я нарушил заклятие и терплю заслуженное наказание. Но кто мне объяснит: что творится со всем миром?!
Солнечные зайчики лениво ползали по стенам, выгибаясь, вытягиваясь в причудливые изломанные фигуры. Погода была на редкость ясная, небо очищено от скверны серых туч. За окном — лазурная синева. И все, казалось бы, хорошо, и все, казалось бы, замечательно…
Я уже спускался по лестнице вниз, голова кружилась. Мутный невнятный взор создавал впечатление, что стены замка подернуты легкой дымкой вибрирующего воздуха, как бы подогретого. Появилась миссис Хофрайт, озабоченно глядя мне в глаза. Мы поняли друг друга без слов. Она, опасаясь меня раздражать, не задала никакого вопроса, только тихо произнесла:
– Доброе утро, мистер Айрлэнд.
– Спасибо. Пожалуйста, принесите мне немного валерьянки.
– Успокойтесь, мистер Айрлэнд, все это пройдет, обязательно пройдет.
Она спешно удалилась и вернулась с пахучим пузырьком знакомой всем неврастеникам жидкости. Приняв немного, я действительно почувствовал облегчение. Тело размякло, острота шока притупилась, стены уже не мерцали, и видимость обрела былую отчетливость.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
